Межлуние (СИ) - Воронар Леонид. Страница 71

— Твое появление требует пересмотра нашей стратегии. Учитывая ситуацию, и протекцию рода Фагус, предлагающего тебе временное убежище, мы рассмотрим твое обращение более подробно, чем обычно.

— Благодарю вас, — ответила Аэрин, проглотив горький комок в горле.

— Это не все. Эспаон слишком важен для нас. Мы не можем его потерять из-за собора. Если Круг Каристоля согласится с моими доводами, то твоему возвращению ничего не помешает.

Это был подлый удар. Аэрин вздрогнула и обернулась к Видье, как будто спрашивая у нее: «Я не ослышалась?»

— Вы не позволите мне остаться?

— Мы желаем восстановить Ковен. Никто не будет переселять старый род или обрекать на изгнание одну из ветвей, но в наших силах основать новый. В скором времени приговоренные к изгнанию давы получат возможность искупить свою вину. К ним присоединяться брошенные мужьями, согласившиеся на переезд. Мы долго не могли подобрать подходящую кандидатуру на роль Наставницы, и вот, так сложилось, что ты оказалась здесь. Каристольский Ковен имеет право поручить тебе миссию зарождения рода Ларикс в Сан-Бургосе.

«Вот и все», — Пришло на ум Аэрин. — «От меня избавятся под благородным предлогом».

— Изгнанницы лишены Каф?

— Конечно. Им запрещено вызывать Карн или Монни.

К отлучению от рода и изгнанию приводили отравление или губительное проклятие. Этого не достаточно для смертельного приговора, но влечет обязательное наказание. За этими давами нужно постоянно следить, не говоря уже о варке и передаче им любовного зелья для потенциальных женихов. А родившихся девочек придется обучать премудростям гадания, как единственного навыка, в совершенстве развитого у потенциальной Наставницы. Самое неприятное, что придется враждовать с родственницами рода Бетула, получившим покровительство Купола. И это не фигура речи. Давы из Бетула, достигшие совершеннолетия в момент предательства, должны исчезнуть. Гниль вырезают до чистой древесины, а молодые побеги, еще способные прижиться на новом месте, переносят на ствол другого рода. Например — Ларикс. Каристоль мог прислать даву, специализирующуюся на проклятиях, или поручить это дело самой Махаши, искусной в таких делах.

Пройдут годы, прежде чем новое поколение начнет борьбу за освобождение Родины, поскольку иного пути не было. Если она пройдет через все это, то станет более жестокой, чем Махаши, превратившись в сухое скорченное дерево.

— Я не смогу быть надзирателем, — ответила она с мертвенно-бледным лицом.

— Понимаю тебя. Когда-то и я попала в Каристоль, как изгнанница Мхарба. Сейчас тяжелые времена и пришедшая к нам Сестра останется без работы.

«Талантливую даву, склонную к состраданию, не отправят на другой полумесяц», — догадалась Аэрин.

— Я отправлюсь в Ланжи к роду Таксодиум.

— Из-за политического кризиса в Илинии, наши постоянные клиенты перестали скупать зелья как раньше, но если ты обязуешься ожидать у Ханны нашего решения, я разрешу тебе там остановиться.

— Мне нужно время.

Махаши нахмурилась, ощутив сопротивление девушки.

— У тебя два дня. К вечеру шестнадцатого септимия ты должна быть в Ланжи. Там тебя будет ждать судно, идущее в Сан Бургос.

Если раньше у Аэрин были сомнения, то теперь они окончательно рассеялись словно дым, оставив ей обуглившуюся от отчаяния недостижимую мечту. Говорить больше не о чем. Рассерженная девушка затаила не только обиду, но и закрепилась в мысли не выполнять накладываемые на нее обязательства. Надо было лишь найти болевую точку Каристоля, чтобы ударить по ней в ответ.

Дава встала, обозначив конец беседы. Именно она должна завершить разговор, а не Махаши. Никто не посмеет навязывать ей свою волю.

Прием закончился и, вызвав к себе помощницу, архидава попросила ее никого не впускать до ее распоряжения. Затем, пройдясь по комнате, она наклонилась над диваном и провела рукой по гребню. Два длинных черных волоса повисли между ее пальцами, и Махаши отнесла их к столу. Опустив в пустой конверт, лежащий наготове, она подписала его именем Аэрин из рода Урбан, и немедленно запечатала.

