Его птичка (СИ) - Попова Любовь. Страница 28

— Ну, конечно, а эндоскопическую аппендэктомию ты сделал по доброте душевной? — приподняла пушистую бровь на крупном лице женщина, не веря, что во мне могло проснуться добро.

И это у врача! Даже ехидное выражение не портило доброжелательность существа Нины.

— У неё плохая свёртываемость крови.

Мне захотелось дать себе по лбу. Я уже второй раз за день оправдывался за связь с пациенткой.

Была бы это обычная, среднестатистическая пациентка-девушка. Они сохли по мне, а я просто выполнял свою работу, не обращая внимания на жирные намёки и крупные авансы. Не в этот раз.

— Ладно, — усмехнулась Нина и отвернулась, но перед этим подмигнула. — Тебе давно пора было влюбиться, почему бы и не в нее.

— Я не влю… — но она уже ушла, не став слушать нелепых оправданий.

Это только разозлило. Что я юнец в конце концов? Взрослый мужчина захотел женщину. Теперь-то она точно женщина.

От воспоминаний о том, как она ею становилась, как терпела боль, пока я наслаждался теснотой девственного лона, свело судорогой живот.

Посмотрев на часы, я решил подождать выписки в ординаторской — там же в итоге и заснул — на диване. Мгновенно, с приятными, приподнимающими естество, мыслями о скорой встрече с Ане. Желательно наедине, еще лучше на кровати.

Выплывал я из темноты сознания долго, чувствуя приятное тепло и влагу на члене. Сначала даже улыбнулся, представляя, как нежные губки Ани водят по нему вверх-вниз, вбирая всё глубже, обсасывая, как самый сладкий леденец! Мечты, мечты.

Что за хрень собачья!

Звучный хлопок входной двери заставил меня, наконец, согнать сонную хмарь и открыть глаза.

— Марина! — оттолкнул я темноволосую голову.

— Ромочка, — заведующая стояла согнувшись, и оттопырив накачанный зад в сторону двери.

Она на мою реакцию только улыбнулась и потянулась к всё еще твердо стоящему половому органу.

— Я уже соскучилась. Мы позавчера так мило побеседовали, а вчера ты забыл предупредить, что не придешь. Я ждала.

— Ты хоть двери закрыла? — рявкнул я, откидывая её руки и усаживаясь на диван.

Я бросил взгляд на часы и ругнулся. Шестой час. Выписка Ани давно готова, и скорее всего отдана на руки.

Вскочив, я метнулся к столу, надеясь, что нужный листок так и лежит в карте Синицыной, но на столе было пусто.

— Ты не это ищешь? — пропела Марина, язвительно ухмыляясь. В ее руке покачивался белый лист.

Она пробежала глазами, судя по виду, как раз по выписке.

— Ты обычно не кувыркаешься с пациентками, и тем более не проводишь им дорогие операции за счёт больницы.

Я ничего не стал говорить. Меня мало интересовало мнение похотливой Марины.

Я не боялся её. Больше. Тем более, что причина, указанная в карте, была более чем адекватной.

В крайнем случае, всегда можно самому заплатить.

Мне и раньше позволяла это зарплата, а теперь тем более.

Стараясь не выдать на лице все испытанное отвращение к этой пропитанной протеином сучке, я в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и забрал из рук лист бумаги.

— Выписку нужно было отдать в четыре часа.

— Мне плевать! Отвечай, что ты в ней нашел?

Я и на это смолчал, читая идеально составленный документ о проведенных процедурах восемнадцатилетней девушке. После чего пошел к шкафу снять халат.

— Она тебе надоест через пару дней, и ты вернёшься ко мне, — не унималась Марина.

— Посмотрим, — произнес я, меняя обувь. Черта с два я дам хищным лапам Марины меня заграбастать снова.

Я вырвал себе независимость и теперь только сам буду решать, кого трахать, и как часто.

— Я исполнила твою мечту! — затряслась она. — Ты мне обязан! — вскочила она. Вокруг нее сгустился воздух, а лицо выдавало приближающуюся истерику. Обычно это заканчивалось чьим-нибудь нелепым увольнением.

— Достаточно. — Я не повысил голос и посмотрел на нее снизу-вверх, завязывая шнурки на черных, классического типа кроссовках. — Ты ничего не сделала, кроме того, что подписала пару разрешающих бумажек. Проект мой, операцию сделал я.

