Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 64

И Уолтер хотел найти ответ на вопрос, который так и не дал ему в тот день Джек.

Как на самом деле умерла Кэтрин Говард?

— Все мысли занимает скорое возвращение домой, — вдруг раздался печальный голос совсем рядом. Уолтер вздрогнул от неожиданности, но опустил глаза к дневнику и начал читать.

…

Все мысли занимает скорое возвращение домой. Ни одной живой душе я не признаюсь в том, как скучаю по теплой воде, джину и чистым простыням, но перед собой могу быть честным.

К тому же меня не оставляют мысли о возможности скорого брака. Чувства, которые я испытываю к мисс Борден, гораздо глубже, чем простое вожделение мужчины, долгое время оторванного от общества женщин. Похоть мне не только не свойственна, но и непонятна — я нахожу ее уделом слабых и недалеких людей. Нет, то, что я испытываю к мисс Борден — чувство, далекое от примитивных рефлексов. Признаюсь, оно даже пугает меня. Я теряю себя рядом с ней, меня одолевает несвойственная робость и какой-то особый трепет. Нет, эти чувства невозможно описать, им можно только покориться — думаю, сопротивление все равно было бы безрезультатно.

Как описать чувство, которое вызывает ее случайный взгляд, смущающий больше, чем случайное прикосновение? Где найти слова, чтобы описать дрожь, которую вызывает ее голос?

Я думал, у меня нет сердца. Но теперь я чувствую его присутствие в своей груди удивительно ясно, и чувствую, как отчаянно оно болит, и болеть будет до самого Альбиона, где я наконец-то предложу его Кэтрин.

…

Уолтер читал эти слова со смесью стыда и облегчения. С одной стороны он бестактно подглядывал в душу Джека, а с другой — видел в его словах отражение собственных чувств, которые были далеки от безумия. Человек, который писал эти слова, не мог быть убийцей Кэт.

— Но знаешь что, Уолтер? — горько усмехнулся Джек. — Не знаешь. А Эрих Рейне когда-то был вынужден мараться о такой же сброд…

Уолтер с трудом сдержался, чтобы не рыкнуть на него. Почему-то стало заранее тошно.

…

Эрих Рейне когда-то был вынужден мараться о такой же сброд. Хорошо, что биологически это все же люди. Они реагируют как люди, живут в иллюзии, будто их культура и традиции представляют хоть малейшую ценность, а что важнее всего для меня — как люди сходят с ума.

Сегодня привезли новую партию пленных. Эта война нужна нам, нужна, как никогда. Тот, кто верит в сказки об Эрихе Рейне, ставившем эксперименты над альбионскими нищими, попросту глуп.

Как хорошо, что большинство людей глупцы. Роверик Чойс, который настрочил свою изобличающую книжонку, «Ночной кошмар механической птицы» по заказу самого Рейне — прекрасное доказательство того, как легко манипулировать толпой без всяких капель.

Никаких нищих-добровольцев не хватило бы для такой масштабной работы. Такие задачи всегда решаются одинаково.

Война Журавлей десятилетия назад принесла нам небывалый прорыв. Механические протезы, механические люди. Я не возьмусь осуждать Рейне — он был великим человеком. Он создал человеческое подобие, а люди уже распорядились им в силу своих скудных возможностей.

Но каждый прорыв должен влечь за собой следующий.

Нам нужна была новая война.

Конечно, война с Гунхэго — плохой вариант. Гунхэго покупает столько альбионского опиума, что найти среди пленников тех, кто не имеет резистентности к наркотикам, становится практически невозможно. Мне нужны только «чистые» подопытные — насколько чистой может быть подобная дрянь.

Я предложил проект оружия нового типа.

Правительство отправило заказ на штамм вируса, устойчивого к транспортировке, температурам и способного жить вне носителя достаточно долго, чтобы найти нового. Им действительно казалось, что это хорошая идея.

Разработка подобного вируса может занять годы и потребует огромного количества материала. Где взять столько людей для опытов, где взять столько врачей, не поддавшихся ложной этике? А потом что делать с территориями, заваленными зараженными трупами? А самое главное, что делать, если вирус мутирует и мы не успеем улучшить вакцину? Альбион уже пустел из-за эпидемий в прошлые века.

