Рубедо (СИ) - Ершова Елена. Страница 43

— Чего хотел? — слегка оживился Генрих.

— Он не сказал, — ответил камердинер, и оживление опять сменилось апатией. — Но выразил надежду, что по возвращению вы сами свяжетесь с ним. Еще о вас настойчиво спрашивала супруга… я бы сказал, слишком настойчиво, по нескольку раз на дню. Узнав, что вы вернулись, ее высочество выспрашивала разрешение на аудиенцию.

— Не сейчас, — поморщился Генрих, самостоятельно застегивая непослушный воротник. — Меня ожидает отец.

— Я так и передал, с вашего позволения, — поклонился Томаш и щеткой стряхнул с мундира соринки. — Еще должен заметить, у вашей супруги поразительные вокальные данные. Ее арии и музицирование слышали даже в соседнем флигеле, и гости жаловались.

— Возмутительное неудобство! Передай: пусть прекратит. Кто из гостей выразил недовольство?

— Его вэймарское величество Людвиг…

— Лютц? Да что бы он понимал в музыке, солдафон! Передай супруге: пусть продолжает. А что отец?

— Его императорское величество ожидает вас к четырем пополудни, но вы успеваете, ваше высочество.

— Прекрасно! — ответил Генрих, не видя в этом ничего прекрасного, а только досадную необходимость.

Он знал наизусть, о чем пойдет разговор.

Сперва отец посетует на его, Генриха, образ жизни. Затем пристыдит памятью предков. Потом пройдется по женитьбе на глупой и некрасивой равийке, хорошо понимая, чем руководствовался Генрих при выборе. Припомнит «Меморандум о политической ситуации», затем дружбу с оппозицией, а после — скандальные статейки и гнусные стишки. И все закончится очередной вспышкой и возвращением к Марцелле на Леберштрассе.

Бестолковый и порочный круг, разомкнуть который ни у Генриха, ни у его величества не хватало уже ни желания, ни сил.

Кайзер как обычно восседал за письменным столом.

Иногда Генриху казалось, отец врастал в рабочее место подобно старому дубу: выверни кресло — и увидишь кровеносную систему корней, пронизывающих Ротбург от церемониального зала до императорских конюшен.

— Ваше величество, — склонив голову, он остановился у порога.

— Да, да, прошу садиться, сударь.

В голосе кайзера непривычная рассеянность, взгляд озадаченный.

Опустившись в кресло, Генрих ждал, стараясь не глядеть на портрет императрицы — вот, кто в высшей степени овладел искусством исчезать! И наблюдал, как с хрустом и шорохом переворачиваются бумаги, как солнечный луч, просачиваясь сквозь портьеры, высвечивает мокрую лысину императора, и августовская муха все кружит и кружит над нею, отчего его величество отмахивался все чаще, а раздражался все сильнее.

Наверное, Генрих для отца — не значимее этой мухи, и общение с ним — лишь часть придворного этикета.

Наверное, император будет рад однажды прихлопнуть его газетой — последним изданием «Эт-Уйшаг», в котором так и не были выпущены стихи, но которое все равно изъяли из продажи, — и стряхнуть в мусорную корзину.

Минуты шли.

Шелестели бумаги.

Жужжала муха.

Генрих томился ожиданием.

— Ваше величество, — наконец, не выдержал он, поднимаясь. — Я вижу, вы заняты. Зайду в другой раз.

— Ума не приложу, куда делась карта дислокации наших соединений, — все сильнее хмурясь, ответил император. — Ведь не ранее, как утром, ее вот сюда положил граф фон Меркел.

— Господин министр планирует войну? — осведомился Генрих, подавляя враждебную настороженность, но к его облегчению кайзер покачал головой.

— В том, к счастью, нет нужды. Но мне поступили рапорты из Бонны и Далмы о недовольствах и брожениях, я собираюсь назначить инспекцию в дивизиях… а каких? Стариковская память подводит.

— Если нет военной угрозы, то передислокация корпусов не требуется, — небрежно заметил Генрих. — В Далме стоят восемнадцатая и сорок седьмая дивизии, в Бонне — первая и сорок восьмая.

Кайзер взмахнул рукой, но лишь для того, чтоб отогнать муху.

— У вас хорошая память, сударь. Вы знаете наизусть соединения сухопутных войск?

