Ветер в сердце (СИ) - Камская Анна. Страница 32

Когда Полянский попытался выяснить, в чем причина такого резкого изменения в чувствах Николая, Албашев-старший в сердцах ударил себя ладонью по груди и высказался, чуть не плача:

— Андрей Александрович, голубчик, не знаю я! Вот тебе крест! Ничего не рассказал, чернее тучи. Из комнат своих не выходит. Есть — не ест. Мать довел до страшных мигреней. Живу как в лазарете и не знаю почему. Но только свадьбу придется отменить. Ты меня знаешь, я против насильственности. Полагаю, дело в Ольге. Ну так что ж! Мы другую невесту найдем, посговорчивее, коли эта не хочет.

С тех пор Полянский места себе находил и, как только приехала дочь, набросился на нее с обвинениями. Она не менее несчастная, чем Николя, и ненастроенная на какой-либо разговор ушла к себе в спальни, так и не проронив ни слова.

Андрей Александрович обратился к Алевтине. Та рассказала все, что знала и, сама в слезах, с ужасом вспоминала, что наговорил тогда Николя, от которого она никогда не ожидала услышать подобного.

— Не знаю, батюшка, что это. Ей богу не знаю. Только вроде все хорошо было, а потом нате! Угрюмый, взъерошенный, говорит, что матушка наша, Ольга Андреевна бесчестная женщина. Как же это? Наша-то голубушка и бесчестная!

Большего от нее добиться Полянский не смог. В этот же вечер князь сам отправился в покои дочки и высказался:

— Не знаю, что там у вас произошло, но вижу, что вины Николя в том нет. Ты чем-то насолила ему. И предполагаю, что не обошлось без того офицера! Так знай, с ним свадьбы все равно не будет! Ты обидела хорошее, дорогое нам семейство, и не имеешь права не повиниться перед ними.

Ольга лежала в постели. Черные волнистые волосы растрепались на подушке. Бледная и печальная, она не в силах была говорить. Обвинения отца были ей противны, и в большей степени от того, что она считала их справедливыми. Она понимала, что отец не отстанет, так он огорчен, и срывающимся шепотом, кое-как собирая в себе все остатки гордости, заявила:

— Ни перед кем я виниться не буду. Николя так решил и это его право. Более того, я с ним согласна и давно говорила, что свадьба эта ни к чему. Рада, что он это понял, и вы все от меня отстанете.

Эти слова совсем отняли у нее силы, она прикрыла глаза, тяжело сглотнула и осела на подушки. Полянский заметил, как по щекам ее потоком полились слезы. Князь смутился, но жалеть дочь не стал, хоть сердце его и обливалось кровью.

— Пойдешь в монастырь! И точка! Не захотела себе счастья, значит, богу дань отдашь за свое безрассудство!

И Андрей Александрович, почти веря в то, что исполнит наказание, вышел из покоев дочери.

— Так, пожалуй, я пользы больше принесу, — шепнула ему вслед Ольга.

Князь Войковский все это время тоже жил, как в бреду. Он очень надеялся, что его постыдное письмо не дошло до Ольги, но когда посыльный Бориса вернулся, довольный собой и рассказал о своих приключениях, понял, что эта оплошность почти погубила его доброе имя.

Антон с одной стороны ждал теперь ответа, с другой, знал, что ни одна уважающая себя дама, не запятнает себя подобным. Несколько дней провел, беспокоясь только о том, что она могла подумать о нем.

— Нет! — говорил Войковский сам с собой. — Я должен объясниться! Как бы обидно это не было, но если осталось во мне чести, я просто обязан!

Решившись, Антон уже не мог думать о другом. Командующий полком долго не хотел отпустить его в отгулы, заметив, что в последнее время тот слишком часто ими пользуется. Только долгие уговоры и все тоже доброе имя, помогло князю выпросить себе увольнение на несколько дней.

— Может, тебе и вовсе отставка понадобиться? — строго приподнял бровь командующий, перед тем, как согласиться. — Чую замешена тут барышня, не иначе.

— Что вы, ваше сиятельство! Никаких отставок! — пообещался Антон, и тот подписал ему бумаги.

