Дикие (СИ) - Вольная Мира. Страница 62

Фотографии мигнули, стали на несколько секунд размытыми, блеклыми, а потом вспыхнули еще ярче, чем до этого, а вокруг, наоборот, все потемнело. Гниль забила горло, нос, легкие, вены. Тело горело. Не было покалывания или просто тепла, не было легкого жжения. Меня сразу окунуло в кипяток, в огонь, в расплавленный металл.

Давай, Крис.

Я с трудом разогнулась. Дернула ногой, чувствуя, как все те же ногти срывают кожу от колена до лодыжки. Мразь. Грязь. Кровь. Боль.

Я приподнялась на дрожащих руках, бросилась вперед, рыча, крича. От боли, страха, злости. Ладони скользнули под капюшон толстовки. Я бросила короткий быстрый взгляд за спину существу. Фотографии. Полароидные. Какие-то старые, немного потускневшие и выгоревшие на солнце, какие-то совсем новые, более яркие и четкие.

Вот эти, в самом первом ряду.

Маркус и я сегодня. Озеро. Наши короткие объятия, прикосновения. Плед и чили, и ложка, направленная в грудь молодого оборотня, и облака, плывущие над головой по своим очень важным делам, и кроны высоких деревьев, стремящиеся в синеву.

- Пошел прочь. Из моего дома, - прошипела я, и снова согнулась от боли крича, но лицо из рук не выпустила. Эта боль сводила с ума. Так много нездорового, черного, липкого, обжигающего было в ней. Невероятно сильная. Страшная, пугающая до потери голоса и сердца в горле.

А существо улыбалось. В знакомых глазах навыкате плескалось веселье.

Как же больно… как же чертовски больно. И все еще темно, все еще режет глаза от этого монохрома.

Я упала на пол и меня тряхнуло. Еще раз и еще. Крик продолжал рваться из горла. Больно, больно, больно, больно, больно…

- Кристин!

И я распахнула глаза, дернувшись, выгнувшись, вцепившись в первое попавшееся отросшими когтями. Во рту клыки, они разодрали губы с внутренней и внешней стороны до крови.

Зеленые. У Макклина зеленые глаза.

И они сейчас очень серьезно, очень напряженно смотрят на меня.

- Тише… тише, маленькая, дыши.

Я в своей комнате, на кровати, Конард рядом, склонился надо мной, руки гладят плечи, свет приглушен, горит только бра на стене у книжных полок.

Я смотрю на волка. На лицо в полутени, на острые скулы, на твердый подбородок, пальцы все еще впиваются в его голые руки. Конард, это Конард… Макклин… Наглый, самоуверенный, бесящий до одури оборотень. И я снова не чувствую запахов, моя комната в порядке, не скребет что-то непонятное по крыше, нет комода у стены напротив входа, а на нем нет фотографий. А главное – нет существа с глазами навыкате, растрепанными русыми волосами и обожженным в этот раз лицом.

Очередной сон.

- Конард… - говорю почти по слогам. Говорить сложно, в горле словно кто-то содрал кожу наждачной бумагой. Спина мокрая от пота, волосы прилипли к шее, тянет каждую мышцу, и я все еще ощущаю боль в тех местах, куда впивались зубы существа, хотя знаю, что ран там нет, следов нет.

- Ты кричала, маленькая… - он будто оправдывается. Звучит так, будто оправдывается.

Я не знаю, что ему сказать, надо ли что-то говорить. Просто смотрю в напряженные зеленые яркие глаза. Да, скорее всего, кричала. Скорее всего, достаточно долго кричала, достаточно громко. Судя по виду, оборотень ночевал у меня. Черные волосы растрепаны, у скулы след от подушки.

- Конард… - снова выдыхая. Надо сказать ему спасибо… наверное… Надо как-то…

Ноздри мужчины дрогнули, потемнели глаза, зрачок расширился. Он чувствует запах моей крови, наклоняется ниже, опуская меня на подушки. На руках от напряжения проступают вены, дыхание становится тяжелым, более глубоким, длиннее вдохи и выдохи. И его взгляд гипнотизирует, не отпускает ни на миг. 

- Я… - снова пытаюсь сказать что-то. Страх по-прежнему внутри, но уже не такой острый. Как эхо, как тень на воде, как отраженный луч солнца. Сейчас я напряжена, в ожидании, в оцепенении. Ничего не понимаю, растеряна.

- Ты поранила себя, - Макклин очень-очень близко. Все те же складочки у губ, на щеках видна щетина, голос низкий, тихий, рокочет. – Прости.

