Изъян в сказке: бродяжка (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 23

— Девица Магарет, — произнёс принц строго, — за своё преступление ты заклеймена преступницей и мошенницей именем закона Стении и Его Величества короля Эйриха Четвёртого. Твоё клеймо каждому сообщит о твоих преступлениях, но тебе позволено скрывать его под одеждой. Таким образом, ты можешь вести жизнь честной женщины, но не сможешь сочетаться браком с благородным мужчиной, а в случае повторного нарушения закона тебя немедленно казнят. Ясно ли тебе это?

Не находя в себе сил, Мэгги кивнула, но принц повторил свой вопрос, и она была вынуждена выговорить:

— Ясно, Ваше Высочество.

Ей подсунули бумаги, которые она, не читая, подписала трясущейся рукой. После этого тени подняли её на ноги и сунули в руки куль, в котором оказалось чёрное крестьянское платье, башмаки, платок и кошель с десятью золотыми и бумагой на имя девицы Маргарет из Харроу-хила. Под равнодушными взглядами она оделась, хотя спина и правая рука болели нестерпимо, спрятала кошель за корсаж, замотала голову платком — и побрела на свободу.

Глава четырнадцатая. Начало пути

Тени вывели ёе за городские стены, к реке, и там оставили на размытом грязном берегу.

С трудом найдя сухой камень, Мэгг присела на него, подняла ноги, так отвыкшие от сырости, и бездумно уставилась на лениво текущую воду, несущую ветки, щепки и обмылки после крестьянской стирки.

Уже вечерело, желудок подводило от голода, но она не двигалась: силы оставили её, отчаяние и страх накрыли с головой. Никогда в жизни она не оставалась одна. Сначала с ней всегда был Рей, а после — внимательная госпожа Сиан и множество слуг. Мелькнула мысль о том, чтобы разыскать кого-то из них, хотя бы Фанни, и попросить о помощи, но потом она вспомнила о смерти лорда Кэнта и поняла, что наверняка все домашние винят в этом горе её. А если бы не винили — разве достало бы ей смелости показаться им на глаза, признаться в обмане? Ни за что.

Мысли в её голове текли так же медленно, как грязная вода, но спустя какое-то время (видимо, долгое: стемнело окончательно) апатия отступила. Нельзя было вечность просидеть на этом давно остывшем камне — нужно было разыскать Рея, где бы он ни был, а ещё раньше — раздобыть какой-нибудь еды.

Она встала, отошла к земляному валу под внешними стенами, отёрла башмаки о траву, поправила платок и решительно двинулась к воротам — ей запретили показываться в городе, но едва ли накажут за то, что она зашла на ярмарку в первом пригороде, верно?

Вместе с такими же, как она, безродными и бесправными, Мэгги прошла мимо стражи и оказалась на закрывающейся ярмарке. Уже никто не выкрикивал названия товаров, а манящие запахи исчезли, уступив место вони: подтухшее за день лежания на солнце мясо, заветрившаяся рыба, гниющие на земле огрызки.

Она остановилась возле первой же съестной лавки и глухим, чужим голосом попросила:

— Заверните мне с собой хлеба, сыра и воды.

Торговец сплюнул себе под ноги, раздражённый таким немудрёным заказом, но все-таки собрал ей того, о чём она просила, и отдал за золотой.

Закинув мешок на плечо, Мэгг вышла из Шеана и повернулась спиной к нему — лицом к бесконечным дорогам.

О том, чтобы заночевать где-то недалеко от столицы, не могло быть и речи: ей ли не знать, сколько вокруг толчётся бездомных, воров и подонков! Так что, жуя чёрствый хлеб, она постепенно уходила всё дальше от города, до тех пор, пока не оказалась возле развилки, уже ей знакомой: «Лиррийский тракт — Стин». Когда-то, будучи ребёнком, доверчиво сжимая руку Рея, она уже стояла возле этого указателя и, морща лоб, объясняла, почему нужно выбрать именно путь по тракту, а Рей, улыбаясь, слушал её и хвалил за разумность.

Теперь её никто не хвалил, но она снова нахмурила лоб, пытаясь выбрать дорогу. Карту Стении и приграничных земель Рей вдолбил ей в голову, кажется, раньше алфавита, и она отлично помнила, что дорога к Стину, просторная и лёгкая, проходит через два охраняемых стражей моста. В Стине часто останавливались эмирские купцы — там будет легко пополнить дорожные запасы, а в тавернах аккуратно поспрашивать про музыканта в малиновой куртке и с цитрой за плечами.

