Плыть против течения (ЛП) - Салисбери Мелинда. Страница 6

Я добралась до двери спальни, и отец прошел мимо с ружьем в руке. Он запихивал в него снаряды по пути, закрыл его взмахом запястья.

Он повернулся ко мне, двигая предохранитель.

— Оставайся тут.

И он ушел в ночь.

Я поспешила к окну, но отражение комнаты не давало мне увидеть, что снаружи. Я потушила свечу, но даже так видела лишь на несколько футов вперед из-за тумана. Не было видно ни отца, ни кота. Я задержала дыхание, замерла, ждала.

Крик раздался снова, сзади, со стороны курятника.

Сжимая нож, я выбежала из комнаты, держась как можно ближе к стене, пока двигалась по коридору к кухне. Я открыла ставни и прислушалась.

Было тихо, но мою шею покалывало, словно за мной следили.

Что-то врезалось в дверь дома, и я закричала. А потом побежала туда, подняла руку, крепко сжимая нож…

Она распахнулась, и я успела остановить себя, не пронзив отца.

Его лицо было пустым, глаза ничего не видели, он не замечал, как близко был к тому, чтобы стать чехлом для моего ножа. Я опустила его, сердце гремело как тысяча бегущих лошадей, но он молчал, смотрел на меня — сквозь меня. Он вообще не замечал нож в моей руке.

Моя кровь похолодела.

— Папа? — я не звала его так с детства. Мой голос был высоким, как у ребенка.

Наконец, он посмотрел на меня.

— Убери это, — он хмуро посмотрел на нож. Я закрыла его и сунула в карман.

— Ты попал по нему? — спросила я, но уже знала ответ, потому что не слышала выстрела. — Хочешь вернуться и посмотреть? — предложила я. — Я могу пойти…

— Нет! — рявкнул он, глаза пылали. — Ты остаешься дома, слышишь меня? И держись подальше от окон. Ты меня понимаешь, Альва?

Я уставилась на него, страх приковал меня к месту, обездвижил язык.

— Ты меня слышишь? — сказал он, сжимая мои плечи и тряся так, что зубы застучали. — Ты не покинешь эти стены без моего разрешения.

Я смогла кивнуть, и он отпустил меня.

Больше ничего не сказав, он ушел прочь, вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.

Я оставалась на месте, все внутри стало жидким. Я боялась двигаться. Я не знала, потеряю сознание, или меня стошнит, или я заплачу. И я ничего не делала, пока не убедилась, что могу двигаться, не теряя контроль. А потом я вернулась в свою комнату, закрыла дверь, замерла посреди комнаты, считая удары сердца. Я считала себя готовой к этому. Но оказалась совсем не готова. Я даже не пыталась себя защитить.

Я закрыла ставни на окне и, когда убедилась, что отец не вернется, упала на колени и сдвинула старый ковер, что дала мне мама. Я подцепила ножом половицы и подняла их.

Под полом в спальне скрывалась холщовая сумка, новая простая шаль, пара ботинок с твердой подошвой, два очень красивых платья с кружевом, которые я никогда не носила в Ормскауле, а еще набор перьев для каллиграфии, коричневые, черные, красные и синие чернила, лист золота, почти двести крон золотыми, серебряными и медными монетами.

И пистолет, которым отец убил мою мать семь лет назад.

ПЯТЬ

Я проснулась рано утром и обнаружила, что отец уже покинул дом. Сначала я обрадовалась, но потом обнаружила, что он забрал с собой все молоко, остатки вчерашнего хлеба, половину головки сыра и несколько сушеных колбасок из кладовой.

Я позавтракала жидкой кашей и чаем, черным, как мое настроение. Я могла бы подоить козу — я слышала, как она блеяла снаружи — но с моей удачей он может вернуться, пока я буду во дворе, и наказание за непослушание будет серьезным. Лучше дожидаться его возвращения.

Я отправилась в его комнату, чтобы навести порядок, и обнаружила, что его кровать аккуратно заправлена, одеяла — с острыми уголками, как делала я. Он не спал в ней. В его кабинете я обнаружила, что пропало одно ружье, а коробка со снарядами была полупустой. Похоже, он покинул дом ночью и ушел охотиться на луха, пока я спала. И он был снаружи всю ночь.

Я вернулась в свою комнату, ощущая, как мой пистолет гудит под половицей. Я снова подняла половицу и вытащила его, ощутила знакомый вес в руке.

