Отделённые (СИ) - Кроули Нейт. Страница 12

— Варгард, — произнёс Сетех с ноткой весёлого удивления в голосе.

— Надеюсь, вы простите мне мою дерзость говорить с вами напрямую, но …

— Прощаю, варгард. Но хочу полюбопытствовать, почему твой немесор не в состоянии выслушать просьбу…

— Проблемы с сигналом, — коротко солгал Обирон, будучи не в настроении отталкиваться от правды, хотя и прекрасно знал, что Сетех был бы в курсе озвученной неисправности.

— Хм. Ладно. Итак, в его… отсутствие, о чём ты отважился просить меня?

— Разрешите идти вперёд, милорд. Чем дольше мы стоим у входа в гробницу, тем больше рискуем потерпеть неудачу.

Сетех задумался, прежде чем ответить лукавым голосом:

— И какая же требуется помощь с моей стороны, чтобы осуществить этот архигениальный тактический ход?

— Никакая, господин. Только разрешите мне идти вперёд с моей собственной фалангой лич-стражи. — На линии связи наступила тишина, и Обирон почувствовал мимолётный укол гордости за то, что заставил Сетеха замолчать.

— Ступай, — наконец протянул тот, словно соглашаясь поставить какую–то ничтожную ставку на скарабейные бои. — Это как минимум занимательно. Счастливой охоты, Обирон.

Едкое подражание его истинному повелителю заставило Обирона ощетиниться, но сейчас было не время говорить необдуманно. Немесор одобрил по крайней мере часть задуманного Обироном плана, а этого вполне было достаточно, чтобы сохранить свою честь. Дальнейший разговор не имел смысла, поэтому, оборвав соединение, варгард оттянул фалангу с линии фронта и собрал в тесное кольцо вокруг себя.

— Братья, — начал он с некоторой неуверенностью, ибо, в отличие от Зандреха, никогда не был хорошим оратором. К тому же трудно было придумать, что говорить, когда не знал, способна ли аудитория вообще понять тебя. Тем не менее он чувствовал, что должен что–то сказать.

— Вы служили долго и весьма хорошо. Вы исполняли всё, что требовали повелители, а значит, вы прожили достойно. Вам следует знать, что, скорее всего, в следующие часы вы умрёте, но после смерти вас будут хвалить, и вы наконец обретёте покой. Подозреваю, именно этого вы и хотите, пусть даже не вполне осознаёте почему. Так что идёмте со мной, и вы обретёте желаемое.

Мрачные лица в круге кивнули, и, к удивлению Обирона, по позам солдат не угадывалось замешательство. На каком–то глубинном уровне они всё поняли. Обирон кивнул в ответ, но прежде, чем повысить голос, дабы обратиться к остальным войскам, посчитал, что должен сказать ещё кое–что.

— Неб, не забудь остаться со мной.

— Да, — ответил страж.

Отвернувшись от него, Обирон обратился ко всему легиону перед воротами:

— Как только я перемещусь, начинайте наступление в гробницу и не останавливайтесь, пока от меня не поступит сигнал или пока не падёт последний воин. От имени немесора Зандреха я приказываю вам. — Это, конечно, выходило за рамки полученного им дозволения, но, если он доживёт до того, как столкнётся с последствиями, это уже не будет иметь значения.

При активации мантии рябящее поле чёрной энергии поглотило лич-стражей, и Обирон устремился с ними вперёд, в пасть чудовищу.

Юность Обирона прошла совсем иначе, чем у Зандреха: на песчаном дворе под палящим солнцем, вместе с тысячами других солдат, он тренировался под надзором жестокого ублюдка, который нещадно лупил его розгами, ибо предпочёл бы увидеть своих подопечных мёртвыми, нежели бездельничающими. В отличие от аристократов, которые являлись в этот мир, зная, что остальные некронтир обязаны выражать им почтение, солдаты рождались безымянными, и ради обретения личности им приходилось бороться.

У дворян, равных своим подданным лишь по безжалостно короткому сроку, отведённому им на этом свете, цель жизни заключалась в приготовлении к её концу. Вложении всех сил в создание наследия, чтобы потомки хотя бы помнили их по размерам гробниц. Солдаты же знали, лучшее, на что они могут рассчитывать, — это неглубокая яма в пустыне и, возможно, упоминание в чьей–то походной песне. Поэтому для таких, как Обирон, жизнь сводилась к тому, чтобы жить.

