Безликое Воинство (СИ) - Белоконь Андрей Валентинович. Страница 67

Мы перевернули малаянского офицера и внимательно осмотрели. Вместе с бинтом к его руке был примотан длинный кусок пластика — обычно так делают при переломах. Следов крови на бинте на было, и других повреждений или следов ранений мы на нём не нашли — только небольшие ссадины и царапины, полученные, скорее всего, в результате прямолинейного хождения по лесу. Вражеский офицер лежал расслаблено, моргал глазами, глядя куда-то в пустоту, и что-то неслышно бормотал. На наши попытки привлечь его внимание не реагировал. Очевидно, разум оставил его. Состояние малаянца могло быть вызвано как последствиями перелома, так и какой-нибудь заразной болезнью, поэтому я на всякий случай ощупал его лоб. Но лоб был хотя и потным, но холодным. Да и не похоже, чтобы его мучила лихорадка. Ещё это могла быть контузия, последствие облучения или отравление ядовитым газом… да мало ли что. В любом случае, нам он был бесполезен. И безобиден. Один из братьев достал флягу с отваром серая и приложил её к губам малаянца. Тот словно очнулся, приподнял голову и стал жадно пить. Но после того, как выпил пол фляги, его голова опять поникла и взор затуманился. Похоже, он терял сознание или засыпал. Вряд ли он вообще понимал, что с ним происходит. Мы решили оставить его в покое и идти дальше.

Состояние этого офицера не могло меня не встревожить. Уж не эпидемия ли свирепствует среди экипажа авианосца? Я теперь не один, под моим началом люди, и хотя я не боялся заболеть сам, я не должен был обрекать на это троих своих матросов. Погибнуть славной смертью мы готовы, но заразиться и, тем более, принести заразу на «Киклоп» — это в наши планы точно не входило. Я мог связаться с «Киклопом», чтобы спросить совета у капитанов, но на тот момент посчитал это проявлением безволия. Храбрость и воля куют мужество. Храбрости нам всем хватало, а воля была нужна мне, чтобы выполнить задачу, ради которой мы высадились на этом острове, и чтобы вернуть всех своих людей живыми на «Киклоп».

Я приказал оставить флягу, из которой пил малаянский моряк, точнее, я сам вложил её ему в руку, и мы пошли дальше, рассчитывая уже выйти к заливу. Лес вскоре сменился большой проплешиной, заросшей высокой травой — эта трава доставала нам до плеч. Не успели мы выйти на неё, как на дальней от нас стороне заметили движение, и я дал команду, не выходя на открытое пространство, всем спрятаться за ближайшим деревьями. Вскоре стало ясно, что через проплешину в нашу сторону пробираются ещё трое моряков Южного Альянса — над травой маячили их шапки. Возможно, это был наш последний шанс взять пленного для немедленного допроса, и я опять приказал своим не стрелять и брать врага в плен. Эти трое не знали, сколько нас, и я рассчитывал, что они не станут рисковать и сразу сдадутся. Если же нет, то мы, находясь в засаде и имея численный перевес, легко бы с ними справились. Как только малаянцы приблизились к нам шагов на десять, я решительно вышел из укрытия, держа «фергу» у плеча и целясь в того из них, что носил форму офицера, и каким только мог грозным голосом прокричал «Стой! Вы под прицелом! Бросай оружие!» В следующий момент из-за деревьев вышли и мои товарищи, тоже держа врагов на мушке. Вражеские моряки были не в том состоянии, чтобы оказать сопротивление — они явно не ожидали встретить здесь вооружённого противника, а наш манёвр вообще привёл их в ступор: они смотрели на нас, открыв рты и тяжело дыша, и не двигались. Кинчи-Кир — подвижный и сильный — опустил свою винтовку и быстро и ловко обезоружил малаянцев. Они и не думали сопротивляться.

