Безликое Воинство (СИ) - Белоконь Андрей Валентинович. Страница 35

Погоня смертельной стаи за «Кураем» продлилась недолго. Идущему на предельной скорости над самыми волнами ракетоносцу удалось немного оторваться, и стало ясно, почему капитаны приняли почти роковое для их судна решение: одна из его ракетных установок выпустила «жало». Капитаны «Курая» уж точно не собирались трусливо удирать: они отвлекли диски на себя, чтобы увести их хоть немного от малых судов группы (от нашего «Киклопа-4» в первую очередь!) и затем ударить по стае преследователей термоядерным зарядом. Крылатая ракета описала крутую дугу и направилась на перехват дисков. Одновременно с этим по радио пришло открытое сообщение всем кораблям флотской группы, оно состояло лишь из одного слова: ныряйте. Но мы находились ещё слишком близко! Ударная волна от тремоядерного взрыва гораздо разрушительнее под водой, чем в воздухе, и если в момент взрыва мы будем в идти в подводном положении, она разобьёт корпус нашего судна, как кузнечный молот яичную скорлупу. Нам нужно было нырять, как и при первой атаке на крепость — сразу после прохода ударной волны. Мониторы «Киклопа» ослепли: всё, что выступало из корпуса — камеры, антенны, турели — всё это спряталось внутрь, принимающая аппаратура отключилась, а само наше судно поспешно развернулось носом в сторону предстоящей вспышки. А потом мы сделали то, что и должны были: не дожидаясь последствий взрыва, а лишь пропустив под собой ударную волну, мы нырнули так быстро, как только был способен это сделать наш «Киклоп-4».

Вот, пожалуй, и всё о битве. Но моя работа на этом не закончилась. Мне пришлось выполнить срочный наряд, который, пожалуй, оказался не только чрезвычайно тяжёлым, но и самым ответственным делом из всех, что я делал до этого. И, признаюсь откровенно, мне до сих пор немного не по себе, потому что мы действительно чуть было не погибли.

После первой атаки у нас было попадание снаряда в корпус где-то в районе правого борта, поэтому с уходом под воду над нами нависла ещё одна угроза: если «Киклоп» немедленно не скроется на предельной глубине, ныряющие диски могут настичь его, в том числе и те из них, что гнались за «Кураем» — эти аппараты очень живучи и вряд ли одна боеголовка, пусть и термоядерная, все их уничтожила. Но если тот снаряд эсминца причинил нам серьёзные повреждения, давление на глубине может смять «Киклоп», словно бумажный фонарик. По бортам нашего судна, в специальных гнёздах, пристыкованы пусковые контейнеры, которые служат ему дополнительной защитой, но снаряд угодил ближе к носу и попал в бронированную обшивку. Корпус «Киклопа» обшит морским вариантом стандартной комбинированной брони, какую используют на большинстве военных судов. Броня эта не сильно отличается от той, что используют в арматронах и других сухопутных боевых машинах; она эффективно защищает от излучения при ядерном взрыве, от попадания мелкокалиберных снарядов, а также от пуль и осколков. Глубокие, но локальные повреждения, вроде трещин или даже отверстий от кумулятивных боеприпасов, этой броне не страшны: отдельный её слой представляет собой соты, заполненные специальным цементирующим гелем, который расширяется и твердеет, заделывая дыру. Главная опасность при одиночном попадании — повреждение внутреннего силового набора судна, особенно шпангоутов, обеспечивающих основную прочность корпуса. Для подводного судна такое повреждение вполне может стать фатальным.

