Разящий клинок - Кэмерон Майлз. Страница 4

В его голове боль превратилась в нечто другое, он вскочил на ноги и обхватил гиганта — вероятно, самый глупый поступок в его жизни. Мужчина был настолько силен, что просто выворачивал кисти Мортирмира, пока полностью не освободился от захвата, а затем спокойно скрестил руки на груди. Легкость, с которой расправился с ним здоровяк, разозлила Моргана. Он сменил стойку и впечатал колено — довольно жестко — в пах противника.

Нордиканец попятился, а Мортирмир с силой ударил его в живот — гигант согнулся пополам, правая рука юноши устремилась...

Громила перехватил ее своей огромной лапищей, вывернул налево и запустил студента так, как требушет метает камни.

Мортирмир всем телом ударился в стену таверны. Он еще успел подумать, какого удивительного цвета все вокруг и что надо непременно рассказать об этом наставникам, а затем...

— Черт побери, ты меня ударил! — произнес низкий скрипучий голос прямо у него над ухом. — Я вовсе не собирался бить тебя настолько сильно.

Юноша почувствовал холод на своей голове, а еще боль. Болело все тело.

— Ты — настоящий дурень, — пробормотала женщина.

— А ты — отличная помощница, — ответил мужчина.

— Мы могли поделить его деньги. Тебе ведь не платили уже много месяцев.

— Это было бы бесчестно, и я бы ни за что так не поступил. Кроме того, когда он очухается, мы станем лучшими друзьями. Так мне сказала ведьма. — Человек хмыкнул. — Если, конечно, я его не пришиб. Она сказала, что, возможно, я его убью. Я старался быть осторожным, но потом он ударил меня, и я, как всегда, потерял самообладание.

Мортирмир проверил, все ли в порядке с его телом. Он чувствовал себя словно подопытный кролик. Левая нога двигается, несмотря на дикую боль в колене, правая шевелится, с левой рукой и кистью все в порядке, а вот правая рука и кисть болят, словно...

— Пресвятой Евстафий и все досточтимые святые и мученики! — сорвалось с его губ. Он чуть приподнялся и обнаружил, что лежит на кровати, к слову, довольно высокой.

— Пресвятая матерь Божья, он очнулся! — взвизгнула худощавая женщина, вскакивая с пола, где она лежала абсолютно нагая. У нее были длинные ноги и плоский мускулистый живот, но больше всего Моргана впечатлили прекрасные груди и бедра. Восторг от увиденного чуть заглушил боль в сломанной руке.

Гигант склонился над кроватью.

— Хвала богам, ты жив!

Голова Мортирмира гудела, словно ему всадили копье прямо в висок. Он дотронулся до лба. Правая сторона головы была влажной.

— О боже, ты проломил мне череп.

— С братьями я дрался и похлеще, — заявил здоровяк. — Но крови много, — согласился он.

Морган с трудом опустил голову обратно на подушку, и боль чуть ослабла.

— Сколько я был в отключке? — поинтересовался он, пытаясь вспомнить хоть что-то из того, что ему говорил о травмах головы наставник по медицине.

— Почти целый день... Анна? Сколько он был в отключке?

Девушка что-то сердито пробубнила. Она появилась в поле зрения Мортирмира, натягивая через голову платье. И прежде чем показались ее волосы, раздраженно заявила:

— Полагаю, тебе наплевать, что я уже два дня ничего не ела, проклятый богом варвар! А теперь меня еще и другой варвар голой увидел! Уверена, ты мне даже заплатить не можешь — Матерь Божья, я отдаюсь тебе задарма, и почему? Понятия не имею, ведь меня от тебя воротит! Ты самый уродливый тип из всех, кого я только видела, а я — настоящая жемчужина этого города, наипрекраснейшая гетера. Все равно что великолепную кобылу покрывать боровом! О, как я себя ненавижу! Почему я так поступаю? Наверное, в наказание за все мои грехи Господь обрек меня спариваться с самыми низшими формами жизни в трущобах. Следующий, небось, будет прокаженным.

Деркенсан с легкой улыбкой на широком лице наблюдал за наипрекраснейшей гетерой.

— Ты закончила? — осведомился он. — Ненавижу перебивать.