Мы завели пленных в лес, как положено, связав им руки за спиной, и усадили у ствола большого дерева. Всем троим на вид было примерно по столько же лет, как и их товарищам из патруля, и вели они себя спокойно, словно их брали в плен не в первый раз. Я ещё со школы хорошо знаю малаянский диалект, поэтому лично допросил офицера. Он назвался именем Каманг Гуен и отвечал на все мои вопросы быстро и чётко, вид у него при этом был совершенно безучастный. Я спросил про их численность, вооружение и расположение лагеря, а также про то, как они здесь очутились. Офицер ответил, что на остров они высадились двое суток назад, так как их авианосец из-за многочисленных повреждений и поломок окончательно потерял ход. Из всего экипажа в живых осталось двадцать три человека (минус пятеро патрульных — подумал я — теперь численность наших экипажей сравнялась!), четверо из которых серьёзно ранены. Тяжёлого вооружения у них здесь нет, оборудованного военного лагеря тоже нет. В лесу у берега они соорудили навес от дождя и стену от ветра, там расположена кухня и лежат их раненые, за четырьмя лежачими ухаживают трое — те, кто ранен относительно легко, и может двигаться и выполнять простую работу. Хотя медикаментов предостаточно, тяжёлых некому лечить — все доктора из их экипажа погибли. Наблюдательного пункта, чтобы смотреть за океаном, у них, оказывается, вообще не было. Сейчас здоровые члены экипажа заняты поисками своего капитана — он ещё во время последнего боя начал проявлять симптомы умопомешательства, а вскоре после того, как оказался на этом острове, безумие полностью овладело им и он сбежал. Три группы по пять человек, каждая под командованием младшего офицера, отправились искать безумного капитана по своим секторам острова. Их группе досталась центральная часть. Наших пленников трое, потому что двоих из своей группы Каманг отослал обратно в лагерь: они все слышали в той стороне звук, похожий на взрыв, и офицер велел этим двоим выяснить, в чём там дело. К тому же, эти двое чувствовали себя плохо и не выдержали бы многочасового прочёсывания местности. Я спросил Каманга про его самочувствие, но он ответил уклончиво, мол все моряки с авианосца знают, что атмосферное давление здесь как в горах, поэтому берегут силы как могут.

Я был тогда уверен, что малаянский офицер отвечает на мои вопросы правдиво. Я обычно понимаю, когда человек лжёт. Если и вы хотите научиться этому, перестаньте лгать сами. Сначала, наверное, это будет трудно, но вскоре вы поймёте, какой огромной силой обладают слова правды, исходящие из уст честного человека, и тогда вам станет проще никогда не лгать самому и видеть ложь другого. Слова правды — они словно мощные заклинания, вы почувствуете, как Боги с радостью помогают вам.

Значит, тот офицер без штанов это их капитан. И его болезнь не заразна… На кораблях Южного Альянса по одному высшему командиру, так же и в их сухопутных частях. Я этого никогда не понимал. Я сказал Камангу и остальным пленным, что мы встретили безумца в одном кителе и напоили целебным отваром, и что хотя он и был вполне себе жив, но совершенно невменяем, и мы его оставили там, где нашли. Кажется, я увидел на лицах этих людей облегчение.

Малаянцы тоже не знали, что это за острова. Как и мы, они предполагали, что это район моря Имеру, но не нашли такие острова на своих картах. На самом авианосце никого из экипажа не осталось, потому что там довольно высокий радиационный фон — во время боя прочный корпус был повреждён и внутрь попала радиоактивная вода. Пробоины они быстро заделали, но радиацией теперь заражено три отсека, в том числе командный, а провести полную дезактивацию экипаж не смог. Они тоже, как и мы, уходили под водой от противника, только от наших эсминцев, а когда вынырнули, оказались в мире без Купола. Запасы продуктов на авианосце, по словам офицера, должны были остаться целыми, радиация к ним не просочилась. Небольшую часть провизии они перевезли на берег, остальное осталось на судне.

В общем, в итоге сил у противника, если Каманг Гуен ничего не утаил, осталось несколько больных и раненых в незащищённом лагере, и ещё пятеро ходили где-то в западной части острова. И это всё… Теперь можно было связаться с «Киклопом», что я и сделал. Я подробно доложил о наших успехах и предложил свой план дальнейших действий: атаковать лагерь и перебить или обезоружить тех, что присматривает там за ранеными, а затем устроить засаду на оставшуюся поисковую группу. Как вариант — найти безумного капитана и взять его в заложники, а потом использовать его как повод для переговоров. До вечера мы имели все шансы с этим управиться. Но Озавак-Ан (хвала Богам!) не принял моего плана. Мудрость его решения я осознал лишь позже…