Неизменная любовь (СИ) - Горышина Ольга. Страница 17

Идите вы все… танцевать. Меньше народу, больше кислороду, а здесь его явная нехватка. Судя по моей ходившей ходуном груди.

— Можно добавить в вермут сок, — продолжала я, крутя в руках стакан с плескающейся на дне темноватой жидкостью.

Паясо вновь проигнорировал мое предложение. Как и свободный стул рядом.

— В Ирландии на заводе виски наливают всем. Это входит в стоимость экскурсии. Даже совсем юнцам. Им предлагают виски с имбирной газировкой и кусочком лимона. В такой пропорции алкоголь на вкус вовсе не чувствуется, и детям кажется, что они пьют лимонад. Потом он ударяет в голову, конечно. Но политика понятна — приучить к своему товару. Горечь начинаешь уважать много позже. Если бы детям давали попробовать горькое пиво, они бы дольше не начинали пить…

— С чего вы взяли, что дети вообще хотят пить? — Паясо смотрел на меня с вызовом. Или это была такая дурацкая игра светотени. — У нас многие и в двадцать один не идут в бар. Зачем?

— Я тебе пить больше не предлагаю, — сказала я, допив то, что еще оставалось на дне, и шарахнула стаканом по барной стойке.

И даже вздрогнула — только бы бартендер не принял мой жест за требование «еще». «Еще» я, кажется, уже не выдержу.

— Сеньора, пойдемте танцевать! Мы же за этим сюда пришли…

Паясо даже схватил меня за локоть и потянул к себе. Действительно, что ли, испугался, что я напьюсь? Глупый мальчик, с двух стаканов вермута? Я же не американка, я русская… Мне надо подготовиться к встрече с Аллой.

— Куда мы?

Куда ушли мои мозги? Понятное дело — в толпу, поближе к сцене, где вообще не продохнуть. Под яркие лучи прожекторов, которые оставляют на лице придурковатые узоры… Зачем? Толкаться всеми частями тела, не извиняясь. Наступать на чужие ноги, не стесняясь. Танцевать? Это кривляние у нас танцем зовется. Как там в оперетте «Баядера» пелось: «А придумал шимми сумасшедший, говорят! Правильно про это нам сказали: Шимми раньше дикари плясали…» Но шимми не шел ни в какое сравнение с нашим топтанием на месте. Шаг влево, шаг вправо — считай измена кавалеру. А кавалеру лучше держать даму ближе к телу, чтобы она не провалилась в щель между высокими спинами соседей. И Паясо прекрасно это понимал. Одна рука на талии, вторая… Или все же его губы я почувствовала раньше?

— Простите, сеньора… Это вышло случайно.

Я тряхнула головой. В ней звенели осколки от разбившейся вдребезги елочной игрушки. Или это по кумполу колотил град величиной с куриное яйцо… Или это яйцо возомнило себя умнее курицы. Простите? За что? За то, что не удержал мои губы, когда я отпрянула? Да, я все еще умею разрывать неприятные поцелуи. Но сейчас я не маленькая напуганная девочка, чтобы бежать прятаться в туалет. Буду стоять рядом.

— Прощаю…

Да, я это сказала, только зачем? Рука его продолжала лежать на том месте, где в джинсах имеется карман, а на юбке только лишняя складка, если смять ткань посильнее. Отступить еще на шаг — но рука выдержала мой первый отпор. Почему же она должна ослабнуть на втором?

Глава 13 "Первый поцелуй"

Я редко ругалась с мамой — практически никогда. Не было повода. Но тут он нашелся: день рождения одноклассницы. Не сказать, что бы подруги. Допустим, близкой знакомой. Инна настойчиво пыталась оттеснить от меня Аллу, с которой нас свела всего лишь рассадка в первом классе: как оказались за одной партой в семь лет, так и вышли из-за нее в семнадцать. Смотреть по сторонам на других девчонок никогда не хватало времени — я училась. Мне говорили, что так надо. Училась хорошо, но не получала от учебы абсолютно никакого удовольствия. Вообще не помню, чтобы что-то, кроме вязального крючка, когда-то меня увлекало, и то этому настойчиво посодействовала бабушка. До появления в моей жизни стрелкового оружия, когда бабушку потеснил Березов. Когда ружье пропало, остался крючок и… книги.