Лиррийский тракт был оживлённее, но и опаснее — по нему часто ездили крестьяне с обозами и мелкие торговцы, а ещё по нему можно было дойти до земель Грейвз, за которыми начиналось лордство Харроу — их с Реем недавнее пристанище.

Поколебавшись немного, Мэгг решительно свернула в сторону Стина: если Рей боялся, что его ищут, он ни за что во второй раз не пошёл бы в город, где прожил несколько лет.

«Молодец, малышка», — прозвучал в её сознании родной голос, и она довольно улыбнулась принятому решению.

Для того, кто никогда в жизни не бродяжничал, долгий путь по дорогам, почти без цели, без возможности отдохнуть, согреть ноги у огня, — это испытание. Мэгг провела в пути большую часть своей жизни, поэтому шла легко, её ноги за полгода сытой и благополучной жизни не забыли, каково это — шагать и шагать, не обращая внимания на усталость.

Всю ночь Мэгг провела в пути, и, пока постепенно под её ногами разматывалась лента дороги, думала обо всём, что с ней произошло: о неожиданном возвышении, о доброте лорда Кэнта, о сказочных балах и приёмах и, конечно, о милорде Эскоте.

Осуждала ли она его за то, что он не пришёл к ней на помощь?

Сначала — да. Вспоминая его внимательный взгляд и редкие, но такие проникновенные разговоры, тёплые прикосновения его руки, она была готова проклясть его за то, что он больше любил внучатую племянницу лорда Кэнта, нежели девушку Мэгг.

Но на смену злости пришла печаль — куда более мягкое и светлое чувство, уже не раздирающее в клочья её сердце. Да, Тео, внимательный Тео, был очарован призраком, обманкой. Но ведь она и показывала ему только ложь. Знал ли он её, настоящую Магарет? Никогда. Если бы не злой случай, они стали бы мужем и женой, и тогда, в ежедневном совместном досуге, во множестве разговоров, они открыли бы себя настоящих. Она увидела бы в нём нечто большее, чем красоту, спокойный нрав и высокий титул, а он разглядел бы её — живую.

Но их разлучили слишком рано, и милорд Эскот уехал в свое имение, оскорблённый в лучших чувствах, преданный и едва не ставший невольным участником мошеннического сговора. Мэгг подозревала, что он рад тому, что все открылось у алтаря, до конца бракосочетания, и что его имя не запятнано позором. Она не злилась на него, только грустила, что больше никогда не увидит его ласкового взгляда и что больше никогда он не обратится к ней с почтением и восхищением. Если они и встретятся когда-нибудь, то он не заметит её, как несколько лет назад не заметил бродяжку в корчме на Лиррийском тракте.

С размышлений об Эскоте её мысли переметнулись на причины того, почему сам принц Афран решил раскрыть её тайну.

Она довольно бывала в свете и, конечно, знала, как сильно лорд Кэнт и ещё некоторые лорды не любят принца и его возлюбленную леди Майлу. Можно ли допустить, что принц отвечает им взаимностью? Если да, то насолить лорду Кэнту, должно быть, ему было приятно. Мэгг могла его понять, но от одного становилось больно — что леди Майла тоже была, может, и невольной, но противницей этого брака и её, Мэгг, счастья.

«И всё-таки я жива и здорова, потому что леди Майла просила о милосердии!» — с упрямством подумала Мэгг, и от этой мысли стало легче. Было бы невыносимо узнать, что леди Майла ей враг — и ещё более невыносимым было бы ненавидеть её. Никогда ещё ни один человек не вызывал у неё такой безотчётной и безусловной любви, как леди Майла.

Начинало светать, а заклеймённая спина, лишь немного нывшая, разболелась с новой силой, поэтому Мэгг решительно свернула с дороги и вскоре опустилась на колени возле небольшого ручейка, одного из многочисленных притоков Трика.

Снег вокруг уже почти растаял, и земля была лишь немного влажная. Оглядевшись вокруг и убедившись в том, что дорога осталась достаточно далеко и не видна за деревьями и кустами, Мэгг быстро разулась, сняла платье и торопливо омылась ледяной водой, как следует полила на горящее клеймо и оделась снова. Здесь же, у ручья, позволила себе небольшую передышку — посидела, перекусила, попила воды — а потом снова вернулась на дорогу.