Тайна пропавших картин (СИ) - Солнцева Ольга М.. Страница 13

Пока я думала, как поступить, то дошла до перекрестка и повернула обратно. И в этот момент на улицу вышел художник.

Я чуть не закричала на всю округу его имя! Но вовремя опомнилась. И почти бегом направилась к нему. Он, не заметив меня, пошел в противоположную сторону.

Однако я не отступила от задуманного…

Почему идущего быстро мужчину так трудно догнать? Я то шла торопливо пешком, то переходила на бег. Но удалось настигнуть его только у набережной.

– Алексей! – тяжело дыша, решилась окликнуть его наконец.

Он сразу обернулся, как будто был готов услышать свое имя. Брови его поползли вверх, когда он меня увидел. А в следующий момент Алексей уже улыбался.

– Сашенька? Какая приятная встреча! – радостно воскликнул он.

Я пыталась незаметно перевести дыхание и привести его в нормальный ритм. Мне уже не хотелось говорить Алексею, что я преследовала его от самого дома. Пусть думает, что мы встретились случайно.

– Давайте посидим где-нибудь, попьем чай, – предложил он. – Или лучше мороженого?

– Да, с удовольствием! – ответила я.

Мы уселись под разноцветный зонт, принадлежавший летнему кафе. Тут же подскочил официант:

– Что желаете-с? – профессионально приветливо улыбаясь, спросил он.

У него были смешные усы, торчавшие в разные стороны, но не симметрично: один – вверх, другой – вниз. Мне показалось это очень забавным, и я почувствовала, что ко мне подбирается приступ хохота. Такое со мной случается. Нечасто, но всегда не вовремя. Я начинаю безудержно смеяться над любой вещью и не могу заставить себя остановиться. Наверно, это нервное. По крайней мере, сейчас я была вся на взводе: все клеточки моего тела дрожали как колокольчики на стебельке.

– Мороженое, пожалуйста, – попросил Алексей, глядя на меня с улыбкой.

Кажется, он догадался, что ко мне в рот заскочила смешинка.

– Какое изволите-с? С клубникой, с шоколадом, ванильное?

Я старалась не смотреть на официанта, и поэтому ответ получил Алексей:

– Шоколадное.

– Шоколадное, – перевел Алексей официанту.

Ко мне подобрался новый приступ. Я набрала воздух в легкие и боялась шелохнуться, чтобы хохот не прорвался наружу.

Наконец официант удалился. И я, хихикнув напоследок, расслабилась.

– Рассказывайте! – вдруг сказал Алексей.

– О чем? – удивилась я.

– Ну, что вы делаете утром на пристани?

Я смутилась. У меня мелькнула мысль, что он видел меня, следовавшую за ним от самого его дома.

– Я просто гуляла, – я решила пока не сознаваться. Так, на всякий случай. Посмотрим, что будет дальше.

– Хорошо, что мы с вами встретились, – подвел итог Алексей, и мне сразу стало легче.

Принесли мороженое. По белому шарику растекался черный жидкий шоколад, и у меня от этого вида потекли слюнки…

Мы сидели, ели мороженое и разговаривали о всяких пустяках. А я никак не могла решиться рассказать о своей беде. Почему мне до этого казалось, что он – единственный человек, который способен помочь?

– Знаете, Саша, а ведь я вам подарок приготовил, – вдруг заявил Алексей.

Это было неожиданно.

– Правда? – переспросила я растерянно. – А какой?

Он засмеялся.

– Он у меня дома. Пойдемте? Или еще мороженого?

– Нет, спасибо…

Он расплатился, и мы зашагали обратно по той же дороге, по которой я недавно старательно преследовала Алексея.

И вот я стою в его комнате.

Чужая, незнакомая обстановка. Высокая кровать, дубовый шифоньер, огромное зеркало на стене, темно-вишневые тяжелые занавеси, открытое окно…

Алексея в комнате нет – он вышел, чтобы принести мне свой подарок. Но я не думаю и не гадаю, какой. Мне не до этого.

