Дариар. Начать сначала (СИ) - "Amaranthe". Страница 11

Люмоус на каждом ритуале на крови, кровь использовал в основном мою, вот только, почему-то мне казалось, что делает он это зря — с каждым разом я чувствовал, что становлюсь сильнее, но этот проклятый ошейник не давал мне возможности оценить мой потенциал в полной мере.

Смыв с себя грязь, я решил еще полежать в теплой воде, ну и пусть в ней плавают куски грязной мыльной пены. В эту неделю меня довольно редко посещали воспоминания о прежней жизни Кеннета, вот только я начал замечать, что часто в моей речи появляются слова и выражения, которые я просто не мог знать, но их знал Кеннет. И часто я прекрасно понимал, что имею в виду. А вот собственные воспоминания словно поддергивались туманной дымкой, отходя куда-то на второй план. Меня это жутко нервировало, но что я мог поделать? Внезапно голову пронзила уже почти забывшаяся белая вспышка, а перед глазами замелькали картинки.

— Паршивец, — Марта схватила меня за волосы и потянула вниз, заставляя запрокинуть зареванное лицо. Ободранные ладони и колени словно огнем горели, но еще больше меня мучил страх, что я навсегда застрял в этой демоновой трубе. — Ты слишком растолстел, — и она отвесила мне оплеуху.

— Ну-ну, Марта, успокойся, — лениво проговорил Грейвс, который по слухам не только выбрасывал зарвавшихся клиентов из заведения, но и был любовником хозяйки. — Пацан просто вырос. Ему уже десять, он и так долго продержался, обычно трубочисты в восемь лет перестают быть трубочистами. Или не пролазят в трубы, или застревают как этот сегодня, и подыхают. Представь себе, сколько мороки для хозяев доставать тела, чтобы тягу не потерять. Так что тебе сказочно повезло, что пацан сумел выбраться самостоятельно…

— Кеннет, у тебя кровь из носа идет, — до моего обнаженного плеча дотронулась маленькая, но твердая ручка, с въевшимися в кожу мозолями, которые уже ничто не сумеет убрать.

— Тина? — я резко выпрямился и сел, подтянув в воде колени к груди и обхватив руками. — Ты что здесь забыла? Не видишь, я голый.

— У тебя кровь из носа идет, — повторила она, пристально разглядывая меня, вызывая острое желание прикрыться. — Я тебе одежду принесла.

— Угу, — я кивнул, стараясь не смотреть на нее. Кеннету шестнадцать. Ему, мать его, шестнадцать и он девственник! Это я в свои девятнадцать был уже пресыщенным в этом плане, но что это дает сейчас в разгар подросткового буйства гормонов? И так каждую ночь бабы снятся: то рыжая воровка, то Тина, но чаще всего та кареглазая красавица, которая мне бросила серебряную монету в храме. И каждая во сне тако-о-о-е со мной вытворяет, впору Камасутру писать и опубликовывать. А что — это идея. Да я же озолочусь. Потому что люди всегда остаются людьми, в каком бы мире они не жили. Тина же насмешливо на меня посмотрела и только тогда вышла, оставив одежду на небольшой лавочке возле ванны.

Как только она ушла, я выбрался из воды, вытерся принесенным полотенцем, убрал воду в ванне, тщательно ее протер, чтобы не нарваться на очередную трепку, и только после этого оделся. Одежда, скорее всего, принадлежала самому пэру, во времена его дикой молодости — еще при динозаврах, но хорошо подошла на меня и была просто отменного качества.

Мельком бросив взгляд в зеркало, я вздохнул, собрал свои черные еще толком не высохшие волосы в хвост, стянув их лентой, которую мне подарила Тина, чтобы не мешались, взял послание и направился к дому пэра Харьера. На улице я бывал за все время нечасто, и вышел только через неделю, когда пэр лично залечил все мои раны и срастил переломанную руку, прибегнув к довольно дорогим исцеляющим артефактам. Зачем ему нужно было так тратиться, я не понимал. Тот же конюх до сих пор хромает на сломанной ноге, в полной мере, не выполняя свою непосредственную работу, за что часто бывает наказан. А мне Люмоус даже шрам практически вывел, от которого осталась только ровная красная полоска.

Как только меня привели в ходячее состояние, в меня вбили, в прямом смысле, расположение всех более-менее значимых домов столицы, в том числе и расположение дома пэра Харьера. С передачей послания пэру проблем так же не возникло. Еще раз мысленно посочувствовав его дочери, которую я в глаза не видел, я вышел на улицу, и медленно направился «домой». На этот раз я не спешил, тщательно разглядывая каждую достопримечательность, мимо которой проходил. Внимания я не привлекал, мою шею и соответственно рабский ошейник прикрывал повязанный сверху платок.

