Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 63

— Эльстер, я думаю через пару дней нам придется покинуть это место, — осторожно сказал он, возвращаясь в келью.

— А как же имитация? Так и будешь ходить шестеренками наружу?

— Перчатки надену. Ничего, шестеренки увезем с Альбиона и они не будут грустить. Мне… неспокойно. Я не понимаю, почему ничего не происходит, и почему Унфелих до сих пор нас не нашел, но… — Уолтер не хотел признаваться в настоящих причинах своей спешки.

— Если ты говоришь, что надо ехать — поехали, — пожала плечами Эльстер. — Мне здесь тоже не нравится.

Он благодарно улыбнулся и взял с тумбочки чашку с холодным чаем.

— Мне тоже, — признался он. — Душно, тесно и эти стены неизвестно где прозрачные…

— Да! И меня раздражает, еще вчера показалось, что кто-то шепчет.

Чашка выскользнула из ставших непослушными пальцев и, жалобно звякнув, разлетелась голубыми осколками.

— Тебе вчера… что?..

— Да звуки какие-то странные, я думала ты тоже слышишь, — пожала плечами Эльстер. — Перед сном. Как будто шепчется кто-то, сразу много людей, но очень далеко… я думала, это тут голоса так разносятся, а что?

— Я ничего не слышу, — пробормотал он. Уолтер не стал говорить, что слышит Джека.

— Да ладно, мало ли чего почудится, — махнула рукой она. — Скажи лучше, а нельзя нам маски надеть и во дворик выйти погулять? Тебе доктор говорил воздухом дышать…

— Знаешь, что делают на Альбионе люди после сложных операций, если есть хоть какие-то деньги? — усмехнулся Уолтер, смущенно подбирая осколки. Он делал это левой рукой, чтобы восстановить мелкую моторику и отстраненно удивлялся тому, что можно больше не бояться поранить пальцы.

— Не-а. Стараются не сильно жалеть, что не померли во время операции и им придется наслаждаться этим местечком еще сколько-то лет? — улыбнулась она.

— Почти. Покупают билет на дирижабль и летят туда, где можно дышать воздухом.

— Ну и мы так сделаем. Поедем в Эгберт, как хотели. Я слышала, там все рыжие и много пьют, должно быть отличное место.

— Я всю жизнь про Эгберт другое слышал, — проворчал Уолтер, ссыпая осколки в урну у двери. — Впрочем, неважно, я много чего всю жизнь слышал. Эльстер, отдай дневник.

— Что? — растерянно переспросила она.

— Дневник. Три дня прошло, я в этом полумраке скоро забуду, как буквы выглядят. Мне надо узнать, чем меня поили, может мне давно застрелиться полагалось.

— Ну что ты говоришь! — расстроено воскликнула она, доставая из сумки блокнот. — Не таким же чудовищем был твой брат.

Уолтер мог поклясться, что слышал, как кто-то самодовольно хмыкнул в углу. И на этот раз он был полностью согласен с Джеком — он мог оказаться чудовищем гораздо худшим, чем Эльстер была способна представить.

— У аристократов всегда были проблемы с родственниками, — невесело усмехнулся он. — Вот к примеру моя тетушка Джейн — потрясающая женщина, заваривает чай лучше всех на Альбионе, виртуозно играет в бридж, родила восемь детей и все в ней души не чают. А вот брат не захотел заваривать чай и быть образцовым папашей.

— А ты хочешь? — тихо спросила Эльстер, с ногами забираясь в кресло.

— Хочу, — признался он и сразу заметил, как изменилось ее лицо. — Ох, Эльстер… знаешь, я буду только рад, если у моих детей не будет зеленых глаз и фамильных говардских носов. И фамильного говардского всего остального тоже… Ты любишь детей?

— Очень… — прошептала она.

— Ну вот и отлично. Подождем пока это все закончится, купим дом у моря и заберем из приюта при какой-нибудь Колыбели пару ребятишек, — обнадеживающе улыбнулся он, стараясь не задумываться над тем, где и при каких обстоятельствах она могла проникнуться любовью к детям.

— Уолтер, ты что, правда хочешь со мной остаться? — Эльстер казалась скорее растерянной, чем обрадованной.

— А ты? Хочешь остаться со мной? — спросил он, откладывая дневник. Прошлое в этот момент имело гораздо меньше значения, чем будущее. На дирижабле у них уже произошел похожий разговор, но тогда он был скорее похож на шутку.