— И особенно хорошо те, где действительно нужна инспекция, — ответил Генрих. — Но не для того, чтобы подавить недовольство, а для того, чтобы понять проблемы наших солдат. Впрочем, я знаю их и без инспектирования.

— Какие же, позвольте полюбопытствовать? — император сощурил глаз, косо взглянув на Генриха, и взгляд этот был как вызов.

— Я полагаю, — запальчиво начал он, оставаясь стоять и глядя на кайзера сверху вниз, — военный министр не сообщил вам, что это не первые рапорты? Я изучал их, но вы пресекли мои попытки вмешаться. В них говорится о межнациональных конфликтах, что вполне ожидаемо, учитывая комплектование армии. В качестве единого командного языка используется авьенский, и это очевидно, так как на нем говорит большинство офицеров. Однако проблемы возникают в расположениях: солдаты просто не понимают, что пытается донести до них командование, а отпущенное на обучение время слишком мало. Отсюда сложность управления.

— И что вы предлагаете?

— Выделить больше времени на обучение и подготовку солдат, — быстро ответил Генрих, следя за мухой, теперь пикирующей к его плечу. — Офицеры расположений тоже должны приложить усилия для изучения языка своих подчиненных, — рывками, палец за пальцем, он принялся стаскивать перчатку. — В конце концов, из кого набирают офицерский состав? Из некомпетентных лодырей? Если авьенцы настолько не дорожат своими погонами, мы выдадим их боннийцам, равийцам, турульцам! Дадим возможность карьерного роста и для представителей нетитульных наций!

Генрих щелкнул пальцами, и муха, обуглившись до черной крошки, упала на паркет. Кайзер вздрогнул и утер лысину платком.

— Хм, хм, — промычал он, опасливо поглядывая на Генриха. Тот, перехватив взгляд, устыдился и спрятал руки за спину, но все же продолжил:

— К тому же, армия нуждается в перевооружении. Артиллерийское снабжение слабое, и это стоит признать. В Галларе уже год как используют восьмимиллиметровую винтовку, и она показала отличные результаты. Давайте закажем пробные образцы!

— И что же, сударь, вы полагаете, это решит существующие проблемы?

— Хотя бы их часть! — дернул подбородком Генрих. — С чего-то ведь надо начинать?

— Возможно, возможно… — брови его величества снова сошлись на переносице, взгляд отяжелел. — Вот только кому поручить? — он покачал головой. — Мне нужен человек ответственный и серьезный, кто действительно разбирается в вопросе и верен делу империи…

— Уж вашим генералам по силам справиться с таким пустяком, — пожал плечами Генрих. — Поручите любому из них.

— Я лучше поручу это вам.

— Воля вашего императорского величества закон, — слегка поклонился Генрих. — И, если это все, разрешите мне…

Он не договорил.

Смысл сказанного настиг его, как настигает приливная волна, в груди стало больно и горячо.

— Простите, ваше величество? — осторожно подбирая слова, заговорил Генрих. — Мне вдруг показалось, будто вы…

— Не показалось, — жестко перебил кайзер. — Я собираюсь поручить это вам.

Генрих упал обратно в кресло. Зародившийся под сердцем огонь вязко потек по венам, и, чтобы унять радостную дрожь, он с силой сжал подлокотники.

— Второго дня, — продолжил кайзер, — я разбирал бумаги, и обнаружил ранее присланные вами предложения. Я внимательно их изучил и, должен признать, они не дурны.

— Тогда вы отклонили их, — с усилием вытолкнул Генрих. — Почему теперь…

— Потому что я пересмотрел свое решение. Ваш смелый поступок во время торжеств позволил мне взглянуть на вас с новой стороны. И пусть я не в полной мере одобряю его и не могу разделить восторгов авьенцев — да, да! Не думайте, будто я не читаю газет! — вы показали себя человеком хотя и порывистым, но благородным.

— Ваше величество! — Генрих снова привстал. — Как Спаситель и ваш сын, я не мог поступить иначе!

— И я оценил это. Возможно, допустил ошибку, когда судил о вас слишком предвзято, — из-под кипы бумаг кайзер достал сложенную вчетверо карту, и Генрих сел. — Но ваша самоотверженность и знания впечатляют. Смотрите-ка! — разгладив ладонью бумагу, император удивленно качнул головой. — Вы оказались правы, в Далме и правда стоят восемнадцатая и сорок седьмая дивизии. Скажите, сударь, вы могли бы отправиться туда на следующей неделе?