Во мне сейчас дрожит каждая жилочка. Нервы напряжены до предела. Мне кажется, в любой момент я могу сорваться, выскочить в открытое окно и убежать… Я – почти невеста – стою в комнате холостого мужчины. Ох, если мама узнает!

Наконец в комнату входит Алексей, и все тело мое, продолжая дрожать, покрывается мурашками. Что сейчас будет? Зачем он пригласил меня к себе? Действительно, дать подарок? Наверно, я зря согласилась прийти…

– Сашенька, это вам! – говорит он и протягивает мне рамку, в которую вставлена картина.

Я беру ее в руки… Внутри меня – недоумение. Что это? Зачем?

Я смотрю на картину, вижу море, а на его фоне – мальчика с собакой. Сразу узнаю Никиту и нашего Ветерка. Братик смотрит на меня своими смеющимися Никиткиными глазами и широко улыбается. А Ветерок глядит на мальчика так, как только может смотреть Ветерок, то есть с большим обожанием.

Я переворачиваю рамку. На ней, с обратной стороны, написано:

«Сашеньке от Алексея.

Буду вспоминать эти дни с теплотой в сердце».

Моя голова кружится от счастья, а сердце радостно бьется в груди…

Я поднимаю глаза на Алексея.

– Так красиво! – искренне говорю я. – Спасибо большое!.. А мне вам нечего подарить, – тут же с сожалением замечаю я.

Он смеется.

– Ерунда!

– Мне очень приятно! – с чувством говорю я и снова смотрю на картину.

А мозг мой, между тем, начинает лихорадочно думать о том, как начать разговор, который я планировала. Ведь, если я уйду сейчас, ничего не рассказав, уже вечером буду очень сильно об этом сожалеть.

Наверно, мой вид подсказывает Алексею, что со мной что-то не так: я стою, смотрю на картину, хмурюсь, и мое молчание затягивается.

– Сашенька, с вами все в порядке? – спрашивает он.

Я поднимаю на него глаза, и вдруг начинаю плакать, горько и безутешно.

– Н-н-нет, – сквозь слезы произношу я. – Со мной все очень плохо!.. Я выхожу замуж.

Его брови поднимаются вверх. Он берет меня за руку, подводит к кровати, сажает на нее. (Она оказывается очень мягкой). Садится рядом. Обнимает за плечи. Молчит. И я начинаю ему всё рассказывать: о папиных проблемах, о Георгии Ксенофонтовиче, о том, что я должна выйти замуж за его сына Антона, потому что так хочет Кончаловский-старший. Но я этого совсем не хочу, потому что мне не нравится Антон, и теперь просто не знаю, что делать.

Весь мой рассказ со всхлипами и слезами неожиданно вызывает очень странную реакцию у Алексея. Он вдруг предлагает:

– А давайте я нарисую ваш портрет.

Теперь моя очередь удивляться.

Не дав мне возразить, он начинает активную деятельность: вскакивает, ставит стул около окна, предлагает пересесть. Убегает куда-то, возвращается с красками.

Я пытаюсь ему возразить: мне не хочется сейчас сидеть и позировать. Может, в другое время я бы была счастлива делать это. Но не сейчас. Алексей, кажется, этого не понимает. Он почти силой садит меня на стул и мгновенно погружается в работу, сев напротив.

Я смиряюсь, сижу покорно, смотрю на него. Улыбаюсь, если он просит. А в душе так плохо, что хочется выть. Сижу безучастная, совершенно обессиленная.

Но любовь умеет оправдывать даже самые нелепые поступки возлюбленного. Вскоре и я нахожу объяснение поведению Алексея. Просто он хочет меня таким образом отвлечь от грустных мыслей.

И все-таки у меня нет сил быть в бездействии. Отчаянье гонит меня куда-то, заставляет делать хоть что-нибудь. Но только не сидеть, позируя. Я говорю Алексею, что мне пора. Он – как странно! – не пытается удержать меня.

– Я выполнил самую главную работу, – вдохновенно заявляет он. – Все остальное я могу доделать и без вас, Сашенька.