Смерть супермодели (ЛП) - ДеМайо-Райс Кристин. Страница 23

Щеки у Лоры покраснели, и она пожалела, что не может заморозить их.

Пенелопа вылила немного жидкости в свой чай.

— Концентрат витамина D. Хочешь?

— Нет, спасибо.

Женщина бросила бутылку обратно в сумку.

— Моя мама всегда делала мне дополнительный сэндвич с таким желе, когда я ездила на соревнования. Мы были очень хороши. Играли просто потрясающе. И оказались на областном чемпионате в Чикаго. Мой папа отвез меня туда, в пикап моего дяди. Он жаловался на то, что пришлось закрыть магазина и на стоимость топлива весь путь. −Пенелопа потягивала свой чай для пущего эффекта, немного улыбаясь.

— Вы победили? — спросила Лора.

— Я не помню. Это не имело значения. Там был рекрутер по имени Диана Горбент. Не волейбольный рекрутер или представитель колледжа. О нет. Рекрутер высоких девушек, которые могут стать моделями. А где лучше найти худых, высоких белых девушек, как не на волейбольном турнире? Никто никогда не обесценивал участие Дианы, но я и не возводила её услуги в абсолют. Она подошла к моему отцу после игры, рассказав ему обо всех деньгах, которые такая девушка, как я, могла бы заработать в Нью−Йорке. Конечно, мы не были совсем бедными… ну, я хочу сказать, мы жили в задней части аптеки моего отца. И представь, моей маме не нужно было бы делать никаких дополнительных сандвичей. Мой отец сказал, что он поговорит со мной по дороге домой. Кто будет слушать о зле больших городов, если я там никогда не была? Он не плакал из-за этого. Но можно сказать, что он гордился тем, что я имею такую внешность. Что я могу зарабатывать ею. Прежде чем я села в самолет, он сказал мне: «В следующий раз, когда приедешь сюда, хочу, чтобы ты приехала со своим любимым. С кем−то, кто богаче твоего старика». Это было все, чего могла достигнуть женщина из Кентукки в семидесятые.

— Я приехала в Нью−Йорк с сумкой, спортивных шорт и спортивных бюстгальтеров, и Диана взяла меня на шопинг. — Она вздохнула. — Те дни. Это было похоже на сон. Как фильм. Я жил в её гостевой квартире у Центрального парка. Она кормила меня, как никогда раньше не кормили. Трехразовое горячее питание. Если бы я могла, хоть на минуту, вернуть то чувство постоянной благодарности и счастья, которые я испытала в течение этой первой недели. Даже к простейшим вещям. У меня не было никаких хлопот. Мне не приходилось заботиться о моих братьях или подметать магазин. Она отвела меня на вечеринку Донны Карнеги на Пятой авеню к самым искушенным людям, которых я когда−либо видела. Ты уверена, что не состоишь с ними в родстве? Я вижу немного сходства.

— Никогда её так не рассматривала.

— А следует. Продолжу. Я даже не позвонила родителям, но уже знала, что нашла цель в жизни. Это были лучшие недели моей жизни. Диана позвонила мне домой, в то время это было очень дорого, и сказала родителям не волноваться. Все было здорово. Моя сестра рассказывала, что все в школе просто умирали от зависти.

За те двадцать минут, что Лора провела в «Бакстер−Сити», солнце постояло в зените и направилось к горизонту, удлиняя тени и согревая мир желтоватым светом. Она задавалась вопросом, добралась ли Руби до выставочного зала, как себя чувствует полностью выжатая Ровена, и отправил ли Чейз снимки. Ей действительно не хотелось слышать историю Пенелопы. А отступать поздно.

— Миссис Сидуиндер, я…

— Я пошла на свою первую фотосессию в понедельник. Абсолютно неприемлемо, после выходных. Я не хотела идти, но Диана сказала, что все уже заказано. Она не могла отменить эту съемку, и попросила просто сделать пару фотографий. Его звали Франко. Диана сказала, что он достаточно известный фотограф, и, что со мной пойти не сможет. Я так никогда и не узнала, знала ли она, что он со мной сделает. Но теперь это не имеет значения.

— Кажется, я поняла. — Лора не хотела слышать продолжение истории.

