Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 7

Но напоминание о том, что человек, с которым ты живешь, вовсе не человек, а его механическая реплика считалось жестокостью, а в случае герра Унфелиха еще и нарушением служебной этики.

— Пес с ним, Хенрик. Что нам за дело до него, мы ведь и правда никого не укрываем.

— Этот ищет «пташку», не «соловья». Я не слышал, чтобы «соловьи» улетали…

— Я не знал и что «пташки» улетают. Они разве не бездушные? От чего им бежать? — удивился Уолтер.

— Да кто же их знает. Спящий с ними, Уолтер, пересыпь лучше песок на другой поднос, а этот отдай Василике, пусть на кухню отнесет — горелым кофе все провоняло, — сказал Хенрик.

— А я тебе скажу, Уолтер, от чего они бегут, если ты хочешь послушать, — прошипела Зэла. — Те люди, что ходят в бордели «Пташек» способны кого угодно…

— Зэла, прошу тебя, здесь посетители. В прошлый раз твоя пропаганда кончилась дракой, — скривился Хенрик, положив руку ей на плечо.

— А это все потому, что…

— Зэла, ради всего что для тебя там свято, никто из нас не ходит в их бордели и не одобряет этого! И вообще, поменьше бы ты сейчас воевала с «Пташками» — жандармы и Пишущие всего города ищут убийцу одного из их владельцев, не время показывать антипатии, — не выдержал Уолтер.

Напоминание о том, что по слухам происходило в «Пташках» для него было болезненным полуупреком. Он никогда не поддерживал этот бизнес, но он закрывал глаза на его существование, как и вся страна. Уолтер читал мемуары одного из офицеров жандармерии, где он писал о благотворном влиянии «Пташек» на уровень преступности. Как только появилась возможность недорого и безопасно удовлетворить самую грязную свою фантазию, вплоть до реалистичного убийства, на улицах стало гораздо спокойнее.

Все это успокаивало совесть. А потом появлялась Зэла или вот такой жандарм с неожиданными новостями о том, что «пташки» иногда улетают.

В такие моменты Уолтер почему-то начинал чувствовать себя виноватым.

— Вот от того, что мы их не показываем… — проворчала Зэла, впрочем, оставив скользкую тему.

— Ой! А кофе-то фрау ведьме я так и не отнесла! — вдруг сказала Василика, виновато глядя на чашку с остывшим напитком. — Уолтер, поставь еще, я пойду извинюсь и пообещаю ей комплимент… Ее нет, герр Хенрик! — расстроенно всплеснула она руками, обернувшись к залу.

Стол, за которым сидела Сулла был пуст. Василика выглядела искренне огорченной. А вот Уолтер и Хенрик испытывали немного другие чувства.

— Она… улетела? — тихо спросил Хенрик.

— Надеюсь она просто не дождалась кофе.

— Настоящая чародейка подожгла бы стойку, если бы о ней забыли.

— Но ведь мы оба видели, как она колдовала, Хенрик, — напомнил ему Уолтер об их общей лжи.

…

Мия появилась в пабе в семь часов вечера, точно как и обещала в последней записке. Мия играла на скрипке, и консерваториям и театрам предпочитала улицы и пабы..

Когда Уолтер после знакомства с Мией попытался вспомнить ее лицо, ему с трудом это удалось. В ней было слишком много деталей, которые отвлекали. Уолтер слышал, что она жила с Идущими и переняла немало их привычек.

Мия была яркой. Ее яркость балансировала на грани вульгарности, но на памяти Уолтера ни разу не пересекала ее. Мия любила пышные юбки до колен, никогда не носила корсетов, лишь иногда в угоду моде заменяя их широкими поясами или жилетами. Она любила блузки с широкими рукавами и надевала невероятное количество браслетов и колец, но Уолтер ни разу не видел на ней бус или ожерелий. Волосы она не красила, оставив им простой темный цвет. Зато она любила птичьи перья. Их она вплетала в косы, иногда так густо, что становилось не видно волос.

И за всеми этими побрякушками и пестротой Уолтер не сразу обратил внимание на ее лицо. Но когда обратил, уже не смог забыть. Мия была бледной, с едва заметными веснушками. Острый подбородок, высокие скулы — именно к таким лицам он привык на Альбионе. Но таких глаз, как у Мии, не было ни у одной из альбионских аристократок. Зеленые у зрачка, они становились почти голубыми к ободку. «Как морские волны», — с восторгом думал Уолтер.

