Трон Знания. Книга 5 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир". Страница 91

Чтобы отделить малолетних преступников от взрослых и изменить установившиеся порядки, нужна тюремная реформа, нужны деньги. Сейчас казну опустошают другие не менее важные для страны реформы: образовательная, денежная, земельная. Полным ходом идёт строительство железной дороги, трёх электростанций, водопровода, школ, больниц. Доморощенных кадров не хватает, зарубежных специалистов приходится заманивать высоким жалованием.

Учителя и врачи, возмущённые неравноправием с иностранцами, забрасывают ведомства петициями. От забастовки их удерживает только то, что один год работы им считают, как два, и сулят такое же пособие по старости, как рабочим «вредных» профессий. На подходе пенсионная реформа, за ней судебная… Адэр устал до чёртиков от этих «революций сверху». А при мысли о прогнившей тюремной системе и вовсе становилось дурно.

— Ты был в искупительном поселении? — спросил Адэр и указал на стул.

— Нет, — ответил Сибла, усевшись. — Я слушаю исповеди. Любой ребёнок, совершивший плохой поступок — жертва воспитания, окружения, насилия. Его нельзя судить. Судить надо общество. А детям нужна любовь: человеческая, божья. — Взгляд Сиблы стал глубоким, выразительным. — Любовь — единственное чувство, которое может всё.

— У тебя есть опыт работы с детьми?

— Нет. Я пойду учиться, клянусь! Я хочу открыть такие приюты в каждом крупном городе. Хочу, чтобы трудных детей отправляли ко мне, а не в колонию. Сейчас Братьев полторы сотни, но будут тысячи. Таких людей, как мы, много. Я найду их, они пойдут за мной. Прикажите выдать мне документы, уберите Хлыста, дайте мне свободу действий, и вы не пожалеете.

Поднявшись с кресла, Адэр жестом разрешил Сибле сидеть и, приблизившись к камину, протянул руки к огню:

— Я бы мог подумать над открытием приюта для мальчиков. Но девочки… Не прими, как личный упрёк… У Праведного Братства были сексуальные рабыни.

— Вы говорите о Гнездовье?

— Да.

— Я родился в Гнездовье. Моя мать была рабыней.

— Что ты будешь делать с девочками? Оденешь как монашек, станешь стегать ремнём…

Сибла дёрнулся, будто ему в лицо кипятком плеснули.

— Нет!

— У тебя нет жены, нет детей. Ты не знаешь, что такое родительская любовь.

— Я любил свою мать, любил сестру, и они любили меня.

Адэр прислонился спиной к тёплой каминной колонне:

— Этого недостаточно.

— Я пойду учиться, клянусь! — повторил Сибла. — Но пока я получу образование, пройдут годы. Разрешите мне заняться приютом уже сейчас. В первую очередь я вытащу детей из публичных домов.

Адэр свёл брови:

— В Рашоре разрешена детская проституция?

— Там разрешено проституткам рожать.

— Каждая женщина имеет право на материнство. Это оговорено законом.

— Если бы вы знали то, что знаю я, вы бы переписали закон, — не сдавался Сибла. — Представьте маленькую девочку, которую шлюха-мать подкладывает под клиента, чтобы получить два мора сверху. Представьте мальчика, которого мать-шлюха ведёт на рынок, заталкивает под прилавок и заставляет отсасывать у продавца за горстку конфет… — Сибла вскочил со стула. — Я забылся. Простите. Я только хотел сказать, что у этих детей нет выбора и нет надежды на спасение. Я хочу стать этой надеждой и дать им выбор.

Адэр вернулся в кресло. Порылся в бумагах. Выдвинул-задвинул ящик. Сложил руки на столе:

— Где ты их поселишь?

Лицо Сиблы просветлело.

— В доме молитвы две пристройки. В одной живут мальчики, другую отведу девочкам. Но это временно. Когда с Хлыстом будет покончено, я увезу их из Рашора, подальше от плохих воспоминаний.

— Скажу честно, — проговорил Адэр. — Я не вижу прежнего Сиблы, и это меня настораживает.

Сибла устремил взгляд на огонь в камине:

— Нельзя душу человека загнать в застывшую систему, измерить и навесить ярлык. Душа — это бесконечность контрастов. В ней сомнения граничат с уверенностью, страдания с счастьем, милосердие с жестокостью, наивность с мудростью. Прошлый раз я был ягнёнком, сегодня я пастырь.

— Ты получишь разрешение на приют, — сказал Адэр и, выпроводив посетителей, приказал Гюсту пригласить в кабинет Эйру.