— Я… я… — пробормотала она, пряча взгляд, и Уолтер ясно различил какую-то внутреннюю борьбу.

— Только честно, — предупредил он, — не боясь, что у меня от расстройства рука отвалится. Ее крепко пришили.

— Уолтер, я не снюсь этому вашему, у меня никогда не будет детей и я работала в борделе, — напомнила она.

— Если это все, что тебя смущает, то я нищий со склонностью к алкоголизму и сумасшествию, а мой брат у себя в подвале вивисекции проводил. Еще не известно, кто из нас более завидная партия.

— А я еще и вру.

— Мы все врем, — фаталистично пожал плечами Уолтер, протягивая руку к дневнику. Прикосновение к прохладной шершавой коже обложки почему-то вызвало отвращение.

Ему не хотелось заставлять Эльстер отвечать на такие вопросы. В конце концов неизвестно было даже выживут они или нет. Может быть Унфелих ночью проберется каким-нибудь тайным ходом и пристрелит обоих. Это пока Уолтер был альбионским аристократом его нельзя было убивать и приходилось считаться с тем, что он не должен быть свидетелем убийства. Если отец подписал отречение — Унфелих может даже не прятать его труп, бродяга без имени и рода никому не интересен.

Он не заметил, как она встала с кресла и положила ладонь на дневник.

— Хочу, — ее глаза отражали мягкий желтый свет, и Уолтер вдруг забыл все слова, которыми собирался отвечать.

— А Джейн Бродовски была не худшим, что ты мог придумать, — голос Джека был далеким, приглушенным и не имел никакого значения.

Дневник с глухим стуком упал на пол и рассерженно зашуршал страницами, когда Эльстер задела его подолом юбки.

Уолтер не помнил, чтобы хоть раз целуя девушку ему удавалось отрешиться от всего мира и полностью потерять себя. Вот как должен был умереть лорд Уолтер Говард — никакое не безумие приносила любовь, а спасение.

«Ты целуешь ее и забываешь себя, — полоснули сознание словно плетью слова Джека, — а потом вокруг только кровь и страдания…»

Но не было никакой крови и никаких страданий. Он оставит на Альбионе свои кошмары, снова сбежит от Уолтера Говарда, а может быть даже навсегда похоронит его в этой келье. Если только Эльстер и правда останется рядом. Ничего не будет нужно, ничто не будет иметь власти над его разумом, только эта женщина, совершенная мечта Эриха Рейне.

— Значит, мы все решили. Осталось избавиться от этого странного человека в дурацких очках, и будем жить счастливо, — улыбнулся он, отстраняясь. Эльстер как кошка потерлась кончиком носа о его подбородок и встала с кровати.

— Ладно, оставлю тебя наедине с братом… нашла в библиотеке какую-то кайзерстатскую книжку, спрячусь в нее от твоих тайн.

— Это не мои тайны, — проворчал Уолтер, осторожно поднимая дневник. Ему казалось, что он держит в руках мертвое животное.

Он быстро нашел страницу, на которой остановился в Вудчестере. Осторожно разгладил примятую бумагу ладонью.

Следующая запись снова была о Кэтрин. Уолтер хотел пролистать и поискать описания экспериментов, чтобы выяснить, что такое проклятый «Грай» и оставить Джеку его секреты, но не смог.

Потому что был еще один вопрос, на который он так мучительно пытался себе ответить.

Потому что был еще один кошмар, преследовавший его с самой казни Джека.

Он видел много кошмаров и они всегда немного отличались друг от друга. Он убивал Эльстер то лезвием из трости, то душил, то стоял на коленях уже над мертвым телом и скользкими руками пытался починить оказавшийся слишком хрупким механизм. Джек терялся в черном провале, а за спиной Уолтера на секунду в едином восторженном экстазе замирала толпа, но иногда никакого провала не было и он не мог оторвать взгляда от конвульсивно дергающейся петли, и иногда Джек оставался стоять на эшафоте, но словно таял под оказавшимся беспощадным серым альбионским солнцем, и с его плеч и лица что-то белое капало, словно воск со свечи, на черный бархат эшафота.

Один сон оставался неизменным. Сон о дне, который доломал его жизнь, вынуждая прятаться от собственных сомнений в приморском пабе. Последний раз он видел его в Лигеплаце, и хотел бы не видеть больше никогда. Но знал, что он вернется, обязательно вернется, вместе со стучащим в ушах полным отчаяния голосом Джека: «Спаси меня, Уолтер!»