Я не знала, зачем взяла его. Зачем до сих пор хранила его. Он был милым, если пистолеты можно было так звать. Пистолеты с кремнёвым замком, которые мне можно использовать, принадлежали бабушке моего отца. Дерево было в царапинах, металл потускнел, хотя о них хорошо заботились, но их старость была заметна. Но пистолет, убивший мою мать, был очень красивым.

Рукоять из бледного дерева была инкрустирована перламутром ракушки и закруглена, чтобы удобно ложилась в ладонь. Дуло было длинным и изящным. Для этого пистолета подходили не те пули, что обычно для кремнёвых — не круглые шарики олова, а сияющие и с серебристым кончиком. Куда важнее было то, что зарядить можно было сразу несколько. Шесть плотно помещались внутрь, и он выпускал их очередью. И не было бардака из-за пороха, весь механизм работал гладко как часы. Я знала, потому что проверяла его, хоть и не заряженным. С ними он был бы и вовсе разрушительным. Бам. Бам. Бам. Быстрее биения сердца.

Раньше он был слишком большим для моих ладоней, а теперь отлично подходил.

Порой я думала выбросить его в озеро, дать воде и времени превратить его в ничто. А иногда думала опустить его на стол между собой и отцом, пока мы едим, тихо опустить его на открытое пространство. Или отдать шерифу, когда он придет. Сказать ему то, что я думала сказать семь лет назад.

В мрачные времена я представляла, как использую его для отмщения и поиска живого дома для тех двух последних снарядов.

Если честно, я хотела взять его с собой и спрятать под другими половицами еще на семь лет. У меня хотя бы были теперь снаряды для него. Я долго хотела их, еще четыре, чтобы заполнить пистолет. Я не могла отогнать ощущение, что пистолет хотел быть полным. Завершенным.

Конечно, для этого мне нужно было спуститься в Ормскаулу и найти Рена, а это стало сложнее из-за запрета покидать дом.

«Но ты можешь спуститься с горы и вернуться за три часа», — сказал подлый голосок в моей голове.

Я снова спрятала пистолет, а потом выглянула в окно в сторону озера. Отца не было видно, но он все еще мог вернуться в любой момент.

«Он забрал столько еды, — продолжил голосок. — Много еды. Наверное, он задумал оставаться там до ужина».

Часы на кухне отзвенели восемь раз. Мы ели около шести вечера.

«Вниз и обратно за три часа… Это может быть твой последний шанс».

Черт.

Я не успела толком обдумать это, как оказалась снаружи с корзинкой в руке, обогнула край озера в простой коричневой шали, выглядывая его. Я добралась до тропы незамеченной, и страх угас. Шанс столкнуться с ним стал намного ниже, если только он не пошел к Жилю. Но интуиция подсказывала мне, что он не там, и я еще раз посмотрела на север и отправилась вниз.

* * *

Почти час спустя я сделала последний поворот на горной тропе, ведя пальцами по вереску, низкий гул мельницы Жиля стал доноситься до меня, нарушая покой. А потом я увидела Ормскаулу: милые домики с соломенными крышами и белыми стенами, сияющими на солнце, маленькие точки куриц, возящихся на аккуратных участках огражденной земли за ними. Пейзаж напоминал что-то из сказки, и мне пришлось подавлять желание запеть. Волосы были скрыты под шалью, щеки раскраснелись от ветра. Простая деревенская девушка спускалась к симпатичной деревушке, которую звала домом…

Путь вверх по горе был настоящим адом для моих бедер.

Но это еще впереди, как и остальные проблемы, и я не могла не радоваться под теплым солнцем. Корзинка свисала с левого локтя, а в правой руке я сжимала верный кремнёвый пистолет, почти готовый к выстрелу. Мне нравился его вес, как и вес ножа, постукивающего меня по бедру с каждым шагом. Что за девушка, что за человек успокаивался от такого.

Эта девушка. Этот человек. И что с того?

Недалеко от деревни я миновала мельницу: длинное здание без окон с одной башней, выпускающей белый пар в воздух, пока огромное колесо забирало воду из реки. Шум вблизи оглушал, ревел, гремел и скрипел, и я сморщила нос, будто это помогло бы. Будет в сто раз хуже, когда Жиль расширит мельницу. И вода для нее…