Нет, я создам нечто, превосходящее любой вирус. Совершеннее любой телесной болезни. К тому же у меня есть база — я не знаю, откуда мне привезли эликсир под кодовым названием «Трель», но его создатель — настоящий гений. Я улучшу его, превращу целительные капли в яд. Мне потребуется меньше людей для экспериментов, никто из моих коллег не подвергнется риску заражения и никто не прикроет проект, доказав, что он разбудит Спящего. Впрочем, это волновало меня меньше всего — Колыбель Серая одобрила мои планы.

Территория, населенная безумцами куда лучше толп зараженных. Сумасшедшие — плохие противники, к тому же чаще всего они убивают себя сами. Чистые трупы относительно здоровых людей, без всякой смертельной заразы. Неужели это не красивее, чем гниющее мясо на улицах?

Вчера мне наконец-то пришел ответ. Не знаю почему так долго, почему не в начале войны — но я получил разрешение Колыбели Серой и грант. Печать не вызывала сомнения, все подписи были на месте. Я могу начинать, и теперь даже Колхью мне не указ.

…

— Ах ты паскудный выродок! Это не от меня, от тебя всю жизнь были проблемы! Полюбуйся, хренов патриот, что мне за тобой приходится расхлебывать! — Уолтер в ярости схватил с тумбочки вторую чашку и запустил ее в сторону, откуда последний раз слышал голос. Чашка не зазвенела, разбиваясь, она будто хрустнула о стену, и осколки с тихим шорохом упали на пол.

— Уолтер, ты чего? — испуганно вскрикнула Эльстер, бросаясь к нему, но останавливаясь посреди комнаты.

Он поднял на нее взгляд и увидел в небольшом зеркале за ее спиной свои безумные, налитые кровью глаза.

— Он, мать его, заботился о благе Альбиона! Представь себе, он поперся на войну, чтобы ему никто не мешал во имя идеалов своей страны проводить опыты! — Уолтер взмахнул дневником, и Эльстер отшатнулась, будто он на нее замахнулся. Это отрезвило лучше любых слов.

— Прости, я… не хотел тебя пугать, — виновато сказал он, бросив дневник на кровать. — Я не ожидал… думал, он просто… я не знаю, о чем думал, но не мог себе представить… — бормотал он, собирая осколки.

— Уолтер… — прошептала Эльстер, касаясь его волос. — Я тебя не узнаю. Может… ну его, этот дневник? Хочешь — напиши мне по-вашему слово «Грай», я сама найду, где про него написано и вырву тебе только эти страницы? Что это слово вообще значит, кстати?

— Грай — это птичий крик… когда много птиц кричат, — пробормотал он, поморщившись. Слово ему не нравилось, и какая-то мысль настойчиво брезжила где-то на задворках сознания, но Уолтер был слишком взбешен, чтобы сосредоточиться на ней.

Вернувшись на кровать, он с отвращением взял дневник и несколько секунд разглядывал вензель на обложке, будто старался найти там ответы в обход омерзительных подробностей. Но две буквы никак не складывались в правильные слова и дневник пришлось открыть.

…

Они бормочут что-то на своем лающем языке. Я не понимаю ни слова, но слышу умоляющие интонации. И ненавижу еще больше — они смеют о чем-то меня просить.

Все они врут моему переводчику и это злит еще больше — неужели думают, что я дурак?

Простые вопросы. «Сколько лет». «Профессия». «Употребляете ли наркотики и алкоголь, курите ли табак». Половина не в состоянии ответить даже на это — некоторые начинают считать свой возраст на пальцах, на вопрос о профессии многие начинают торопливо перечислять профессии предков. Самое паршивое, что даже пара солдат с плетьми на способствовала скорейшему допросу — пленные просто не понимают, что от них хотят, а в истязаниях я не нахожу никакого удовольствия. Насколько презренным человеком надо быть, чтобы наслаждаться страданиями столь жалких существ? Чтобы вообще наслаждаться чьими-то страданиями?