— Эй, парень, — я резко повернулся и встретился взглядом с рыжей воровкой.

— Привет, — я кивнул головой и снова повернулся к статуе какого-то мужика, пытаясь прочитать, чем же он знаменит.

— Тебя же Кеннет зовут? — она подошла ко мне вплотную и взяла под руку, словно старого знакомого. Немного наклонившись, она зашептала. — Тебя ищут по всему Аувесвайну. Причем, ищут не только люди Лорена, который просто в бешенстве от того, что потерял из вида игрушку, которую считает своей собственностью. Тебя ищут люди семейки Дрисколл. И эти ищут еще боле тщательно, чем Лорен. Они только в п… хм, в заведение этой старой шлюхи Марты не заглянули. Хотя смысла заглядывать туда у них не было, Лорен что-то не поделил с этой сучкой, и теперь в этом заведении полная разруха и курятник, где каждая курица считает себя способной стать новой Мамочкой.

— Зачем? — я оторопело посмотрел на нее. Судя по моей реакции, Кеннет так же был не в курсе, что это за семейка Дрисколл.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Ты хорошо выглядишь. Оставайся там, где ты прячешься как можно дольше, судя по всему — это действительно хорошее убежище.

Она опустила мою руку и как в прошлый раз просто исчезла. Я же, поспешил вернуться в дом старого маразматика, который, похоже, действительно, оставался самым надежным укрытием для меня, по крайней мере — это была неплохая возможность получше узнать этот мир.

Но попасть домой мне на этот раз не удалось. Когда я был уже в квартале от дома Люмоуса, то услышал сзади звук шагов, слово кто-то бежал за мной. Но повернуться и проверить я не успел, затылок словно разорвало болью, и наступила темнота.

Глава 6

Очнулся я с дикой головной болью, во рту было сухо, а тело ломило так, что не хотелось шевелить даже пальцем. Казалось, болело все, включая волосы на голове, и от малейшего прикосновения к коже хотелось застонать.

С трудом разлепив глаза, я увидел перед собой стену с серой облупившейся краской, посреди которой красовалась металлическая дверь. Теперь я полностью пришел в себя и понял, что сижу на стуле, руки связаны за спиной грубой веревкой так сильно, что было невозможно пошевелить даже пальцем. Ноги были свободны, но правое колено болело так сильно, что я даже не думал о том, чтобы вскочить, сомневаюсь, что вообще сейчас смогу стоять. Моё предложение подтвердила острая боль, словно прострелившая левое колено. Я постарался не шевелиться и даже дышал через раз, справедливо полагая, что если я не буду совершать лишних движений, то боль потихоньку утихнет, потому что просто от нее абстрагироваться я точно не сумею. Вскоре боль действительно потеряла остроту, и я смог сосредоточиться на происходящем. Оглядевшись по сторонам, я не заметил в комнате ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Вертеть шеей было больно, поэтому что творилось позади меня я не знал, но с трех сторон, доступным моему взгляду, меня окружали только пустые серые стены. Комнату освещал всего один тусклый шарик, висевший под потолком, что нагоняло жути еще больше. Я сделал глубокий вдох, но выдох мне дался с трудом: легкие зажгло и закололо где-то между ребрами. Пытаясь выпустить из себя воздух, чтобы как минимум уменьшить боль, как я понял, в сломанном ребре я закашлялся приступообразным сухим кашлем, что только усилило боль в грудной клетке и голове.

Раздался звук открываемой двери. Сквозь пелену боли я смотрел, как в комнату входят трое парней в одинаковой черной одежде с вышитым серебряными нитями вороном на груди слева. Все трое были высокими, молодыми, спортивного телосложения. Двое остались по обеим сторонам от закрывшейся двери, один вышел вперед и, подойдя ко мне, скрестил руки на груди. Мне пришлось приподнять голову, чтобы видеть лицо этого человека, который смотрел на меня сверху вниз, создавая моральное давление. Это было не приятно и усиливало боль в шее и голове, но первым открывать рот я не спешил: уж этому-то старик меня научил — придушивать свою гордость и подчиняться тому, кто в данным момент явно сильнее тебя. Это мужик смотрел на меня с каким-то нескрываемым отвращением и злым блеском в темных глазах.