Существовала давняя традиция, обязательная для Ковенов вне пределов Каристоля, по сдаче волос первой стрижки девочки. Они запечатывались в керамическом сосуде и хранились у Наставницы. Со вступлением во взрослую жизнь, волосы брались повторно и отправлялись в архив Круга. Никто не имел права изымать их оттуда до суда над давой, где решалась ее судьба, и где они хранились под надежной охраной. Любое преступление, как и попытка избежать правосудия, неизбежно карались. Уйти от наказания еще никому не удавалось. Как не прискорбно, некоторые находили лазейки в любом правиле или законе.

Когда сургуч затвердел, Махаши отперла неприметную дверь в соседнюю комнату, оказавшуюся круглой, — с винтовой лестницей по центру, ведущей в башню. Там не было окон, и только скудный пучок света, просачивающийся сверху, давал представление об этом месте. Однако, у архидавы был другой источник. Водя перед собой сияющим посохом, Махаши осматривала полки, разделенные на бесчисленное количество секций, занимавших стены от пола до потолочных балок. То был огромный секретер, содержащий в себе сотни ячеек, и, найдя ту, что была подписана «Урбан», архидава всунула в нее конверт. В пыльной темноте раздался злобный шепот:

— Только попробуй пойти против моей воли.

Приподняв посох, она осмотрела почти полностью заполненную картотеку и вернулась в комнату приема посетителей. Дверь захлопнулась и конверты, подобные тому, что был подписан именем Аэрин, мгновенно затерялись среди теней.

Загнанный до полусмерти конь принялся спотыкаться, и всаднику пришлось сменить аллюр на легкую рысь. Тело наездника ломило от долгой и тряской езды, прося о пощаде и отдыхе, но он железной волей заставлял себя сидеть в седле. Он не чувствовал голод и жажду, сомнения или тревоги. Его путь был ясен и понятен как никогда, а руки все также крепко сжимали поводья. За его плечами оставались шесть подстав, где он менял коня чтобы, глотнув воды, вскочить в седло и неудержимым вихрем мчаться вперед. Сколько он был верхом? Двое суток, или быть может трое? Все смешалось перед ним: дорога, деревья, поля, день и ночь. Это не имело значения перед конечной целью — Вилоном. Ничто и никто не имел значения. Только путь и цель не давали ему покоя.

Опередив самых быстрых гонцов, Торе одним рывком пересек Эспаон с запада на восток, и все чаще перед ним, вызванные длительным бодрствованием, начинали являться иллюзии объятых неудержимым пламенем копыт и глаз коня, потеющего под ним. Сутана развевалась черными крыльями, а пальцы белели оголенными костями. Стоило сморгнуть и наваждение пропадало, но лишь на время, и неумолимо возвращалось к нему навязчивым проклятием.

Ни служебный долг, ни непреложное офицерское слово, ни нерушимая клятва на крови, ни бешеная злоба, ни святая обязанность послушания не могли бы заставить человека двигаться к результату с таким устремлением. Самый отъявленный фанатик клира отступился бы от подобного замысла, назвав его невозможным. И Торе смеялся над этим сравнением. Быть может, он сошел с ума, если это вызывало радость? Как и все, что не касалось движения вперед, это не имело для него значения. Нет. Лицо Кармелы было Святым Ликом, которому он поклонялся и, поднимая взгляд к лунам, он видел не их, а ее, отстраненно смотрящую с небес на его жалкие усилия сократить расстояние между ними. Добраться до нее, увидеть невредимой и избежавшей опасности. Ни одна сила не сравнится с его желанием ворваться в свой дом и убедиться во здравии жены, ибо это была его страсть, красной нитью проходящая через его жизнь с первого дня их знакомства.

Издав пугающий крик, он вновь погнал коня. Мимо него промелькнул указательный столб с названием столицы, лишь подкрепив закаленную уверенностью выносливость. Последняя лига до городских ворот была самая тяжелая, растянувшись на две или, возможно, три любых, пройденных ранее. Каждый дом, дерево или изгородь были знакомы. Казалось, спроси их, и они ответят тебе, что происходило в твое отсутствие.