В какое именно место попал снаряд, мы не знали: с камер эта часть судна не просматривается, а для выхода кого-то из экипажа наружу для осмотра так и не нашлось времени. Да и излучение снаружи было запредельное. Необходимо было срочно найти это место изнутри и оценить ущерб — насколько пострадали обшивка и, главное, силовой набор — и немедленно решить, можно ли продолжать погружение. Скванак-Ан послал меня и ещё офицера-электромеханика, чтобы мы изнутри отыскали это повреждение от снаряда и оценили его последствия. Как можно быстрее! У нашего электромеханика смешное имя — Такетэн, Такетэн-Хар, и у него острые коленки, которых он стесняется. Но мне было не до смеха. Мы влезли в тяжёлые прорезиненные защитные костюмы, вооружились фонарями, приборами связи и переносной камерой, соединённой кабелем с терминалом в рубке, и с этим оборудованием и в противогазах не без труда протиснулись в маленький люк, через который техники (как правило, на базе) обслуживают оборудование для заправки топливом крылатых ракет. Судно у нас небольшое, всё его внутреннее пространство использовано по максимуму, и техотсек между корпусом и каютами представляет собой довольно тесный лаз, из которого просматривается обшивка борта — именно там и нужно было искать повреждения от снаряда эсминца. Кроме острых коленок, этот младший офицер, как знает, наверное, весь наш экипаж, имеет и самомнение, заметно превосходящее его скромные таланты. А тут ещё Скванак-Ан дал понять, что электромеханик из нас двоих в этом задании старший, поэтому Такетэн просто раздулся от гордости за себя и энергично взялся мной руководить. Он действительно лучше меня знает эту часть судна, а я — один из самых мелких в экипаже и мне проще пробраться в такие места, где человек покрупнее может застрять, поэтому наши с Такетэном роли распределились так, что он направлял меня, подсказывая, где лучше пролезть и куда смотреть. Постоянной вентиляции в этом месте нет, зато могли быть пары ракетного топлива, которое, если не знаете, почти такое же ядовитое, как химические оружие. Из-за топлива мы и делали всё в защитных костюмах, и требовалось периодически доставать из кассеты на поясе индикаторные трубки, сдавливать поршень и проверять, не проявится ли там краска. К тому же, в отсеке довольно жарко. К этому добавьте невероятную спешку… В общем, нагрузку я там получил по полной. Пот лил с меня ручьями, заливал глаза, мешая смотреть, стекал в самый низ, и вскоре мои ноги стали хлюпать при каждом шаге. Сердце моё колотилось как механический молот, решивший достичь рекордного быстродействия — казалось, оно вот-вот пробьёт рёбра и вырвется из груди наружу. А тем временем Такетэн держал себя со мной не только так, будто я его прямой подчинённый, но и как будто он уже в точности знает, в какое именно место попал снаряд: в его руководящих указаниях, не смотря на их бесстрастный язык, сквозила самоуверенность и нескрываемое, разве что не презрительное, превосходство надо мной, невеждой. Это было несправедливо и обидно, мне очень хотелось резко ему ответить, но я терпел, потому что приказ есть приказ и пререкания в таких обстоятельствах непозволительны. Я очень советую тому, кто будет это читать, и сам постараюсь впредь следовать такому принципу: попав в похожую ситуацию, думайте не об обиде, не об унижении, а о том, как всё-таки выполнить задачу даже в таких условиях.

Сначала я заметил на полу, в месте, где проходил один из шпангоутов, небольшие металлические кусочки, похожие на грубую стружку — они блеснули в свете фонаря. Я не сразу догадался, откуда они: первая мысль была о банальном техническом мусоре. Но всё-таки до меня быстро дошло, что мусору здесь не место. После заправки ракет пол в отсеке посыпают специальным порошком (вонючим и едким, похожим на тот, которым посыпают отхожие общественные места), этот порошок впитывает и дезактивирует пролитое топливо, а затем всё это тщательно выметают, а сам отсек моют. Так что эти кусочки металла появились здесь совсем недавно — наверняка в результате попадания снаряда. Я сказал электромеханику про стружку, и ещё добавил, что здесь, наверное, и следует искать повреждение. Его реакция была для меня неожиданной: он принялся насмехаться над моим невежеством, он в убедительном тоне выдал длинную тираду о том, почему в этом месте не может быть повреждений, и он настойчиво велел мне продолжать продвигаться в глубь отсека. Я пытался возразить, но Такетэн буквально погнал меня дальше… Истинно сказано: для благих дел нужно терпение, для недобрых — упрямство. Его упрямство чуть не погубило нас. Пробраться дальше по отсеку было совсем не просто, и так мы теряли драгоценное время, а ведь любой офицер обязан понимать, что в этой ситуации каждое мгновение на вес жизни. Тогда в моей голове гнев и обида на несправедливость и унижение боролись с тем, что я вынужден был подчиняться самоуверенному упрямцу-электромеханику. При этом сердце моё бешено колотилось, было трудно дышать и пот заливал лицо. Разум мой затуманился и я чуть было не допустил роковую ошибку. Нет, в итоге я не полез в ту часть отсека, куда меня послал Такетэн, но я поначалу и не стал искать пробоину над тем местом, где обнаружил стружку. Мне помог, а в итоге всех нас спас, случай: Такетэна вызвал по внутренней связи сам Скванак-Ан, и мой амбициозный руководитель отвлёкся на переговоры с ним — что-то по поводу камеры, которую мы тянули за собой. Я уже шагнул было дальше, но остановился, решив воспользоваться паузой и всё же тщательно осмотреть подозрительный участок. Мне пришло в голову, что если стружка на полу появилась из-за пробоины, то на противоположной стене отсека — а она там как раз почти свободна от оборудования — должна остаться или вмятина, или другой приметный след… Теперь мне страшно представить, что было бы с «Киклопом» и со всеми нами, если бы мы с электромехаником всё же принялись искать пробоину в дальнем конце отсека и потеряли на этом уйму времени. Как я позже узнал (от Ибильзы, когда рассказал ему всю историю), гомункулы к тому моменту уже нащупали «Киклоп-4» и жить нам, скорее всего, оставалось буквально считанные минуты.