— Студия была в центре города, до того, как центр города стал тем, чем он является сегодня. Не сосчитать, сколько крыс мне пришлось обойти. Но я думала: «Ах, такое происходит повсюду. Я все увижу и все сделаю». Это добавляло мне уверенности. Что ж, он не мог быть более обычным. Низкий и потрепанный. Я сделала макияж и вошла в свет. Он настраивает камеру, делает несколько снимков и говорит, что я отлично выгляжу. И я ему полностью доверяю. И затем, глядя в объектив камеры, он говорит: «Ты когда-нибудь сосала мужской леденец раньше?»

Лора чуть не поперхнулась пирожным.

— Именно, — сказала Пенелопа. — Когда я отреагировала, он сделал снимок, а затем сказал: «Ты же понимаешь, что прежде, чем уйдешь отсюда сегодня, ты будешь сосать мой леденец?». Еще щелчок затвора, и я подумала, что, должно быть, он говорит: «Ты любишь леденцы на палочке?», и я говорю: «Нет, спасибо, я не хочу». Но он проигнорировал меня. А дальше стал говорить такие грязные вещи, которые я даже не повторю. И прямо перед тем, как я начала плакать, он сделал последнюю фотографию со словами: «Что я скажу Диане, когда ты уйдешь?». — Она отхлебнула чай и поставила чашку на стол. — Лора, я знала, что мне придется это делать.

— Нет.

— Что мне оставалось делать? Как я должна была вернуться домой в Кентукки? Что в моей сумке? Стыд? Провал? И что мне теперь делать? Играть в волейбол в университете, выйти замуж за парня из моего класса и завести детей? Нет. Я больше не была оттуда родом. Я изменилась на той неделе. Недостаточно, чтобы иметь друга, к которому можно обратиться, и, конечно, недостаточно, чтобы отказать ему. Все, что мне нужно было сделать, это пройти через это.

— Я сожалею.

— Когда я вернулась на квартиру, я собиралась рассказать Диане, по крайней мере, спросить ее, нормально ли это. Но как только я вошла, она усадила меня и сказала, что не понимает, почему я так мало ела дома. Обильная пища прошедших недель благоприятно повлияла на мой организм, и я прибавила в весе, а теперь нужно худеть. После того, как она сказала мне это, я не могла рассказать ей, что я сделала. Что, если это было неправильно? Какая мне тогда была польза? Я была бы шлюхой, причем толстой. На автобусе обратно на Средний Запад с ничем. Я начала убеждать, что хорошо питаюсь на званых обедах и потом выблевывала все.

Лаура почувствовала себя немного больной, и это, должно быть, стало заметно, потому что Пенелопа, которая уже была теплой и приветливой, смягчилась еще больше.

— Множество женщин прошли через худшие вещи, и многие модели, я осмелюсь сказать. Я приехала со Среднего Запада; некоторые из них приезжают из таких стран, о которых я даже не хочу говорить. Без гражданства их некому защитить. Без свидетельств о рождении. Их паспорта поддельные. Это ужасно. Мы даже не можем отследить половину из них. Вот почему так важно, чтобы дизайнеры были с нами заодно.

Лора шла на эту встречу, готовая говорить о детских щечках Димфны и пубертатном поведении моделей. Хотелось поделиться опасениями по поводу этой девушки, но, услышав историю Пенелопы, она решила рассказать совсем другое.

— Ровена Черчилль. Я была с нее с этим утром, и… Боже, я понимаю, что я не могу это доказать. Она не может ходить на каблуках, и кажется такой молодой. Она смотрела на Чейза, как на знаменитость.

Пенелопа наклонилась вперед, как репортер, почуявший большую сенсацию.

— Кажется, она из Северной Калифорнии. Страна секвойи. Она что−нибудь рассказывала, может быть, о школе?

— Она сказала, что никогда не занималась геометрией.

Глаза Пенелопы смотрели далеко, как будто она смотрела внутрь себя.

— Десятый класс. В мое время это был десятый класс²⁵.

— Сколько это лет?

Но Пенелопа только сказала.

— Рокелль может быть небрежной.

Лора собиралась согласиться, когда она услышала вздох за спиной. Затем хихиканье, и ей пришлось повернуться. Позади неё стоял Рольф с девушкой, в розовом шарфе из креп−жоржета с набивными всадниками. Узнав ее, он поднял бровь. А Лора узнала одежду. На нем была коричневая кожаная куртка. Это были они, те, кто чуть не сбил ее с ног на лестнице.