Второгодник (СИ) - Литвишко Олег. Страница 7

Я не спеша шел по коридору в сторону кабинета директора, и вдруг меня клюнула мысль, что все великие мало того, что работали на селе, так еще и строго на Украине. Чем уж воздух Украины так благотворен для педагогики, не знаю, но, скорее всего, в украинской глубинке директора школ находились в большей свободе, чем в других местах.

"Прояснение в уму" наступило, когда я уже стоял перед кабинетом директора, взявшись за ручку. Посмотрим, что за директор сидит по ту сторону и можно ли с ней сварить кашу. Постучав, открыл дверь.

— Можно? — надо сыграть мальчонку, что, поверьте, очень непросто.

За столом сидела довольно миловидная женщина, глубоко ушедшая в свои бумаги. Она откликнулась на мой вопрос не сразу, медленно поднимая голову и продолжая думать о своем.

— Да. Что ты хотел, мальчик? — спросила она протяжно.

— Я должен начать учиться в вашей школе в этом году. В связи с этим написал заявление.

— Написал? Ты умеешь писать? Это хорошо, — как-то очень дежурно и растянуто спросила директриса. Звали ее Нонна Николаевна Карасева. Она пришла к нам всего месяц назад, а до этого была учителем русского языка и литературы в ленинградской школе. Пока еще все для нее было внове: и школа, и вид за окном, и стоящий перед ней будущий ученик в растянутых на коленках трениках.

— Простите, пожалуйста, можете ли вы уделить мне полчаса вашего драгоценного времени? Я, наверняка, с утра первый посетитель — вы не могли еще устать. — Мне такая заторможенность директрисы переставала нравится все больше и больше.

Она слегка ошалела, наливаясь непонятно чем, то ли злостью, то ли удивлением.

— Мальчик, так нельзя разговаривать с директором школы…, - проговорила Нонна Николаевна, но потом взяла себя в руки и продолжила более спокойно. — Так зачем ты пришел?

— Меня зовут Игорь Мелешко. Я принес заявление, — протянул ей сложенный пополам тетрадный лист.

— Так, интересно, — проговорила она, разворачивая мое заявление и приступая к чтению. Быстро пробежав его глазами, она забавно встряхнула головой и начала читать снова. — Это шутка?

Она посмотрела на меня, и мне показалось, что в глубине ее глаз притаилась надежда, что и я, и мое заявление сейчас растворимся в воздухе.

— Да нет, какие уж тут шутки?

— Но так никто не делает…

— Что не делает? Нонна Николаевна, вы хотите сказать, что советскую школу нельзя окончить экстерном? Институт можно, а школу нельзя? Но ведь это нигде не запрещено. Тем более, я прошу всего лишь сдать экзамены за девять классов и принять меня сразу в десятый. В этом случае буду получать аттестат на общих основаниях. Ну, а насчет моего возраста… исправлюсь со временем.

— Я о таком никогда не слышала.

— Давайте попробуем. Напишите запрос в РОНО, что есть ребенок, который готов сдать все экзамены по девятый класс включительно. Пусть присылают комиссию, или что там они захотят… Может быть, доверят принять экзамены вам.

— Шансы близки к нулю, — Нонна Николаевна продолжала пребывать в состоянии уверенного обалдения, смотрела на меня растревоженнымиглазами и на все мои пассажи отвечала: нет, невозможно, так никто не делает…

После третьего захода по одному и тому же кругу захотелось слегка надавить:

— Нонна Николаевна, милая, ну пожалейте меня, пожалуйста. Поставьте себя на мое место. Я могу, не вставая с этого стула, сдать экзамены по всем предметам средней школы, могу процитировать "Анну Каренину" или "Мертвые души", разложить бином Ньютона, решить дифференциальное или интегральное уравнение второго порядка, нарисовать детальную схему средневолнового радиоприемника, а вы вынуждаете меня каждый день по четыре часа сидеть за партой и изучать букварь. Ну… представили? Каково?

— Ну как ты не поймешь, это невозможно!!!

— Хорошо, а если бы мне было 16 лет и я до этого нигде не учился, болел, например, и пришел к вам с просьбой принять меня в 10 класс по возрасту. Что бы вы тогда мне сказали? Тоже отправили в первый класс?

— Ну, у тебя же была бы объективная причина.