За чт…

И он касается моих губ, проводит по нижней языком, находит ранку, втягивает осторожно это место в рот, ласкает, зализывает. Настойчиво, уверенно. Выметает из головы мысли, выносит, как фантик от Херши сквозняком. Невозможно сосредоточиться на чем-то кроме его губ, но надо, иначе я совсем утону в этих движениях, в силе его рук, тепле тела, в желании. Запретном, неправильном, невозможном желании, таком огромном, гораздо большем, чем я могу выдержать.

И я сосредотачиваюсь на поцелуе просто потому, что больше не на чем, на ощущениях, собственных чувствах, на движениях. Руки Макклина – в моих волосах, тело вжимает меня в кровать, в него самого. Волк обнажен до пояса, тени разбросаны по его груди, рукам и животу, они ласкают его, очерчивают изгибы, как пальцы любовниц. У Макклина очень красивое тело. Даже для волка красивое.

И я закрываю глаза, ощущая под ладонями колючую щетину, на талии, под майкой, горячую, жесткую ладонь. Его пальцы гладят кожу, не двигаются дальше, не пытаются подняться к груди. И от этих медленных, круговых движений, от аккуратных, невесомых поглаживаний бьет током, подбрасывает, колотит.

Слегка прогибается тело, я приоткрываю губы и ощущаю, как горячий, требовательный язык врывается в мой рот. Мои клыки никуда не делись, губы с внутренней стороны все еще поранены, и Конард находит каждую ранку, каждую мелкую царапинку. И это остро почти так же, как осколок из сна.

Тихий стон рвется изнутри. Я хочу оказаться ближе к мужчине, я хочу, чтобы он перестал себя сдерживать, я хочу… Мой зверь сорвался с цепи с первым прикосновением твердых губ, теперь волчица контролирует меня. Каждое его движение, каждый вдох и выдох, прикосновения рук, тирания жестких губ обостряют мои чувства. Его желание подстегивает. Прошибает, выкручивает, завязывает нервы узлом и вытаскивает их наружу.

Я пытаюсь теснее прижаться к Макклину, вступаю в игру. Лихорадочно, дико ищу его губы, впиваюсь в рот, царапаю и кусаю его до крови. И теперь он тоже ранен. Наша кровь смешивается, жалит, дергает, швыряет еще глубже в страсть и порок.

Руки Макклина нетерпеливо и лихорадочно пытаются избавить меня от одежды. Он отстраняется всего на миг, стаскивает майку, швыряет ее куда-то, а потом замирает надо мной. Его взгляд, темный, голодный, жесткий, по левому виску скатывается капелька пота, очень медленно.

Я ничего не соображаю, подаюсь волку на встречу и подхватываю эту каплю языком, Конард дергается, сжимает мои плечи, отстраняет от себя.

Нет. Зачем?

- Кристин… - хрипит он. Смысл слов потерян, забыт, ничтожен. – Крис, - мужчина ловит мой взгляд, - ты понимаешь, что делаешь? Что мы делаем?

Нет, не понимаю и не хочу понимать. Он нужен мне сейчас, мне надо, чтобы он закончил то, что начал. Мне почти больно от простого поцелуя.

И я снова тянусь к нему, провожу отросшими когтями по груди, ниже, к поясу джинсов. Но оборотень опять заставляет отстраниться.

- Кристин…

Я зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох, снова смотрю на волка.

- Ты трахнул меня пальцами у стены кухни «Берлоги», когда туда мог зайти кто угодно, когда в зале сидел Маркус. А теперь просишь меня остановиться? Не хватает публики?  Или не нравится, что в этот раз не только я готова стонать?

Он улыбнулся, никак больше не отреагировав на мои слова, просто улыбнулся так, будто знал какой-то секрет, какую-то тайну. Коснулся моей щеки пальцем, провел линию к губам, очертил их контур, надавил на нижнюю.

- Я просто пытался играть в благородство, потому что у тебя, откровенно говоря, был дерьмовый день.

- Макклин…

- Не вини потом во всем меня, Крис, не говори, что ты этого не хотела, и не делай вид, что между нами ничего не произошло. Я просто тебе этого не позволю, - он говорил твердо, жестко и я верила каждому его чертовому слову. И каждое чертово слово ввинчивалось в мозг и… вызывало дрожь желания.

Я встала на колени, скидывая одеяло, завела руки за спину и вместо того, чтобы что-то говорить, расстегнула бюстгальтер. В эти игры могут играть двое. Я девственница, но это не значит, что мне ничего не известно о сексе и мужчинах.