Его птичка (СИ) - Попова Любовь. Страница 29

Дура!

Думала, хоть недолго, хоть на миг испытать, то, о чем шепчут люди, да и само искусство.

Любовь.

Великие произведения были сотканы из человеческих слез и душевных страданий. Значит, теперь и я стану монахиней этого храма боли, одного из составляющих искусства.

Кто-то неожиданно толкнул меня в плечо. Я на миг вырвалась из плена собственных мыслей и даже смогла осмотреться по сторонам. До остановки оставалось всего ничего. Холод, еще недавно даже не ощущавшийся, наконец заколол кожу сотнями игл. Ноги и руки онемели, а в носу стало щекотать. Я чихнула и продолжила идти вперед, шлепая еще недавно новыми ботинками по лужам. Другого варианта всё равно не было.

В этой части города не было ливневок, и вода уже заполнила тротуары, как люди зрительный зал во время премьеры в Большом театре. Кто-то из прохожих еще пытался обойти лужи, перепрыгнуть, хотя это и выглядело, как будто клоун в цирке пытается выполнить акробатический номер. Смешно и нелепо. Кто-то же, как и я, просто вступали в неравный бой с водяными потоками.

Городской шум, в котором в причудливый круговорот смешивались смех детей и громкие разговоры взрослых, словно насмешка пробивался сквозь мрачную пелену моего сознания.

Нужно взять себя в руки. Просто идти по жизни дальше, забыть эти три дня. Вот только.

Как убрать с небосвода солнце? Оно лишь зайдет и на следующее утро, вновь ухмыляясь, осветит мокрую после дождя землю. Таким солнцем был для меня балет, таким солнцем стал Рома.

Я с самого утра ждала, что он зайдет, заберет, может быть, даже извинится за свое поведение, а потом увезет далеко, в страну, где говорят лишь на языке страстных стонов и томного шепота.

Но сначала выяснилось про умершую девушку, что повергло всю больницу, и пациентов, и персонал, в уныние, потом, что Рома на операции, которая длилась несколько часов кряду, а потом меня неожиданно позвали в ординаторскую.

Я неслась туда на всех парах, готовая снова вкусить сладость поцелуя и горечь секса. Да, мне было больно, но я знала, что, только испытав болезненность тренировки, ты сможешь выйти на сцену и испытать настоящий всепоглощающий экстаз.

Наивная.

Как высоко я поднялась на крыльях восторга, мечтая о взрослом мужчине и как долго падала, задыхаясь от обиды и гнева, когда увидела в приоткрытую дверь нагнувшуюся над Ромой заведующую. Я даже не предполагала, что можно испытать подобную боль.

В груди жгло, как будто сердце вырвали и кинули в огонь. И я смотрела, как оно тлеет, как обугливается и чернеет, как и наивность, которой я была подвержена. Теперь никто не назовёт меня наивной, теперь я знаю, что даже я не всегда могу распознать ложь.

Зачем оно тебе, есть же балет?

Да, верно. Мне не нужны люди. Отец умер, братья перестали общаться, друзей и вовсе никогда не было. Теперь и Рома. Он тоже станет лишь еще одним человеком, еще одним прохожим, которому я не нужна.

Уже стал.

В моих глазах вдруг мелькнул красный свет, и я инстинктивно остановилась. Светофор. Я оказалась на многолюдном, несмотря на дождь, проспекте.

На другой стороне располагалась остановка с обычным ларьком с газетами и несколькими скамейками под стеклянным навесом. Там прятались люди, стараясь хоть на мгновение остаться в тепле.

Я редко бывала в этой части города, но знала, как добраться до дома из любой точки. В Москве это было обязательным условием жизни, если не хочешь попасть под пресс преступности или стать очередной безызвестной жертвой.

Добравшись до остановки, я обратила внимание, что часть людей смотрят не на приближающийся троллейбус.

Я взглянула в ту же сторону. Черная иномарка, я не слишком хорошо в них разбиралась, с визгом шин крутанулась на дороге, что удивительно, никого не задев, и пересекла двойную сплошную. После чего оказалась на их стороне дороги. Люди сразу принялись бурно обсуждать произошедшее, кто-то пересматривал снятое видео.