На скорую руку собравшись, Войковский заказал себе экипаж и отправился в псковскую губернию. Уже на месте, сначала заехал в гостиницу, начисто вымылся от дорожной пыли, переоделся, взял из местных конюшен бравого скакуна и оседлал его. Выехал за ворота постоялого двора и посмотрел на поле. Оно вовсю колосилось рожью, цвело картофельными белыми цветами, розовело кормовым клевером. Деревья стояли в густой зелени, реки, такие полные весной, обмелели и оголили крутые берега. Несколько дней не было дождя и дороги иссохлись и пошли трещинами.

Антон, так стремившийся сюда, теперь не знал, куда именно ему ехать. От мужика, что отвозил письмо, он знал, что на следующий день, после того как получила послание, Ольга уехала из гостиницы в Петербурге. Но сюда ли она поехала? Домой ли? Или по каким другим делам?

Войковский вздохнул, прислушался к своему сердцу, и оно подсказало ему — она здесь. Точно здесь. Поехать прямо в поместье Полянских князь постеснялся. Он подумал немного и пришел к выводу, что лес, на опушке которого стоял дом Ольги, самое лучшее место, что бы затаиться, посмотреть, что да как и потом уж решаться на что-нибудь.

Проехал по дороге вдоль полей, вошел в чащобу и вдохнул полной грудью. Пахло листвой, лабазником и спелой земляникой. Здесь, несмотря на отсутствие дождей, земля была влажной, а воздух стоял прохладный и густой. Он, насколько это было возможно в его положении, наслаждался этим. Спешился, взял коня за уздцы и пошел пешком, разглядывая кусты малины и ежевики. Ягода еще поспела не вся, но была такой соблазнительной и ароматной, что Антон не смог отказать себе в удовольствие и сорвал несколько самых крупных. Кинул их в рот и почувствовал, как мякоть превращается в тягучий сладкий сок. Причмокнул от удовольствия и зажмурился, почувствовав себя ребенком.

На просеке, сделанной самой природой, послышался глухой топот копыт. Войковский быстро спрятался за деревьями и осторожно выглянул из-за листвы. Здесь, в такой близости от поместий Албашевых и Полянских, можно было ожидать кого угодно, и он, не то чтобы трусил, но не хотел до поры до времени показываться местным.

Через некоторое время появился и сам всадник. Сердце Антона замерло. Ольга сидела в седле. Ехала одна. Поначалу он ее даже не узнал. Очень исхудала, лицо серое, как восковое, губы поджаты, волосы собраны в тугой пучок. В ней будто бы совсем не осталось той детскости, той радости, той искры, за что Войковский ее полюбил.

Княжич решился и вышел из своего укрытия. Она увидела его и замерла, не веря, что такое возможно. Он заметил, что она напугана больше, чем рада. Но это только минуту, потом она легко спрыгнула с лошади и бросилась к нему. Он отпустил вожжи и раскрыл ей руки для объятья. Она подбежала, трепетно прижалась к нему, прильнула лбом к его груди и затихла, как мышка.

— Ольга, что ты? Как ты? Мне необходимо было тебя видеть. Мне столько нужно тебе сказать!

Он понимал, как фамильярно звучит это «ты», но, казалось, между ними установился уже такое чувство, что они могли себе позволить такое обращение.

Она подняла свою головку и посмотрела на него внимательно и нежно.

— Я знала, что ты где-то рядом. Меня так и подбивало выйти из дома. Я угадала тебя!

Он был так счастлив, что позволил себе поцеловать ее в висок, насладиться запахом ее волос, прижать ее к себе еще сильнее. Она вздрогнула и слегка отстранилась, мучимая одной только мыслью — а не путает ли она свою печаль по доброму другу с этим? Не ищет ли в Антоне того, по кому так мучилась эти несколько дней. Нет! Быть не может! Она любит его! А об Николя только сожалеет!

— Как смог ты приехать? Я не ответила, прости! Столько всего! Мне не хватило духу!

— Оля, то мое письмо! Не думай о нем. Оно — все бред! Я был раздосадован отказом! Я был пьян! Не осознавал, о чем прошу тебя! Еле уговорил командующего, чтобы отпустил. Мне нужно повиниться перед тобой.

— Повиниться? — вскрикнула Ольга и оттолкнула его. — Так ты повиниться приехал?

Она отвернулась, хотела убежать, заплакать, затопать ногами, но ни на что из этого у нее не было сил. Она опустошила себя за эти дни. Ни слез не осталось, ни злости. Все стало равным.