Сказки и несказки - Осоргин Михаил Андреевич. Страница 15

И вот теперь он, прежний Ерошка, разносчик спичек, потом беспокойный путешественник, наконец — великий ученый, решился на смелое, неслыханное дело: создать то, чего не нашел он за всю свою долгую скитальческую жизнь, — создать человека.

Половину своей жизни он посвятил науке; он знал все, что знают другие, но знал и то, чего другие не знают, во что они даже не верят. Он знал, что можно из эфира и света соткать чудное человеческое тело, что можно из кристалла создать разум, что в пламени газа можно закалить душу. В его власти было заставить жить свое создание, но будет ли оно совершенным? Он не был уверен в этом и боялся закончить опыт, которому отдал все свои мысли.

Ученный встал, налил несколько капель прозрачной жидкости в кипящую на огне раскаленную массу, поправил огонь и подошел к большому стенному зеркалу. Как он постарел! Он ясно помнил тот день, когда молодым парнем он разбил зеркало, отразившее его горящие глаза. С тех пор он много раз смотрел на себя сквозь чудесный осколок стекла и видел ту же пару глаз. Но теперь он смотрел на нее уже без прежнего волнения. Взглянуть еще раз? Ученый достал драгоценный обломок, подошел с ним к зеркалу и стал пристально смотреть. Да! Те же горящие пытливые глаза. Они не изменились, не постарели. Но что это вырисовывается над ними? Какая-то огромная серая масса, как бы покрытая неровной крупной сеткой. Это мозг, мозг человека, изучившего и узнавшего слишком много недоступного и непонятного другим; громадный тяжелый мозг. Раньше его поразило бы такое зрелище, но теперь он не удивился: он давно уже ждал, что рано или поздно стекло прибавит к горящим глазам эту отвратительную серую массу. И это должно обозначать, что он созрел уже для задуманного последнего опыта.

Ученый снова сел в кресло, вынул часы и стал считать минуты. Жидкость в другом тигеле закипела; сквозь отверстие электрической печи вырвался тонкий луч ослепительного лилового света и послышался легкий треск.

Ученый выдвинул на средину комнаты низкий круглый стеклянный столик на колесах и уставил на нем два одинакового вида легких металлических прибора. От каждого прибора шла вверх тонкая, завитая спиралью, серебряная трубка, которая кончалась стеклянным острым наконечником. Осторожно крутя винтики приборов, ученый сблизил концы трубок на высоте роста и нажал кнопку левого прибора. Раздался легкий свист, затем вспыхнуло бледное лиловое пламя. Он нажал другую кнопку; свист повторился, и в лиловое пламя, не смешиваясь с ним, вплелись ярко-красные огненные жилки. Легкий поворот большого винта увеличил расстояние между концами трубок; вместе с тем увеличилось лиловое пламя, растянулись красные прожилки и в самом центре пламени, сначала слабо, а затем сильнее, вырисовался дрожащий и колеблющийся кружок черного огня. Это был тот огонь, о котором не слыхали другие ученые, но который ему давно был известен. И он с усмешкой смотрел на свое великое открытие; в ряду других его изобретений оно было самым ничтожным.

Снова взглянув на часы, он потушил все лампочки и рожки. При странном свете трех несмешанных огней лицо его казалось прозрачным, и только глаза по-прежнему блестели живым блеском. Осторожно при помощи особых щипцов он перенес на подставку между приборами два раскаленных тигеля. От испарения жидкостей лиловый огонь слегка побледнел, дрожание черного сделалось заметнее, красные прожилки стали розовыми. Ученый придвинул к столику свое кресло, положил перед собой часы и осколок стекла и, откинувшись на спинку кресла, стал внимательно следить за ходом своего необычайного опыта.

