Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София. Страница 86

— Он знает? Он ведь все это знает?!

— Конечно.

— Ты хочешь сказать, что за нами идет человек, который зная все вот это, хочет тебя убить?! Потому что ты сбежала?!

— Конечно. Уолтер, ты себе представляешь, какие там деньги?

— Эльстер, я, проклятье, почти за еду играл в лигеплацком баре, носил шинель, которую купил в магазине ношеной одежды и не мог заначку, которую из Вудчестера увез, потратить, потому что вообще не понимал, на что! Я понятия не имею, зачем человеку столько денег! И как можно ради них…

— Ты знаешь, что это проблема не Кайзерстата. У вас на Альбионе совершенно так же, только без экзотических ярлычков. Никто этого не видит, никто не хочет этого знать. Твой брат шатался по вашим Нижним Кварталам, забирал оттуда женщин, пытал их и складывал тела у себя в подвале — что, кому-то было дело?! Кому вообще не наплевать?!

— Мне не наплевать, — глухо ответил он.

— Поэтому я и… я не знала, что так бывает, Уолтер. Не думала, что есть хорошие люди. Потом-то кошмар закончился и началась работа. Тех, кто пытался сбегать быстро ловили и убивали. Но сбегали редко. Мы быстро начинали верить в то, что на самом деле не люди. Конечно, все прекрасно знали, что никаких шестеренок у нас внутри нет, но статус «человек» в собственных глазах терялся очень быстро. Чувство собственного достоинства, гордости, индивидуальности — все это растворялось, уходило. Я научилась улыбаться, делать что от меня требуют, не артачиться и не вызывать подозрений. Жить не хотелось, умирать не хотелось… не хотелось вообще ничего.

Сверху раздался глухой стук. Эльстер вздрогнула и выронила стакан, расплескав остатки настойки по его брюкам.

— Что-то упало, — успокаивающе сказал он и сжал ее плечи.

Она обернулась и посмотрела на него совершенно безумными глазами, в которых не читалось ни одного осознанного чувства, только хаос, вихрь сменяющихся эмоций.

— Тебе нечего бояться. Здесь нас не найдут, а если найдут — я тебя не отдам.

— Тогда и тебя убьют, — прошептала она, и в ее глазах блеснули слезы.

— Эльстер, — вкрадчиво улыбнулся он. — Если мы будем, отталкивая друг друга, заниматься самопожертвованиями — Унфелих порадуется тому, какие ему достались идиоты и убьет обоих. А я знаешь ли даже в юности не любил истории, закончившиеся парой трупов и кучей скорбящих родственников.

— По мне никто не будет скорбеть, — угрюмо ответила Эльстер.

— А после моей смерти донна Скалигер пренебрежет рекомендациями врачей и откроет бутылку вина со своей родины, — улыбнулся он. — Не бойся. Все будет хорошо.

Он наполнил стакан и поддержал ее руку, пока она пила.

— Уолтер?.. — задумчиво протянула она, и в ее глазах растекалась черная тоска.

— Что? — он забрал у нее стакан и поставил на пол.

— Давай на кухню сходим, а? Ненадолго.

— Зачем? Полбутылки еще осталось…

— Ну ты что как маленький-то? При чем здесь бутылка… — прошептала она, заглядывая ему в глаза.

Уолтер бросил быстрый взгляд на Зои, которая с самого завтрака сидела на полу со своим шнурком.

— Кажется, мы пока не очень готовы быть родителями, — прошептал он, вставая.

— Ничего, мы еще станем взрослыми и умными, — обожгла она дыханием шею.

Он понял, зачем ей это нужно — почувствовать человеческое тепло, выплеснуть горечь, раствориться ненадолго в чем-то далеком от того, о чем она сейчас рассказывала.

Уолтер тоже нуждался в этом. Хотелось забрать, растворить, заставить забыть, хотя бы ненадолго. Он успел почувствовать, как странное чувство полоснуло сердце — это было не счастье и не удовлетворение, нечто странное, пронесшееся вслед за мыслью о том, что он не напоминает ей никого из тех, о ком она сейчас рассказывала.

К счастью, стол был крепким.

…

От Эльстер сильно пахло алкоголем и апельсином с черным перцем — похоже на духи донны Скалигер. Черная пыль запуталась в ее волосах — кажется, они опрокинули перечницу. Уолтер, чихая, растрепал ей волосы, чтобы вытрясти его.