Широко размахнувшись, она изо всех сил влепила ему пощечину. В тот миг ее рука напоминала рычаг катапульты. Шлепок звонко отозвался эхом, а девушка прижала к себе руку, словно гигант ударил ее, хотя все, что он делал, — это стоял неподвижно с едва заметной ухмылкой на лице. Очень медленно здоровяк наклонился вперед, обхватил девушку руками и поцеловал.

— Я все равно тебя люблю, — неторопливо проговорил он.

— Я больше сюда никогда не приду!

Нордиканец разразился громким хохотом.

— Как пожелаешь.

— Я тебя ненавижу! — взвизгнула она.

— Естественно.

Когда девушка вышла из комнаты, здоровяк долго смотрел на дверь, потом вернулся к своему подопечному.

— Вина? — предложил он.

— Никогда больше, — отозвался Мортирмир.

У него возникло какое-то странное ощущение в правой руке. Будто ее лижет пламя. Посмотрев на руку, юноша увидел лишь скользящие лучи закатного солнца, проникавшие сквозь единственное распахнутое окно в этой чертовски жаркой комнате. И все же то было приятное чувство, намного лучше постоянной боли.

Морган снова лег.

Его обидчик вернулся с кружкой отличной воды — с пузырьками, наверное, из какого-то подземного источника.

— Она тебе поможет. Так говорит ведьма. Слушай, я должен идти. У меня сегодня дежурство у ворот Ареса. Целую неделю. Буду позже.

Мортирмир кивнул.

— Я думал, вы, нордиканцы, охраняете только императора.

— Остальным что-то же нужно делать. Мне — дежурить у ворот, — пожал плечами здоровяк. — Засыпай.

Морган чувствовал что-то странное в руках и голове, будто внезапно научился летать или овладел новым языком. Это все...

Он отмахнулся от непонятных ощущений, жестом попрощался с нордиканцем и снова погрузился в крепкий сон.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЛИВИАПОЛИС АЭСКЕПИЛЕС И ИМПЕРАТОР

Аэскепилес, магистр императора, шел впереди своего господина, переходя из одного приемного зала в другой. Их сопровождали двое нордиканских гвардейцев. Алые сюрко стражников, расшитые нитями из чистого золота, указывали на их высокие звания, а огромные топоры и длинные цепи — на особое положение. У гвардейца слева имелся шрам, пересекавший лицо от правого глаза до левого уголка губ, из-за чего он походил на демона из преисподней. Лицо и шею его сослуживца, шагавшего справа, покрывали татуировки, которые затем исчезали под воротом добротной полотняной рубахи, видневшейся из-под хауберка. За нордиканцами следовали пажи, несшие их шлемы, бармицы и тяжелые кавалерийские копья.

Сам император в доспехи не облачился. Поверх алых чулок он надел багряный жупон из бархата, а на ноги — алые же сапоги, носить которые имел право только он. Каждая пряжка на его обуви и ремне, каждый люверс [1] и пуговица были отлиты из чистого золота. На жупоне и сапогах золотыми же нитями были вышиты двуглавые орлы. Паж из дворцовой прислуги нес широкую мантию из пурпурного шелка, расшитую изображениями орлов и окантованную золотистым мехом.

За императором следовали еще два нордиканца, каждый со своими пажами, и дюжина дворцовых слуг, двое из которых тащили седло, а один нес меч. Пара секретарей не отставала от своего господина ни на шаг, записывая его ответы на вопросы, касавшиеся государственных дел и внутренней экономики. Вопросы из толстой тетради в кожаном переплете по очереди зачитывали дворцовый управляющий и главный камергер. Прямо за ними, рядом с логофетом дрома [2] — худощавым, аскетичного вида мужчиной, похожим на монаха, — шла дочь императора Ирина.

Управляющий откашлялся и произнес:

— Пункт тринадцать, ваше величество. Задержка жалования дворцовой прислуге и особенно гвардейцам.

В жилах императора Иоанна текла кровь Палеологов. Он считался самым красивым мужчиной в империи, а возможно, и во всем мире: кожа с бронзовым отливом, гладкие иссиня-черные волосы, пронзительный взгляд карих глаз под выразительно изогнутыми бровями и длинная густая борода, которой позавидовали бы даже служившие ему нордиканцы. Благодаря смешению кровей наипрекраснейших принцев и принцесс со всего мира на протяжении целого тысячелетия его кожа приобрела неповторимый оттенок, а черты лица стали почти идеальными. Зачастую такую красоту люди приписывают бессмертным. Создавалось впечатление, будто он отлит из червонного золота или бронзы.