На 127-й странице (СИ) - Крапчитов Павел. Страница 35
Уважаемая мисс Одли,
Заранее приношу свои извинения, если это мое письмо нарушает какие-то правила хорошего тона принятые в вашем обществе. Я старый путешественник и, возможно, подрастерял часть своих хороших манер в пустынях, морях и океанах.»
Я остановился и посмотрел на написанное. Ну, ничего так. И извинился, и объяснил свою возможную нетактичность.
«Никакой другой цели, кроме как развлечь вас, данное письмо не имеет. Для себя же я надеюсь извлечь пользу из вашего совета или комментария, которые вы, возможно, выскажите после прочтения данного письма».
Я снова остановился. Ну да – мне нужен ее совет или мнение по поводу сюжета сказки.
«Ваши сказки настолько мне понравились. А манера их написания настолько выразительна, что и я тоже загорелся идеей написания чего-либо подобного. Но умение излагать свои мысли и облекать их в подобающую форму не самая сильная моя черта. Поэтому я ограничился только лишь грубыми набросками будущей сказки. Сам сюжет прилагается к данному письму.
Прошу вас, если у вас найдется на то время, силы и желание, высказать свое мнение по поводу приложенного сюжета.
Еще раз извиняюсь за возможное беспокойство.
С уважением,
лорд, Энтони де Клер».
Я протянул листки, уже одевшемуся, Генриху.
– Это письмо для мисс Одли. Она корреспондент «Метрополитена». Слышал про нее?
– Нет, мистер Деклер.
– В общем, мне самому неудобно передавать ей письмо. Вот ты и будешь курьером.
– Я как я найду ее каюту?
– Ее каюта этажем выше. Будешь стучаться в каждую дверь и спрашивать мисс Одли.
– Правда, что ли? – не поверил Генрих и правильно сделал.
– Конечно, нет, – ответил я. – Прояви смекалку, Генрих. Я бы подошел к вахтенному матросу, рассказал бы про поручение, спросил бы, где каюта мисс Одли.
– Хорошо, мистер Деклер. Я постараюсь.
– Я ухожу на ужин. Тебе закажу в каюту бульон. Завтра попробуешь есть обычную пищу.
Мы ушли, каждый по своим делам.
День, и правда, оказался на редкость спокойным.
Сцена 44
Первый ужин на корабле и вечер после него показались Терезе очень приятными, но все быстро переменилось. Ночью она проснулась от головной боли. Ее сильно тошнило, и вскоре весь ужин был извергнут из ее организма самым неподобающим образом.
«Наверное, чем-то отравилась», – подумала Тереза.
Она вызвала стюарда, который пришел сонный и весь какой-то помятый. Тереза попросила его привести судового доктора. Стюард кивнул и ушел.
Доктора пришлось ждать долго, словно ему надо было прийти к Терезе не из каюты, расположенной на «Пасифике», а с какой-то окраины Сан-Франциско.
Судовым доктором оказался сухонький, пожилой мужчина, которого еще не назовешь стариком, но который уже давно перешагнул рубеж среднего возраста. Он молча и как-то небрежно осмотрел Терезу: оттянул веки, заглянул в рот, потрогал ладонью лоб и зачем-то постучал по спине. Потом посмотрел в ванну, куда отправился ужин Терезы и наконец заговорил:
– Не переживайте, мисс Одли. Это не отравление. И вы не одна такая.
Из объяснения Тереза поняла, что причиной ее недомогания является морская болезнь. Питер О’Хара, отвечающий в «Метрополитене» за политику, экономику и географию, перед ее отъездом что-то говорил об этой напасти, но тогда она не приняла его слова всерьез. Почему-то она посчитала, что морская болезнь, о которой предупреждал Питер, опасна только во время шторма. Но сейчас океан был спокоен. Только небольшие волны бились о борт корабля. Об этом Тереза и спросила судового врача.
– Некоторые ученые считают, что это происходит из-за того, что человеческий мозг запутывается, – снизошел до объяснения доктор. – Вот посмотрите, вы лежите в постели, и мозг полагает, что никакого движения не может быть. Вы же спите. А что происходит на самом деле? На самом деле корабль качается на волнах, и вместе с ним качается мозг человека. Не понимая, что происходит, мозг начинает мстить человеку тошнотой и головной болью.
