Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 54

— Нет, Эльстер, я не ходил по «пташкам», если ты об этом. Я всегда считал, что это нездоровое… явление.

— То есть тебе было противно?

— Эльстер, да что с тобой делать! Нет, я не хотел спонсировать кайзерстатских педофилов, ты это хотела услышать?! Все эти игры с моралью, все эти полутона — почти как человек, только механический, поэтому делайте что угодно… без меня. А если хочешь, чтобы я до конца был честен — я боялся увидеть там именно то, что увидел в тебе.

— Что? — прошептала Эльстер. Она крепче прижалась к нему, пряча лицо.

— Человечность. У человека чаще всего есть выбор. Хотя бы удавиться или жить дальше. Знаешь, я скрывать не стану — я люблю женщин и мне, проклятье, нравится заниматься любовью, но не до такой степени, чтобы ввязываться во все эти этические противоречия. Думаешь, я не понимаю, почему ты сбежала?

Он вспомнил фотографии, которые показывал Унфелих и тут же прогнал воспоминание.

— Прости, я… не хотела. Здесь живут несколько приезжих кайзерстатских рабочих, я случайно слышала вчера, как они на кухне обсуждали… в общем, им было интересно. И я подумала…

Уолтер поморщился, представив себе, в каких выражениях обсуждали свой интерес к Пташкам рабочие, квартирующиеся в Нижних Кварталах.

— Не думай. И не слушай, что по ночам на кухне треплют. Эльстер… ты же правда просто подслушала неприятный разговор?

— Да, конечно… знаешь, мы когда с Беккой заехали, в первый же вечер у меня в комнате разговаривали, и вдруг какой-то пьяный начал ломиться. Ну Бекка достала револьвер и дважды выстрелила в закрытую дверь. Я дырки заткнула потом, но все равно хорошо слышно…

— Потрясающая женщина, — проворчал Уолтер.

— Да, она такая… смелая. Или отчаявшаяся. Не знаю. Но стреляет хорошо, — улыбнулась она.

— Да уж, я видел. Пойдем. Эльстер?..

— Что?

— Что это такое звенит у тебя в карманах?

— Ключи, — невинно ответила она.

— А точно не ложки?

— Уолтер, зачем мне местные грязные, противные ложки, которые неизвестно кто в свой слюнявый рот совал? — возмутилась она. — Чтоб ты знал, я нам с тобой купила новые, в лавке! А это мне трогать даже мерзко!

Она придерживала дверь, чтобы он мог выйти. Проходя мимо, Уолтер не удержался и двумя пальцами вытянул из ее кармана блестящую золотистую ложку. Тяжело вздохнул и опустил обратно.

…

В экипаже Уолтеру пришлось снять маску и прижать к лицу надушенный платок. Его жестоко мутило от тряски, его мутило от запаха с улицы и от недостатка воздуха в маске его тоже мутило. Эльстер сидела рядом и придерживала его руку.

— Проклятье, как же я все это ненавижу, — прохрипел он, приоткрыв задвижку на окнах и обнаружив, что они проехали только половину пути. — Помоги мне, ладно? Нужно снять повязку…

— Уолтер, ты с ума сошел?!

— Ты хочешь, чтобы я вывалился из экипажа с рукой на перевязи, хромая и шатаясь? Около Колыбели Голубой, храма, в который ходят молиться все Говарды? Оставь руку забинтованной, просто сними ее с… Проклятье!

Боль колыхнулась тяжелой волной. В глазах потемнело и на мгновение не осталось ничего, кроме боли и черноты, словно он вернулся в камеру.

— … рядке?! — донесся до него голос Эльстер.

— В полном, — сипло соврал он. — Рана разошлась, да чтоб… — он грязно выругался, глядя на бинты, стремительно пропитывающиеся кровью. — Хорошо, пойдем другим путем.

Он поднял трость и постучал к извозчику.

— Останови!

Экипаж остановился рывком. Уолтер распахнул дверь, убрал платок и вдохнул полной грудью густой альбионский туман. Это стало последней каплей — его жестоко вырвало желчью прямо под колеса.

— Поезжай, какого… ты стоишь?! — крикнул он, ударив тростью по двери.

С трудом сев, он с отвращением вытер лицо платком и вышвырнул его в окно.

— А теперь покричи на меня, — попросил он Эльстер.

— Что?..