Впрочем, насколько он знал, Мия была из тех женщин, в которых постоянно кто-то влюбляется, и не из тех, кто отвечает взаимностью. Никто даже в портовом пабе, эпицентре сплетен, не знал, был ли у нее хоть один роман. Уолтер не хотел себе признаваться, но особенное удовольствие ему приносили мысли о том, как его отец отреагировал бы на подобные симпатии.

— Уолтер! Как настроение? Мы сегодня будим в душах лучшее силой искусства? — широко улыбнулась она.

— Я думаю, мы сегодня играем так, чтобы людям было не стыдно, что они не всегда хотят лучшего, — улыбнулся в ответ Уолтер.

Мия рассмеялась и протянула ему руку. У нее была маленькая и горячая ладонь и сильное, почти мужское пожатие.

— Значит, мы играем и поем сегодня про алкоголь, море и девок? — уточнила она.

— Про все, что здесь свято. Забыла, что мы еще проявляем антипатии к правительству, рассказываем про нашу общую нелегкую долю и воспеваем милых барышень, ждущих на берегу.

— Отлично, это я люблю! Хенрик, дорогой мой, здравствуй! Уолтер говорит, что мы сегодня поем матросские песенки, бранимся и похабничаем. Мне для этого нужен грог, только лей побольше рома!

— Ты, Мия как всегда очень мила, — добродушно проворчал Хенрик, ставя в горячий песок глиняный кувшин.

— Что поделать, родители дали мне хорошее образование и выучили играть на скрипке, но совсем забыли привить изысканные манеры.

Мия села за стойку, и тут же перегнулась через нее, принюхиваясь.

— Ты добавил мне в грог вишневый ликер, — заявила она. — Я люблю тебя, Хенрик. Просто знай, что я тебя люблю.

Уолтер вдруг почувствовал, как окружающий его мир обретает особенно яркие очертания. Всего на секунду он особенно ясно ощутил все, что происходило вокруг.

На улице — сырой и промозглый ветер, но этот ветер дует с моря, и дует он где-то за стенами паба. В пабе горит жаркий очаг и зажжено множество свечей — Хенрик экономил на электричестве. Голоса людей вокруг сливаются в один монотонный гул, потому что ни один из голосов не несет в себе угрозы. С кухни пахнет свежей выпечкой и готовящимся рагу, а на плите за стойкой в роме и чае расходятся пряности. Сам Уолтер растрепан, на нем старая рубашка и мятый жилет, а на брюках нет стрелок. Рядом с ним Хенрик, которого он искренне считал своим другом, Василика, которая точно знала, что мужчины, сходящие с кораблей, тоскуют по запаху вереска.

Не было Альбиона с его вечными туманами, официальными приемами и бессонными ночами, когда Уолтеру казалось, что на него смотрят сотни внимательных, оценивающих глаз. И не было его брата Джека.

Зеленоглазый Джек, надежда родителей, старший сын. Талантливый врач, который очень любил ходить в темноте по туманным альбионским улочкам. Он не просто остался где-то в другой жизни. Уолтеру показалось, что его вовсе никогда не существовало.

Имел значения грог, Мия, ее сладковатые духи, Хенрик со своей механической Мадлен и Зэла, играющая в кости с матросами. А все, что было на Альбионе, пусть там и остается.

— Уолтер, ты будешь сидеть и мечтательно улыбаться или дашь мне мелодию? — улыбнулась Мия, наклоняясь к нему.

От нее пахло апельсиновой цедрой и вишневым ликером.

— Конечно.

Уолтер поднял гитару и простучал по ее корпусу короткий ритм, а затем взял первые аккорды.

— Как тяжко коль приходит осенняя пора,

И в ней вовсе нету счастья и нет в ней серебра…

Мия, не вставая со стула, легко взмахнула смычком.

Посетители отрывались от своих кружек, поднимали глаза к стойке. Многие улыбались в ответ на улыбку Мии, которая играла незатейливую мелодию, легко качая головой в такт музыке и не забывая подмигивать публике.

Уолтер, напротив, был серьезен. Он заметил, что такие простые песенки захватывают куда больше, если поначалу сохранять каменное выражение лица и петь, тщательно выводя каждый такт.

Допев первый куплет, он обвел людей мрачным взглядом, а потом широко улыбнулся и ударил по струнам, сломав ритм для припева. Посетители отозвались одобрительным гулом. Кто-то начал подпевать.