— А сейчас ее у меня нет? Знания ни в счет, да?

— Как же ты будешь учиться вместе с семнадцатилетними ребятами? Ты же будешь в полном одиночестве!

— А вас ничего не смущает в нашем разговоре? Вы не находите странным, как с вами разговаривает семилетний ребенок?

— Ох, заморочил ты мне голову… Конечно, удивляет! И что? То есть как это…, тьфу ты!

— Нонна Николаевна, послушайте меня внимательно! Сейчас давайте прервем наш разговор! Вам надо успокоиться и обдумать то, чему вы стали свидетелем. Приду завтра, и мы продолжим. А на прощание хочу вам сказать следующее. Неделю назад я упал с дерева с высоты 6 метров головой вниз. В девяносто девяти процентах случаев такое падение заканчивается летальным исходом. Я был без сознания какое-то время и очнулся с удивительными метаморфозами в своем теле, голове, знаниях, опыте и прочее. Не знаю, какие вопросы у вас возникают о причинах случившегося, но подумайте вот о чем: возможно, к вам пришел не простой человек и не по собственной воле. Может быть, например, я тот, кто может выполнить завещание А.С. Макаренко, которое он сформулировал на последней странице своей "Педагогической поэмы". Откройте, прочтите. Вон у вас на полке стоит его семитомник. Третий том, если не ошибаюсь, аккурат перед примечаниями. А вы не хотите даже палец о палец ударить, хотя понимаете, что формально правда на моей стороне. А может быть, я ваша судьба! Всего доброго, до завтра.

Не дожидаясь реакции Нонны Николаевны, я вышел в коридор, а оттуда на улицу.

Там меня встретил мягкий ветерок, теплое, не разошедшееся по-дневному солнышко и Вовка, балансирующий на гимнастическом бревне…

— Вовка, идешь со мной?

— Подожди, — раздалось издалека.

— Вовка, у меня на сегодня два дела: надо поговорить с дядей Искандером, а потом прочесать пилораму, ты со мной?

— Что значит прочесать? Кого и зачем? — начал подтупливать мой юный друг.

— Да, не знаю пока, там разберемся, — мне было невмоготу признаться, что даже не знаю, где эта пилорама находится. Однако мне позарез нужно разобраться с будущей хозяйственной деятельностью школы, которую я решил поставить на педагогические уши. Хотя бы попробовать.

Антон Семенович, извините, но я решил Вас возродить!

Дядя Искандер, как всегда в это время, исполнял на опушке свои танцы с саблями. Кто этого не видел — тому не понять, а всех остальных, в том числе и меня, его пластика гипнотизировала. Зрители (окрестные пацаны) присутствовали, но не так, чтобы в большом количестве — обычное ведь дело.

Мы с Вовкой сели на травку вместе со всеми и так же, как все, молчали, потому что дядя Искандер не любил, когда его отвлекали, а сердить его — дураков нет.

Боже, как красиво он двигался, завораживающе взмахивал своими мечами, резко и бесшумно. Наверное, что-то похожее вытворяли в своих круговращательных танцах дервиши, но только дядя Искандер делал это с мечами. Магия, она и есть магия. Магия — это то, что творил дядя Искандер; магия — то, что я оказался в своем детском теле; магия- то, что вытанцовывали дервиши. Магия — это всегда то, что непонятно.

Минут через сорок дядя Искандер, закончив основательную разминку, остановился и, совершив омовение и растеревшись полотенцем, посмотрел на меня.

— Слушаю, — сказал он только мне.

— Дядя Искандер, научите меня ножевому бою, — попросил я, сглотнув комок в горле.

— Нет, — закончил разговор дядя Искандер и, повернувшись, собрался уходить.

— Вам нужны ученики, иначе все бессмысленно, — мой писк отчаяния был последним действием в такой ситуации.

— Кто ты? — спросил дядя Искандер, резко обернувшись.

— Ваш ученик, который к вам послан, — вырвался из меня еще один писк. Мне не помогали ни мой жизненный опыт, ни мой ум. Чувствовал себя так, как оно и было на самом деле — как ученик под строгим взглядом Учителя. Именно так, с большой буквы.

— Завтра в шесть утра. Здесь, — проговорил, или выплюнул, или выдавил из себя дядя Искандер. Не знаю, как это назвать.