Ведьма западных пустошей (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 24

— На костер! Немедленно на костер! Эта мразь должна сгореть!

Бургомистр, который спешно вернулся в Инеген после телеграммы, рвал и метал. Лежа на металлической лавке в подвальной камере, Аделин слышала его вопли из кабинета полицмейстера на первом этаже и представляла, как он брызжет слюной во все стороны.

Отец и сын Гейнсбро жили в полной уверенности, что им все дозволено. Папе можно разорять и вышвыривать из города тех, кто рискнет сказать слово поперек. Сыну можно бить женщин, которые ему не нравятся. Делай все, что хочешь, никто не осмелится встать у тебя на пути.

А теперь кто-то встал. И Курт ухает филином, не успев дойти до дома.

Конечно, в ее виновность никто не поверил. Пусть ее боялись, но Аделин все-таки имела репутацию достойной женщины и законопослушной ведьмы, к тому же, у нее были показания свидетелей и заключение врача. Все горожане, узнавшие о том, кто именно так громко ухает в больнице, считали, что Курт Гейнсбро получил по заслугам, что он давно нарывался, и за такое надо не карать, а награждать.

Ведьма воспитала, раз папаша не воспитывал.

Но его отец, разумеется, придерживался совсем другого мнения, и господин Арно был вынужден приехать к дому Декар и предъявить Аделин ордер на ее арест, спешно выписанный лично бургомистром. Буквы тряслись, словно написанные пьяной рукой — глава города не помнил себя от гнева. Полицмейстер выглядел так, словно был вынужден переступать и через себя, и через свои чувства, и через все принципы, которым служил много лет.

— Доктор Холле пообещал, что лично присмотрит за Уве, — сказал он так, словно это могло что-то исправить. Аделин смогла лишь кивнуть.

Она ведь всегда знала, что будет именно так. Однажды ее обвинят в том, чего она не совершала, и господин Арно приедет, чтобы забрать в тюрьму ту, которую хотел бы видеть женой младшего сына. И ничего уже не поможет — просто потому, что ее хотят уничтожить.

Аделин позволили собрать необходимые вещи и одеться в простую и удобную одежду, и она невольно обрадовалась тому, что ее не волокут из родного дома в нижней рубашке, как волокли всех ведьм на протяжении всей человеческой истории. Уве, который выглядел сосредоточенным и серьезным, проводил ее до полицейского экипажа, и там его лицо нервно дрогнуло — так, будто ребенок устал быть взрослым и позволил себе на мгновение по-настоящему испугаться за сестру и свое будущее.

— Все будет хорошо, Лин, — произнес он с надеждой. — Я не покину дома без Барта, обещаю. И вообще… — Уве посмотрел на полицмейстера и сказал: — Я уверен, что это какое-то недоразумение. Все должно разрешиться, полиция разберется, что ты ни в чем не виновата.

Господин Арно лишь кивнул, избегая смотреть на Уве, и экипаж поехал в город. Аделин сидела на скамье рядом с ним, гордо выпрямив спину и вскинув подбородок, и со стороны казалось, что они едут на прогулку, вот только полицмейстер не знает, куда себя деть от стыда.

Держаться спокойно и гордо и не сдаваться, вот все, что Аделин могла делать — достоинство было единственным, чего у нее еще не успели отобрать.

Самообладание окончательно покинуло ее, когда Аделин вошла в камеру в сопровождении офицера Бруни, который держался хмуро и виновато, словно это из-за него ее сюда и привезли. Аделин почти без чувств опустилась на лавку, спешно застеленную чистой простыней, и уткнулась лицом в ладони, пытаясь хоть как-то закрыться от несправедливости. Еще вчера она способна была окружить себя непроницаемой завесой: все видели бы девушку, которая спокойно сидит на лавке — а Аделин за этим мороком могла бы кричать, рыдать в голос, бить кулаком в стену, выплескивая боль и горе.

