Тени таятся во мраке (СИ) - Чернов Александр Викторович. Страница 6

То, что кавалерист или пехотинец из однорукого никакой, понятно всем и сразу. Но — флотоводец?.. А почему бы и нет, в самом деле!? Только вот до самой сути явления по имени Нельсон, не до очевидной военной талантливости и удачливости, а до морально-волевой мощи величайшего из британских адмиралов и его поистине выдающейся личной отваги, сплавившей вышеперечисленное в гениальность флотоводца, творца Трафальгара, Вильгельм, к сожалению, так и не докопался.

Прусский наследный принц просто пошел по пути наименьшего сопротивления. Да по-иному и быть не могло. Ведь наш юный «горделивый Нибелунг» был… трусоват. И это второй чудовищный недостаток его характера, напрямую порожденный физическим увечьем. А еще — бездарностью педагогов и «семейной близорукостью» родителей.

Его спокойный и уравновешенный отец вполне подходил на роль конституционного монарха и был склонен к либерализму. Мать, — дочь британской королевы Виктории, была вполне под стать супругу. «Ковка характера» их сына была заменена мелким баловством и учительским «орднунгом». Болезное дитя во всех игровых отношениях со сверстниками ДОЛЖНО было брать верх. Иначе, не дай Бог — крик, слезы, истерика, если того не хуже — припадочек или с ручкой что. И ни кулачком в нос исподтишка получить от какого-нить поваренка, ни сдачи дать через собственные сопли и страх. Нет! «Поворенок» всегда бывал бит. Ибо так было задумано взрослыми, а «поваренок» правильно мотивирован.

Таким вот наш мальчик Кронпринц и рос. Всегда и во всем — «победитель». И вырос. Избалованым и самовлюбленым, скрывающим от всех, и от себя в первую очередь, так и не побежденные волей детскую пугливость и робость, пряча их за бравадой, позерством, напускной самоуверенностью и даже наглостью. Увереным в своей правоте и в ПРАВЕ…

Одного лишь сочетания непомерной гордыни и затаенной трусости с лихвой хватит для умножения на ноль достоинств личности, чьим главным жизненным предназначением является властвовать и сражаться. Ибо, какой бы «конституционной» ни была Вторая Германская империя, ее кайзер был Главнокомандующим. А становым хребтом империи была Пруссия. Пруссия же — это, прежде всего воинские традиции и «прусский дух», густо замешенные на пяти столетиях кровавой истории от тевтонских магистров, «отца ландскнехтов» Максимилиана I и Старого Фрица до Блюхера и Мольтке старшего.

Этой роли надлежало соответствовать. И Вильгельм старался. Старался изо всех сил! С годами все больше входя во вкус показной воинственности, и все меньше задумываясь о важнейшей составляющей металла фельдмаршальского жезла, — об ответственности. Зато поиграть «в солдатики» он обожал. И еще больше — «в кораблики».

Отсюда все. Все эти бесконечные военные игрища с парадами, от которых скрипел зубами весь Большой генеральный штаб, и маневры, на которых Экселенц непременно должен был гениально командовать всенепременно побеждающей стороной. Все эти его собственноручно выполненные эскизы военной формы, на фоне которых грустно бледнеют гламурные изыски Юдашкина. Эти постоянные, сладострастные переодевания монарха из мундира в мундир. Этот его наивный восторг от «получения» званий адмирала английского или русского флотов. Отсюда и сотрясания воздуха горячечно-воинственной риторикой «на публику», и «составленные» им проекты супер-броненосцев и мега-крейсеров, от которых видавшие виды инженеры хватались за пузырьки с валериановой настойкой или с чем покрепче.

Отсюда и со страху начатая им Великая война…

Не мудрено, что рациональным, вдумчивым немцам, составляющим костяк бизнес-элиты, и прекрасно понимающим, что война нужна не успешному Рейху, а его безнадежно отстающим англо-французским конкурентам, постоянные алармистские антраша монарха стояли поперек горла.

Гонка вооружений в «пределах разумного»? Да, это — прекрасно. Только политически ходить по лезвию при этом — зачем!? Зачем Фатерлянду эти угрозы и кризисы, когда нужно лишь кропотливо работать над мирным проникновением в Россию и тихим аншлюсом Австрии? Кому нужно было трясти перед носом у всего мира жупелом пангерманизма кроме сбрендивших историков и обойденных по службе офицеров?