А жить хорошо для солдата — значит стать безупречным орудием чужой воли. Смерть была неизбежна, и её не боялись, тогда как жизнь надлежало продать как можно дороже. Достичь славы — самое плёвое дело, как любил повторять его сволочной инструктор по строевой подготовке: для этого требовалось лишь продолжать сражаться и не умирать. Вот и весь секрет.

Обирон очутился вместе со своей фалангой в эпицентре кошмара. За плечами лич-стражей во все стороны во тьме простиралось море зловещих красных огоньков — тысячи не обременённых умом лиц слепо обращались к незваным гостям. В тот же миг клинки фаланги вспыхнули и вонзились в массу ржавых конечностей. Каждый удар рассчитывался так, чтобы искалечить как можно больше противников. Саутехи реагировали намного быстрее духа гробницы, но против столь ужасающего количества врагов даже они не продержались бы долго. Впрочем, в этом не было необходимости. От лич-стражей требовалось потратить свои жизни на то, чтобы дать Обирону малейшую, но критически важную фору.

Когда толпа изъеденных коррозией некронских воинов навалилась и началась сущая бойня, Обирон дал товарищам старое солдатское благословение, напоследок пожелав удачи. Может, они и не понимали, что это, но она всё равно им пригодится, ведь теперь им предстояло полагаться лишь на остатки собственного разума, поскольку он более не мог поддерживать нужную пропускную способность.

Задав себе направление в сторону недр гробницы, Обирон до предела замедлил собственное хроновосприятие и привёл в действие ряд тайных чувств, в том числе мощный алгоритм, до определённой степени наделявший даром предвидения. С такими улучшениями он мог драться, как бог, пусть и недолго, потому что каждое мгновение в подобном состоянии выжигало энграммные пути, навсегда истощая возможности его разума. Каждая секунда, проползающая в реальном времени, уничтожала его воспоминания, привычки и прочие индивидуальные черты, пока он не превратился бы в одного из окружающих его вурдалаков.

«Но какой смысл беречь себя?» — вдруг пришло в голову Обирону. Что значит быть некронтир, если не тратить отмеренный судьбою короткий век? Затем он отложил напрасные думы, ведь даже здесь, в глубинной прослойке времени, это была пустая трата драгоценных минут, купленных ему старыми друзьями.

Варгард резко пришёл в движение, перепрыгнув через плечо Неба как раз в тот момент, когда первые штыки вонзились тому в грудь. Инерция понесла Обирона вглубь толпы, и, приземлившись, он с неимоверной точностью взмахнул косой и срубил дюжину Отделённых, прежде чем первые отсечённые конечности упали на пол. Он пробивался сквозь доахтскую орду, словно отмахиваясь от паутины. Его клинок мелькал полоской света, каждый выпад совершался по оптимальной траектории, о чём не смели и мечтать смертные фехтовальщики.

Пробираясь всё дальше через толпу, он боролся с неизбывным искушением затеряться в ударах своей косы, поверить нашёптанному обещанию об исступлённом восторге от битвы и позволить иллюзорным часам пролететь мимо, пока время не поглотит его целиком. Его удерживала только мысль об отчаянии Зандреха — старый генерал нуждался в этой победе больше, чем когда–либо, и её не добиться, если его варгард поддастся безумию. Ему необходимо было сосредоточиться.

За тот период на Гидриме, что он провёл в одиночестве, пока гробница оживала, Обирон хорошо узнал протоколы, согласно которым автономный дух командовал солдатами. После завершения проверки наличных ресурсов главная программа наделяла ограниченной способностью принимать решения одну из боевых единиц на каждом участке и передавала в подчинение этому командному узлу каждое подразделение более низкого ранга. Если бы Обирону удалось проникнуть дальше, найти локальный узел и ликвидировать его, то воины в этом районе некрополя пришли бы в полное смятение. Беспорядок продлился бы лишь до тех пор, пока искусственный интеллект не подобрал бы новое командное звено, но с учётом вялости его мышления после сна легион у входа в гробницу, вероятно, успел бы воспользоваться преимуществом.