— Я не могу быть больным. Буду пьяным. Давай, вспомни все альбионские слова, которые ты слышала в гостинице… Нет, милая, не «швайне», «свинья».

— Глупое слово… — проворчала она. — Свинья!

Конструкцию, которую она выдала следующей, Уолтер не знал, но восхитился изобретательностью автора и памятью Эльстер.

— Ладно, я думаю, он все понял…

— Хальт ди фотце, — проворчала она. — Все, мы закончили представление?

— Нет, ты мне еще вслед покричишь, когда к Колыбели пойду. Не переживай, женщины постоянно таскают мужей в храмы, чтобы клирики им проповедь прочитали.

— Помогает? — скептически вскинула бровь Эльстер.

— Представь, что тебе три часа грустным голосом внушают, что из-за твоего пристрастия к джину случится конец света, — улыбнулся Уолтер, вспомнив последствия одной из своих попоек в юности.

Эльстер сочувственно посмотрела на него, а потом вытащила из кармана платок и протянула ему.

— Если бы Спящий просыпался из-за алкашей — Его бы мучила жестокая бессонница.

— Я тогда сказал клирику, что если мне не дадут воды и выпить микстуру — Спящий проснется от их жестокости, — усмехнулся Уолтер. — Не помогло, пришлось дослушать.

— Приехали, сэр, — глухо раздалось из маски.

— Отлично. Помоги мне поправить плащ, чтобы крови не было видно… Мать твою, как же паршиво… я пошел.

Он торопливо ободряюще сжал ее руку и надел маску.

Выйдя из экипажа, Уолтер минуту стоял, не в силах отвести взгляд от знакомого до мелочей храма. Закрученная спиралью башня, целиком облицованная светло-голубым мрамором, чудесным образом не тускневшим от альбионского тумана, казалась созданной из рассветного неба. На каждую пластинку был нанесен знак Спящего — плавная линия, чуть приподнятая с одной стороны, изображающая закрытый глаз. Эти линии создавали видимость ряби на стенах, словно волны на воде, в которой отражается небо.

— Чего встал, давай, вали, и чтобы пока не исповедуешься — не возвращался! Чтоб ты Спящему по дороге сниться перестал, мерзавец, и избавил меня и детей от своей пропитой рожи! — крикнула Эльстер из экипажа.

Он услышал как она торопливо, с сильным кайзерстатским акцентом жалуется на него извозчику, а потом — как врет, что он увез ее из Морлисса.

«Умница, девочка», — с нежностью подумал Уолтер. Через несколько шагов связь между масками пропала и он перестал слышать ее брань, сменившуюся тихим шорохом белого шума, который вдруг оборвался звенящей тишиной.

Экипаж остановился почти у ограды храма. От ограды до ворот нужно было пройти не меньше пятидесяти шагов, и эти шаги обещали стать самыми длинными в его жизни.

Мимо прошел клирик в красной судейской мантии. По воспаленным глазам мазнуло ярким пятном алого бархата. Уолтер нечасто радовался маске, но сейчас она стала спасением, скрыв болезненно перекосившееся лицо.

То, что его держали в камере без нормального суда, еще не говорило о том, что попадись он жандармам сейчас — ему удастся избежать этого мероприятия. К тому же на то, что суд будет не публичным, как в случае с Джеком, рассчитывать не приходилось. Он помнил, как брат выходил из зала суда — бледный, с мечущимся изумрудным безумием в глазах и кандалами на руках. Сопровождал его такой же безликий клирик в красной мантии.

Двадцать шагов. Воспоминание немного притупило боль, но усилило панику. С каждым шагом ощущение, что он идет в ловушку усиливалось.

Никакого патера Морна в Колыбели Голубой нет. Уолтера схватят и убьют, а потом и Эльстер, если ей не достанет благоразумия бросить его. Он искренне желал ей спасения, но точно знал, что на ее месте не стал бы бежать.

Стоило ему об этом подумать, как трость скользнула по мокрым камням и Уолтер упал на колени, едва не уронив маску.

— Сэр, как вы себя ведете? Немедленно вставайте!

Звенящий от возмущения женский голос раздался прямо над ухом. Уолтер успел увидеть подол светло-голубого платья Утешительницы, а потом она схватила его за больную руку и с силой потянула вверх, пытаясь поднять. Боль больше не была горячей пульсацией в ране — она вырвалась и пронизала насквозь сотней ледяных лезвий.