Ей стало бы легче, обязательно. Но теперь она не могла ничего сделать. Удар Курта Гейнсбро отнял у нее магию.

— Совести у людей нет, — сообщил Бруни таким тоном, что было ясно: он тоже на стороне Аделин, уверен в ее невиновности, и его не переубедить никакими доводами обвинения. — Вы не плачьте, барышня, господин следователь говорит, что вы тут не при чем. И вся полиция за вас, и люди в городе тоже. Может, уже вечером домой поедете.

Аделин шмыгнула носом, пытаясь сдержать слезы. Сколько раз она лежала ночью без сна, представляя, что однажды ее обвинят в том, чего она не совершала — такова судьба любой ведьмы. Ее не избежать, как ты ни старайся и что ты ни делай. Вот все и свершилось.

— Он правда ухает, как филин? — глухо спросила Аделин. Бруни ухмыльнулся, словно всецело одобрял расправу над Куртом, кто бы ее ни совершил.

— Еще и летает, ну то есть, бегает и руками машет, и гадит, простите за выражение, не в горшок, а где попало, — сообщил он. — Так ему и надо! Весь город радуется, вот честно вам говорю, — Бруни сделал паузу и чуть ли не смущенно добавил: — Вы, миледи, если перекусить захотите или там винца, или чего бы еще, да там хоть поговорить захотите, то зовите меня или Шанти, запросто. Все принесем, все сделаем.

Когда он вышел из камеры, сокрушенно качая головой, Аделин поняла, что настолько устала, что не может даже плакать. Глаза были сухими, голова — тяжелой и горячей. Она свернулась калачиком на лавке — когда лежишь, не так сильно болит затылок — и подумала, что за Уве присмотрят, это самое главное. А вот что будет потом, когда ее сожгут…

Почему-то Аделин не сомневалась в том, что все кончено. Как будто для ведьмы возможны другие варианты! Бастиан на ее стороне, полиция тоже, но бургомистр обязательно захочет с ней расквитаться и лично подпишет смертный приговор.

Может, он уже и подписал его. И сейчас едет в участок с бумагами. Ведьма была язвой на Инегене и окрестностях, вот и пришло время эту язву выжечь каленым железом.

Да и зачем Бастиану ссориться со здешней властью, пусть он и уверен в невиновности Аделин? Ради ведьмы? Он ведь не сошел с ума. Аделин ему никто. Просто девушка, с которой свела судьба, а ради такой не пойдут наперекор бургомистру. Бастиан завершит расследование, уедет отсюда и обо всем забудет. Пройдет полгода, и он не вспомнит ни лица Аделин, ни ее имени.

Да, Аделин ему понравилась — вчера на балу это заметил бы и слепой. Но он выбросит ее из головы сразу же после казни. Аделин хотелось верить, что это все-таки не так — но она не могла. Сейчас в ней говорило глубинное, природное чутье всех ведьм, которые вот так же ждали собственную казнь и понимали, что надеяться не на кого.

Все ведьмы встречают свой конец в одиночестве. Так было и так будет всегда.

— Где эта тварь? — раздалось на лестнице.

Бургомистр — низкорослый, весь какой-то дерганый, как поломанная марионетка — влетел в коридор перед камерой. Полицмейстер шел за ним с таким видом, словно присутствие главы города вызывало у него приступ острой зубной боли. Последним в коридор перед камерой вбежал какой-то мелкий чиновник, в руке которого Аделин заметила пузырек с нюхательной солью.

— Лежит! — рявкнул бургомистр и ударил по решетке так, что отдалось до чердака. — Развалилась! Ты за все ответишь, гадина! За все! Слышишь меня, ты, мразь!

Аделин отстраненно подумала, что если бы не очень дальнее родство с королевской фамилией, то такой припадочный ни за что не просидел бы в кресле бургомистра так долго. Ну да вот он, хозяин здешних лесов и полей, беснуется. И никто ему не скажет, что он, мягко говоря, ведет себя не так, как подобает джентльмену.