Переступив порог, она закрыла двери:

— Почему Крикс не разрешил мне поговорить с Сиблой?

— Ты уважаешь Крикса? — спросил Адэр.

— Конечно.

— Доверяешь ему?

— Конечно!

— Позволь ему делать свою работу. Победа над Хлыстом должна быть его личной заслугой, за которую я пожалую Криксу дворянское звание.

Эйра улыбнулась:

— Не буду вмешиваться. Обещаю.

На следующий день Адэр созвал советников и приказал разработать программу по пресечению династий проституток.

Через две недели Крикс сообщил неприятную новость. Его люди, которых он отправил в Ведьмин парк, не смогли найти овраг. Более того, они чуть не потеряли одного человека — стража по имени Лайс.

Крикс пытался сохранить невозмутимый вид, но пылающий взгляд выдавал злость и досаду. Его люди, прошедшие отличную подготовку в тезарской армии, заблудились в лесу! Крикс отказывался в это верить. Каждый страж рассказывал историю о злоключениях, и эта история коренным образом отличалась от рассказов его спутников. Этого Крикс не мог понять.

Лайс говорил, что его все бросили. Говорил, что сутками блуждал по лесу в одиночестве, хотя приятели вели его под руки. Умирал от жажды и голода, хотя его кормили и поили. И в какой-то миг он вознёсся на небеса, но его оттуда скинули. В действительности за Лайсом не уследили, и он залез в петлю. Ветка не выдержала тяжести тела, и страж, неудачно приземлившись, сломал ногу. Эта часть эпопеи казалась Криксу сплошной выдумкой, как свидетелей, так и неудавшегося самоубийцы. Во-первых, на шее Лайса не осталось следа от верёвки. Во-вторых, он бывший цирковой гимнаст, потомок гимнастов, и даже в беспамятстве приземлится как кошка. И в-третьих, жизненный девиз Лайса звучал: «Не сдавайся! Сдаться ты всегда успеешь!»

Отпустив Крикса, Адэр прошёлся по кабинету, повторяя: «Лайс, Лайс…» Откуда он знает это имя? И где он слышал фразу: «Сдаться ты всегда успеешь»?

Воспоминания закружились в голове как прошлогодние листья, вздымаемые с земли порывом ветра. Перед внутренним взором возникла комната. Угольно-чёрный дощатый потолок, овечья шкура на лежанке, свечи на столе и подоконниках, на табуретах и в узких нишах стен. Отсутствие запаха… Страж, гибкий как ивовый прут, мнёт в руках обрывок верёвки, отдаёт старухе. Седые спутанные волосы, на глазах чёрная плотная повязка, но голых ногах калоши. Старуха бросает верёвку в корзину. «Не сдавайся. Сдаться ты всегда успеешь»…

Похоже, это был Лайс.

Адэр уселся в кресло возле камина. Что слепая пророчица сказала ему? «Одному оставишь, возьмёшь себе, а этому подаришь». Это сбылось. Он оставил Вилару Малику, себе забрал Эйру и потом подарил её Иштару. Подарил… От слова, произнесённого мысленно, свело челюсти.

Облокотившись на подлокотник кресла, Адэр прикрыл рукой глаза.

Пророчица соединяет ладони, раскрывает их, как книгу. Вновь соединяет и раскрывает: «Пусто… пусто… Ты спрашиваешь, а ответы знаешь. Спрашиваешь, спрашиваешь, а сам всё знаешь». Старуха прижимает ладонь к ладони и замирает: «Жду, когда ты посмотришь ответ». — «Он там есть?» — «Есть»…

Адэр перебрался к столу, вытащил из ящика «Откровения Странника» и положил фолиант перед собой. Всякий раз, задавая какой-либо вопрос, он открывал книгу наугад и взирал на пустую страницу. Пророчица была права: он знал ответы, поэтому Странник молчал. Но ещё ни разу с уст не срывался самый важный, самый больной вопрос.

Адэр мысленно вызвал образ Эйры, прикоснулся пальцами к обложке, приложил руку к груди и… спрятал фолиант в стол. Пока будущее сокрыто покровом тайны — в глубине души есть место для надежды.

За четыре дня до нового года замок загудел, зашумел с небывалой силой. По заведённым правилам процессия должна в полном составе отправиться в путь от резиденции правителя. В замок прибывали жёны и совершеннолетние дети советников. Сановники отдавали помощникам последние распоряжения. Слуги таскали чемоданы. Придворные топтались в холле, ожидая сигнал к отъезду. И только на верхнем этаже замка было тихо.