— Псих, — услышала я голос сзади и, обернувшись, увидела невысокого мужчину, каких в городе были миллионы. Обычная куртка, обычный зонт и даже лицо ничем не примечательное.

Я отвернулась. Меня не волновали ни психи, ни обычные люди, ни врачи.

За пару дней в моей жизни было достаточно людей, чтобы решить для себя, что танцы мне дороже. Только там, на сцене или в репетиционном зале я полностью владела собой, своим телом и чувствами.

Там мне был не нужен никто. Я стремилась туда всем своим повреждённым сердцем, уповая на то, что Балет вылечит болезненное влечение к Роме.

Шмыгнув носом, я вскинула взгляд на остановившийся передо мной троллейбус и, поправив сумку, сделала пару шагов вперед, встав в очередь тех, кто стремился покинуть залитую дождем улицу и оказаться в салоне. Двери разъехались.

Я, взглянув на мелькнувшую в окне грузную фигуру кондуктора уже занесла ногу на нижнюю ступень.

Мысленно я уже была внутри, уже рассматривала в панорамные окна бесчисленные дома, машины, людей, уже спешила домой, в тепло, в безопасность. Туда, где не будет Ромы и его власти надо мной.

Внезапно в сознание пробилось несколько возмущенных голосов, а меня дернули в сторону, освобождая дорогу другим пассажирам.

Я знала, кто это был. Я узнала стальную хватку и ожог, оставшийся на заледенелой руке. Сразу почувствовала оцепенение, то самое, что возникало при малейшем контакте с…

Рома!

Хлесткий удар, обозначенный жжением и брызгами воды пришелся Роме в лицо.

— Сволочь! Ненавижу!

Все напряжение, скопившееся за последние дни, все эмоции… Страх, вожделение, злость, отчаяние слились в единый оркестр чувств. И я дирижировала им со всей ненавистью, что жила в моей истерзанной душе за столь короткий срок.

Лицо Ромы было диким, необузданным. Я в страхе вскинула руки и оттолкнула его. Я не хотела больше этого.

С меня было достаточно.

Пробежав всего пару метров, я снова очутилась в сильных руках. Рома пытался что-то мне сказать. Сначала спокойно, потом с криком. Я слышала, но не хотела слушать, я лишь желала освободиться от власти, которую он надо мной приобрел.

Я намеревалась принадлежать себе, отвоевывая свои женские права ногами, руками. Била, куда только могла попасть, царапала. Кричала, что есть сил:

— Хватит! Я не хочу! Отпусти меня! Зачем ты вернулся?! Возвращайся…

В какой-то момент я зарядила Роме коленом между ног, от чего он взвыл.

Люди, проходящие мимо с интересом поглядывали на разворачивающуюся драматическую сцену, но не вмешивались.

Получив мгновение свободы, я рванула назад, но поскользнулась на луже и упала, больно ударившись коленом, словно в назидание за бесчестный удар Ромы.

А разве он поступает честно?

Разве честно доводить меня до такого состояния, когда в голове вместо адекватных мыслей и эмоций остается лишь вихрь ненависти и желание вцепиться в его светлые волосы и ожесточенно их рвать.

Застонав от боли, я почти не почувствовала, как меня подняли в воздух и понесли. Только услышала хлипкие аплодисменты.

Это отрезвило

Я в изумлении смотрела на людей, которым не было дела до того, больно ли мне, до того, что со мной происходит. Все, что их волновало — зрелище, которое можно заснять на камеру или о котором можно рассказать друзьям, залечив отличную байку в компании, выставив себя эдаким остроумным парнем. Интересно, хоть кто-нибудь спросит, а вдруг девушке на самом деле нужна была помощь? Он, наверняка, только отмахнётся и переключится на новый, не менее захватывающий рассказ.

Очнувшись на заднем кожаном сидении автомобиля того самого «психа», я попыталась выбраться через другую дверь. Заблокирована. Рома уже сел за руль, и, рванув рычаг переключения передач, тронулся с места.

— Выпусти меня, Рома. Я не хочу с тобой разговаривать, я не хочу ехать с тобой в одной машине, — дрожащими губами говорила я, хотя и чувствовала, как тепло нагретого салона обволакивает и манит.