Прошло минут десять. В середине черного огня образовалось небольшое зернышко бледно-розового цвета. Ученый вздрогнул и схватил стекло; но было еще рано. Зернышко увеличивалось в размерах очень медленно. Долгих полчаса, прошло, прежде чем возможно стало различить его странные очертания. Лиловый свет все бледнел, прожилки красного огня почти совсем исчезли. Ученый нажал последнюю кнопку прибора, и розовое пятно стало быстро увеличиваться. Через минуту было уже ясно, что оно приняло форму скорчившегося ребенка с большой головой. Вместе с тем свет, оставаясь достаточно ярким, делался как бы плотнее и менее прозрачным. Странное существо, созданное из света и испарений жидкостей, понемногу увеличивалось, расправляло туловище, руки, ноги, превращаясь сначала в маленького, удивительной красоты мальчика, затем в юношу, и светясь при этом каким-то чудным внутренним светом.

Ученый в страшном волнения стоял перед своим созданием, крепко сжимая рукой стекло. Другой рукой он держал главный рычаг прибора, готовясь остановить развитие человека в любую минуту. В нем боролись разные чувства. Ребенок был так прелестен, что он хотел оставить в этом возрасте созданного им человека. Но, взглянув в стекло, он не увидал ничего, кроме яркой звезды на голубом фоне света.

— Значит еще рано, — подумал он и решил ждать дальше.

Останавливало его и то, что глаза ребенка были закрыты. Но вот ребенок превратился в юношу, а стекло по-прежнему показывало лишь ту же яркую звезду. Юноша быстро рос на глазах своего создателя, волненье которого все возрастало. Перед ученым был уже вполне взрослый человек, еще прекраснее, чем был он ребенком и юношей. Но лишь звезда была видна в стекло, и закрыты были глаза человека. Ученый уже сделал движение рукой, чтобы нажать рычаг, но остановился.

— Я слишком волнуюсь, — решил он, — стекло не может обмануть.

Человек делался все прекраснее, и это ослабляло нетерпенье его создателя. Но он боялся упустить момент. Одно время ему казалось, что человек начинает раскрывать глаза, но, вглядевшись пристальнее, он увидел, что ошибся.

Светлый человек был теперь уже совсем возмужалым. Еще минута и опущенный рычаг оставит это чудесное создание великого ума жить на земле среди обыкновенных смертных! Но осколок стекла, которое ученый поминутно приставлял к глазам, не давал ничего, кроме той же лучезарной звезды среди светлой лазури.

Руки ученого дрожали, сердце страшно билось. Он смутно чувствовал, что момент уже пропущен, что бледнеет свет человека, что тело его, оставаясь прекрасным, едва заметно теряет прелесть молодости. Но вместе с этим ощущением страшной неудачи, ученый испытывал какое-то жгучее любопытство. Ему хотелось знать, что будет дальше, во что превратится его создание. На минуту он закрыл глаза, ослепленные беспрерывным светом. Открыв их снова, — он ужаснулся: в роскошных кудрях человека показались блестящие белые нити, которые отливали ярким серебром. Теперь для него было несомненно: человек старел.

Рука ученого сразу ослабела; он уже бессилен был опустить рычаг. Его созданье блекло на его глазах. Тело утрачивало прежний блеск, члены делались вялыми, в волосах появились целые пряди седины. В последний раз взглянул ученый в чудесное стекло… На голубом небе ясно горела блестящая и далекая звездочка, но человека не было.

Ученый, совершенно обессилев, упал в кресло, не отрывая глаз от страшного виденья. Он даже не заметил, как из рук его выпало и разбилось драгоценное стеклышко. Он видел только, как быстро стареет и разрушается его созданье. Вот его светлый человек стал уже слабым стариком… Вот на все еще светлом фоне его тела появились лиловые пятна, черты лица исказились, ввалился беззубый рот, глубоко запали глаза, облысел череп, исхудали все члены. Еще минута — и ученый почувствовал невыразимый ужас: человек стал разлагаться на его глазах.

Не имея сил ни опустить рычаг, ни отвернуться от страшной картины разложения трупа, он лежал в своем кресле, широко раскрыв глаза и наблюдая отвратительную картину трупного разложения. Наконец, не в силах более вынести весь этот ужас, он собрал последние усилия и ударом ноги опрокинул стеклянный столик со всеми приборами, на устройство которых он затратил половину своей жизни.

В последний раз ярко вспыхнуло лиловое пламя и затем все исчезло…