– Что же мне делать? – спросила Тереза.
– Соблюдать диету и спать. Как правило, пассажирам становится легче через несколько дней.
– А как быть с ужином? Я купила абонемент на ужин на десять дней.
Доктор только пожал плечами.
– В качестве диеты рекомендую бульон. Наш кок специально готовит несколько разных бульонов. Кроме того, если у вас есть имбирное или мятное масло, то для облегчения головной боли мажьте этим маслом виски.
Объяснения и рекомендации по лечению обошлись Терезе в два доллара. Он вздохнула, а потом, борясь с головокружением, все же записала этот расход в специальный блокнотик для будущего отчета для главного бухгалтера «Метрополитена», мистера Гительсона.
Судовой доктор поблагодарил за деньги, предложил звать его, если будет худо, и распрощался.
Ночь прошла сумбурно. Терезу продолжало тошнить. Она подходила к иллюминатору, открывала его, и прохладный морской воздух приносил некоторое облегчение. Под утро она оставила иллюминатор открытым, а сама легла в постель, и ей удалось, наконец, заснуть.
На второй день тошнота уменьшилась. Наверное, по причине пустого желудка. А имбирное масло, которое нашлось в косметичке Терезы, слегка уменьшило головную боль. Терезе подумала, что раз свежий воздух приносит облегчение, то хорошо бы было выбраться на палубу. Так она и поступила.
Она надела одно из своих новых платьев, причесалась и вышла на палубу.
«Наверное, от меня за милю разит имбирным маслом,» – подумала она, но опасения были напрасны.
Палуба, предназначенная для пассажиров первого класса, была пустынна. Только ближе к ее краю, близко к друг другу, стояли миссис Донахью и мистер Деклер. Слишком близко к друг другу. Они рассматривали какой-то рисунок, закрепленный на небольшом этюднике. Увиденное почему-то было неприятно для Терезы. Она не стала подходить к ним и перешла на другую сторону палубы. Внизу, на прогулочной палубе для пассажиров третьего класса было более многолюдно. Кроме того, от этой палубы тянуло каким-то неприятным, сладковатым запахом. Тереза вновь почувствовала тошноту, а головокружение усилилось. Ей пришлось вернуться в каюту. Она немного постояла у открытого иллюминатора и легла в постель. Как-то не так она представляла себе путешествие по океану.
За весь день Тереза выпила миску бульона и чашку чая. Все остальное время она лежала в постели. Пробовала что-то писать или читать, но от этого тошнота только усиливалась. Она снова возвращалась в постель. Так и прошел первый день ее путешествия.
На второй день ни тошнота, ни головная боль никуда не делись, но стали как-то привычней. Тереза боролась с ними сном, походами к иллюминатору и втиранием в виски имбирного масла. Ближе к вечеру в дверь неожиданно постучали, и мальчишеский голос сообщил, что ей пришло письмо от мистера Деклера.
«Надо же,» – подумала она. – «На «Пасифике» есть своя почта».
Письмо Терезе понравилось. Вежливое и интересное. Тереза подумала, что такое письмо вряд ли смог бы прислать ей кто-нибудь из ее прошлых знакомых. Нет, вежливых людей среди них хватало. Многие из них хвалили ее публикации в журнале. Но Терезе всегда казалось, что это происходит потому что она женщина. Женщина в журналистике была в диковинку. Примерно, как собака, которая в цирке ходит на задних лапах. Ходить то на задних «лапах» все могут, но это же собака. Такой собаке можно и похлопать. Поэтому Тереза уже не один раз подумывала начать подписываться мужским псевдонимом, чтобы посмотреть на реакцию читателей. Пример Авроры Дюпен, подписывавшей свои романы как Жорж Санд, был свеж и заразителен. Но против этого насмерть стал главный редактор «Метрополитена». Автор-мужчина, пишущий на женские темы, на его взгляд, было явным перебором.
Слова Деклера казались еще искренними потому, что он прислал сюжет своей сказки и просил совета. Вряд ли человек стал бы просить совета в таком деле у того, чьи литературные способности были бы сомнительными.