Они не стали садиться в кресло, устроившись рядом, на полу. Настойки в бутылке осталось совсем немного, и Уолтер предусмотрительно взял еще одну. Эльстер не выглядела захмелевшей, но тоска в ее взгляде почти растворилась.

Он разжег камин, про себя радуясь, что когда-то не стыдился проводить время с Атаро и другими слугами. И учиться делать то же, что они. Говорил отцу, что аристократ не должен бояться пачкать руки, а он только презрительно кривил губы.

Эльстер положила голову ему на колени и протянула руку к огню, наблюдая, как отблески пляшут на коже. А потом продолжила, будто они и не прерывались:

— За нами хорошо ухаживали. Все еще держали взаперти — я не видела улиц, не знала, как живут обычные люди, только по рассказам.

— Где же ты научилась прятаться?

— Это легче, чем кажется, — усмехнулась она. — Надо никому не верить, очень хотеть жить и мыслить не так, как другие. Я смутно представляла, чего от меня ждут и решила, что буду делать по-другому.

— А со мной зачем осталась, когда я сказал, что не могу помочь?

— Я Унфелиха услышала тогда, в пабе. Ну и думала, что все. Ваш этот… Хенрик еще с ним так спокойно разговаривал, «да, да, конечно покажу, нам тут скрывать нечего». И я тогда подумала, что все кончилось. Села посреди комнаты, уставилась на дверь и стала ждать, пока он поднимется. И вдруг девочка эта, с косичками рыжими заходит, лицо мое видит и хмурится так… говорит — пошли. Я думала, она меня к нему поведет, — она поежилась и прижалась к нему. Уолтер тоже вспомнил, как решил, что все кончено и Унфелих ее забрал, еще совсем чужую девушку. Вспомнил свой ледяной ужас от этой мысли.

— Иду с ней, вдруг понимаю, что воротник намок — слезы катятся, а я не замечаю, — продолжила она. — Завела меня в комнату в конце коридора, заставила на коленях выползти на балкончик, он там крытый, не кованый… и открыла ход на пожарную лестницу. Я думала, упаду — руки тряслись, но ничего. Снизу меня женщина встретила, которая к тебе привела, накинула на меня куртку с капюшоном и увела к берегу. Мы там с час постояли, она байки рассказывала про двигатели, я ничего не понимала. Стояла, как дура, ревела, а она смотрела… как будто все знала.

Уолтер с тоской подумал о том, что больше никогда не увидит ни Хенрика, ни Василику, ни Зэлу. И что они никогда не поверят, что их музыкант — не убийца. «Младший щенок песьего семейства» — намертво врезались в память слова Зэлы. И он никогда не сможет сказать им «спасибо».

— Я тогда поняла, что не зря всегда думала, что людей много хороших. От плохих уже тошнило. Мой новый… статус быстро отучил меня удивляться жестокости. Там целый этаж с ваннами и врачебными кабинетами, чтобы синяки и ссадины быстрее проходили. Резать и пороть до крови можно только по специальной договоренности, чтобы они якобы успели «подготовиться». На самом деле они просто берут за это гораздо дороже, чем за обычное посещение, а потом… ты не заметил, наверное. Смотри, — она расстегнула рубашку и спустила с плеча. Указала куда смотреть несколькими скользящими движениями пальца.

Уолтер пригляделся. Действительно, заметить несколько шрамов было практически невозможно — если он правильно видел, поверх была нанесена татуировка в тон коже.

— Нам нельзя загорать, — сообщила она. — От плети шрамы иногда получаются уродливые, как бы врачи потом ни старались, заметные, но они умеют делать чтобы рельеф не оставался. Такие закрывают рисунками в виде перьев.

Он только покачал головой. Мысли путались раскаленной проволокой. Когда-то ему казалось, что убийства, совершенные Джеком в подвале — верх бесчеловечности и жестокости. Потом — что это его эксперименты в Лестерхаусе.

А сейчас Эльстер рассказывала ему нечто такое, от чего, казалось, должен был поседеть даже Джек.

— Ошибаешься, — немедленно отозвался он. — То, что твоя девочка рассказывает — отвратительно. Это укрепило бы мою мизантропию, но не могу сказать, чтобы меня это особенно шокировало. Какое правительство лучше? Альбион оплатил мою поездку и эксперименты. Кайзерстат оплачивает спокойствие на своих улицах. То, что она рассказывает, происходит повсюду. Только кто-то закрывает на это глаза добровольно, а кто-то — потому что ему скормили милосердную сказочку про механических птичек.