Но Его величество окончательно врос в роль «великого тевтонского воителя». Вместо дипломатической и экономической «битвы за Петербург» и тактичного, «ползучего покорения Вены», кайзер без удержу гремел, грохотал, потрясал «латным кулаком» и грозно топорща брутально подстриженные усы, лез в Китай, лобызался с турками и строил, строил свои линкоры…

Последним гвоздем в «крышку гроба» карьеры князя Бюлова, как Имперского канцлера, стала его робкая попытка отобрать у Вильгельма часть любимых больших игрушек и, договорившись с англичанами об окончании бесконтрольной гонки линейных килей, скорректировать Закон о флоте в сторону увеличения в его составе легких сил.

Но все тщетно. Политический дилетантизм, недоговороспособность и тщеславное упрямство кайзера, помноженные на затаенный хронический страх нового «Копенгагена», загнали-таки Рейх за точку невозврата. В МИДе воцарился самоуверенный авантюризм Ягова, покрываемый внешнеполитическим дилетантизмом канцлера Бетмана и всеобщим низкопоклонством перед Экселенцем. Катастрофа стала неотвратимой…

Кстати. Маленькая ремарка. Ведь никто в Германии тогда, ни кайзер, ни Тирпиц, ни Бетман, ни Ягов, так и не осознали, что те времена, когда британский адмирал мог по обстоятельствам, собственноручно запалить войну, канули в Лету вместе с последним вздохом отходящего в Мир иной лорда Нельсона. С той самой минуты британский политический истэблишмент держал своих флотских в железной узде. А политические резоны не позволяли Лондону лезть в драку первым.

Безусловно, роль Вильгельма II в развязывании мировой войны — главная. Германия первой формально объявила ее России и Франции. И все ссылки на русскую мобилизацию и т. п. — аргументы «в пользу бедных». Поэтому, как тогда, так и сейчас, некоторые немцы, склонные упрощать ситуацию в поисках смягчающих вину нации обстоятельств, лукаво называют своего кайзера душевнобольным человеком. Враньё! При всех его срывах, депресиях и шокирующих выходках, ни сумасшедшим, ни слабоумным он не был.

Конечно, две главных прискорбных черты его характера — необузданная гордыня и подспудная трусливость — порождали не менее уродливые производные. С которыми теперь предстояло считаться нашим героям, Государю и всей российской государственной машине. Но тут уж ничего не поделаешь: ведь выбирали-то, в итоге, не билеты в рай, а меньшее из зол. Ибо иудины поцелуи англосаксов и ротшильдовской «семибанкирщины», — это куда страшнее. Тут вам и ипатьевский подвал, и еще десятки миллионов смертей.

***

— Так что, полный порядок, Ваше величество. Со слухом у Вас все замечательно, — Вадим сдержанно улыбнулся, — Могу ли я считать на этом мою миссию исполненной?

— Не спешите, мой дорогой. И… поставьте ЭТО еще раз, будьте добры, — Вильгельм задумчиво и грустно вглядываясь в туманную дымку, смазывавшую проплывающие за стеклом сады, хутора и шпили кирх варшавских предместий, кивнул в сторону смолкшего в углу салона «Берлинера»…

И вновь, властно и печально, плавно сплетаясь в текучем ритме со сдержанным перестуком вагонных колес, единовременно осеняя их и величием Небесной вечности, и напоминая о кратости земного бытия, полились в самую душу арганные аккорды…

Фа минор. Бессмертная Прелюдия… «Солярис»… Тарковский не знал Баха. А Лем не понял Тарковского. Но ведь возвышенный русский гений не просто экранизировал умную польскую космическую фантастику. Вовсе нет. С помощью гения немецкого он трепетно искал… искал свой путь к Богу! Путь подлинного нравственного очищения и уврачевания кающейся души. И не едино для себя, а для всех! Ибо понял, что исскуство — это Долг…

— Боже, как это прекрасно… — Император, прервав затянувшееся молчание, оторвал Вадима от накатившего очередного приступа «воспоминаний о потерянном будущем», — Согласитесь: Бах воистину велик.

— С этим не поспоришь. Гений — есть величина постоянная.