— Я могу все переиграть.

— Попробуй, — хмыкнул я, оперся руками на ноги и встал.

Я бы мог напомнить, что одно слово мужу Марины и вся ее надушенная диором жизнь пойдет по наклонной. Тот вряд ли долго будет разговаривать с ней, когда узнает об интрижках.

Но не буду же я опускаться до уровня мелочной стервы?

Совет директоров и так не позволит отобрать у больницы золотые рудники, которые могут принести миллионы, чем являлась лаборатория по трансплантологии.

— Если, — начала говорить Марина, наверняка приготовившись предъявить мне очередной ультиматум, как вдруг дверь открылась и вошла Нина.

— Рома, я надеялась ты отдашь выписку Синицыной, — сказала она, сделав вид, что не замечает драматической сцены развернувшейся посреди кабинета.

Марина действительно выглядела актрисой, готовой получить рукоплескания зала за свою скорую наигранную смерть. Смотреть тошно.

— Как раз собирался. — Я сдернул с плечиков кожаную куртку и надел, не спуская взгляда с бумаги с птичьей фамилией.

— Это вряд ли. Она уже убежала. Как ошпаренная. Потом, сказала заберет. Так что, отнеси на пост, будь хорошим мальчиком, — произнесла врач, и, кинув взор на Марину, уже сменившую выражение лица на самодовольное, вышла за дверь.

Я стоял не шелохнувшись. В голове бурным потоком эритроцитов крови неслись мысли, с чего бы Аня стала убегать. Как ошпаренная.

И тут я выругался, когда вспомнил резкий хлопок двери и собственный член в жадном рту Марины.

Сука!

Я рванул со стола выписку и направился к двери.

— Она тебе надоест, и ты вернешься ко мне, если она вообще согласится быть с тобой после такого-то зрелища, — рассмеялась она протяжно и зло.

Ну, ведьма! Захотелось ударить её за подобную подлость, но страх прибить хохочущую сучку оказался сильнее.

— Посмотрим, — только и сказал я, а затем выбежал из кабинета, чувствуя, как спину, словно стрелы пронзает неприятный смех начальницы.

Глава 14. Искусство страдать

Эту главу я считаю произведением искусства. Искусства страдания и веры в любовь.

Я плакала. Который раз за столь короткий период времени?

Обычно я не любила нытьё, старалась не поддаваться отчаянию, но сейчас ничего не могла с собой поделать. Слезы сплошным потоком падали на асфальт, падали так же, как надежды об эфемерном чувстве — любви.

Но это пройдет.

Дождь пройдет и невыносимая боль, рвущая на части грудную клетку, тоже пройдет.

Слышите, пройдет!

Мне не нужен он, этот врач, этот Сладенький! Негодяй. Мужчина, вознесший меня на небывалую высоту экстаза и с размаху сбросивший в пучину отчаяния.

Но нет. Нет.

Я не буду плакать, а влага на лице, это просто бесконечный осенний дождь, который зарядил с самого утра.

Сама виновата! Не должна была поддаваться на такое земное и плотское чувство, как похоть. Любовью назвать это даже язык не поворачивается. Я изменила искусству балета с земным, таким нахальным, мужчиной.

Искусство вечно и люди творчества поклоняются ему как богу. Вот он, истинный бог. Живет в сердцах людей и воплощается в их творчестве: картинах, музыке, спектаклях, литературе. Лишь это имеет значение. Что такое плотские утехи в сравнении с искусством? Это как сравнить маленькое дерево, красивое, но таких сотни тысяч, с целой вселенной.

Все пройдет, дерево срубят, чувства уйдут, растворятся, как пыль в бесконечности вселенной.

Убеждай себя, давай.

Легко обо всем этом думать, но так трудно забыть его голос: манящий, чарующий; прикосновения, от которых бросает в дрожь, и запах: свежий, с нотками древесины и цитруса. Он как наркотик, который сводит с ума. И я сходила с ума и наслаждалась этим каждую чертову секунду, пока он был рядом. Пока он был во мне.

Во что я поверила? Я действительно думала, что такой мужчина будет мне верен? Разделит со мной страсть к собственному делу?