Но вот Инна смотрела в мою сторону и довольно внимательно. Но не на меня, а на мой бутерброд. С копченой колбасой. Тогда в школе ввели для малоимущих талоны на питание. Мама не давала мне денег, потому что я даже бесплатно в первом классе ничего в школьной столовой не ела. Кроме оладьев с джемом. Их я продолжала покупать. И коржики в буфете. Но в основном ела домашние бутерброды. Два кусочка булки с маслом и колбасой. Бабушка всегда делала два таких: для меня и Аллы. Хотя той и полагался школьный обед, но она, как и я, не могла и не хотела его есть. Перекусывали мы бутербродами, а обедали у нас дома и потом вдвоем делали все уроки. Бабушка сказала, чтобы мы всегда шли домой вместе. Типа, так безопаснее, а потом Аллу забирала от нас ее мама. На самом же деле бабушка просто хотела девочку накормить. Я этого не понимала, как и того, почему у себя дома Алла всегда извинялась, что у них только макароны. Я любила макароны.

— Жрут и не краснеют, — это было сказано Инной в наш адрес классе так в пятом, кажется.

Я тогда уже начала понимать разницу между бутербродом с копченой и бутербродом с дешевой докторской колбасой. И одеждой: своей и моих одноклассников. Я молча расклеила свой бутерброд и протянула Инне одну половинку.

— Это попрошайничество, — сказала вечером мама, а вот бабушка на утро положила в пакет дополнительный бутерброд.

Однако когда я спросила, можно Инна придет в гости, нахмурилась даже бабушка. Хорошо. Я ее не звала, и она целый год довольствовалась моими бутербродами. Но потом как-то отменили урок, и мы пришли ко мне втроем. Я обещала показать своих Барби. И не только… Доставала все, что родители покупали в валютнике, не замечая, как жадно горели глаза одноклассницы. Потом я получила приглашение на ее день рождения и хоть убейте, не помню, что подарила. Подарок покупала мама, но я на всю жизнь запомнила, что услышала в ответ — я хотела Барби.

Вот так я получила первый жизненный урок. Со мной дружили за колбасу твердого копчения, приглашали на день рождения ради вещей из валютника, просились на дачу, чтобы проехаться в нашей Волге… Да много чего. Наверное, единственный раз, когда я использовала Инну ради себя самой был тот злополучный поход в клуб. Инне первой из нас исполнилось семнадцать. Меня пригласили ради дорогого подарка, я не сомневалась в этом, но пошла к ней ради клуба. Мы с Аллой не были даже на школьных дискотеках. Меня не пускали, а Алла без меня никуда не шла.

— Это притон, — сказала мама про клуб, о котором слышала первый раз в жизни, и я поняла, что мне отказали.

Я кричала и моим главным аргументом стало то, что меня все в классе будут считать маленькой девочкой, если я скажу, что меня родители не пустили.

Орала я долго. Папа, наверное, испугался, что оглохнет раньше времени, и сказал свое веское слово:

— Пусть идет. Сама в ее возрасте на танцульки бегала, теща подтвердит. В два часа я их заберу оттуда.

В два часа? Инна планировала оставаться до шести, до самого закрытия клуба и открытия метро. Но лучше так, чем никак… Впрочем, я была даже рада папиному предложению, потому что на остановке обнаружилось, что идем в клуб мы втроем. Приглашение всего класса оказалось шуткой. Похоже, Инна снова решила втереться ко мне в доверия. Ну да, конечно… Выпускной класс. Уйду и все, прощай богатая подружка…

Октябрь, все еще тепло… Для кого-то, но мои ноги в капроне жутко мерзли — платье в облипку и жутко короткое. Куплено на барахолке задешево на карманные деньги, чтобы мама не знала. Переодевалась я у Аллы, иначе б меня не выпустили из дома. Впустить-то впустят, после драки, как говорится, кулаками не машут.

В клубе меня начало колотить еще на входе. Под прищуренным взглядом вышибалы и от объявления, что для девушек вход свободный. Впрочем, в баре бесплатных коктейлей не оказалось, но никто на это и не рассчитывал. Платила я — кто бы в этом сомневался. Может, Инна улыбнётся наконец: подарок был хороший, набор дорогой косметики. Мама свой отдала. Чтобы только я к ней больше не лезла с этим днем рождения! Но Инне, кажется, и этого было мало. Следовало оставить на косметичке ценник, чтобы у.е. превратились в ее «вау»! Впрочем, Кровавая Мэри меня успокоила, потому что все остальное должно было наоборот заводить — блестящий пластик, светомузыка, светопреставление в дамских нарядах и цвете помад.