Непридуманная сказка (СИ) - Перепечина Яна. Страница 53

Проснулся он от осторожных шагов и звука открывающегося объектива дешёвого фотоаппарата-мыльницы и успел закрыть лицо пледом. Ему ни к чему были материальные подтверждения их с Олесей «отношений». Он был так уверен, что на получившейся фотографии ничего толком не разберёшь, что даже не стал забирать её у Олеси… Как выяснилось, зря. Очень зря.

- Как она погибла? Это ты её убил? – еле выдавила из себя совершенно заледеневшая от холода и от услышанного Саша. Больше всего ей хотелось сейчас заткнуть уши и с плачем кинуться к Ангелине, чтобы больше никогда не видеть и не слышать этого человека… Этого страшного, несчастного, никогда не знавшего материнской любви одинокого человека, разбившего ей сердце.

- Формально я её не убивал. Но да. Это я её убил. Хотя я такого финала не ожидал.

- В милиции сказали, что это было самоубийство. Но я не верила, что она могла сама. Мне казалось, что не такой она человек… А теперь я ничего уже не понимаю… Она сама, да?

- Да.

Москва, апрель 2002 года. Виталий Незнамов

В тот день они договорились праздновать месяц со дня их знакомства. Олесина мама, уже вернувшаяся из санатория, как раз уехала к младшей дочери в Санкт-Петербург. За несколько дней до назначенного праздника Виталий многозначительно намекнул «любимой» о большом сюрпризе, который ждёт её. Накануне Олеся по телефону отменила запланированный ими поход в кино и загадочно и томно прошептала в трубку:

- Не сердись, мне надо подготовиться к завтрашнему празднику.

Ему готовиться было не нужно. Всё уже давно было продумано и проиграно в голове. Первая часть его плана подходила к концу.

Когда назавтра он позвонил в домофон, Олеся весело прочирикала:

- Проходи, Васечка.

Она ждала его в дверях, разряженная и ярко накрашенная, смешная и даже трогательная в своём нелепом, безвкусном, усыпанном дешёвыми стразами платье с огромным вырезом. Ему на секунду стало чуть жаль Олесю. Но он вспомнил её же в больничном парке, равнодушную, вульгарную и жестокую. Вспомнил её маленького слабенького брошенного сына, которого видел несколько раз, когда его перевели из реанимации в отделение к Валентине Павловне. И жалость испарилась без следа. Из глубин памяти почему-то всплыли слова из детских стихов, и Виталий несколько раз повторил их про себя: «Поделом тебе, акула, поделом!»

Олеся, как только Виталий вышел из лифта, сделала попытку броситься в его объятья – он услышал запах алкоголя и дешёвых духов – наткнулась на полное равнодушие, недоумённо отстранилась и уставилась на него своими водянистыми сильно накрашенными глазами.

- Васечка, что случилось? Ты такой мрачный и без… - она осеклась, но он с ледяной усмешкой закончил:

- Без цветов и без подарка ты хочешь сказать?

- Ничего, ничего, Васечка. Не надо никакого подарка! – виновато засуетилась она. – Ты раздевайся, проходи. Я тут стол накрыла.

- Почему же не пройти, - согласился он холодно. И она снова замельтешила рядом, с тревогой всматриваясь в его непроницаемое лицо.

- Олеся, я пришёл сказать, - начал он, зайдя в комнату и с удовлетворением увидев посредине стол, уставленный всем тем, что в понимании его «невесты» соответствовало романтическому поводу…

- Да, Васечка, - эхом отозвалась она.

- Я хочу прекратить наши отношения.

Если бы он мог в тот момент сфотографировать её, то обязательно сделал бы это. Малосимпатичное, рыхлое лицо её затряслось, ярко-накрашенные, вампирские, губы скривились и из глаз полились мутно-чёрные слёзы, оставляя после себя дорожки стекающей туши. «Это тебе за Артёма», - отстранённо подумал Виталий, узнавший накануне, что был суд и что у её сына появились, наконец, настоящие родители, назвавшие его именно так.

- Но что… что случилось? – наконец смогла выдавить из себя она.

- Я не могу любить женщину, бросившую своего ребёнка, - каждое слово Виталия-Василия заставляло Олесю вздрагивать всем телом. Она с ужасом смотрела на него и беззвучно шевелила губами. Виталий гадливо поморщился.

- Но… Ка-а-ак?! – наконец выдавила она из себя.

- Неважно. Узнал – и всё. Ты совершила подлость, равной которой просто нет на свете, – предала своего новорождённого ребёнка. Оставила его умирать. А тебе известно, что брошенные дети часто погибают не по каким-то объективным причинам, а от тоски? А если и не погибают, то живут… Да это не жизнь, понимаешь?! Ты когда-нибудь ела тепличные зимние огурцы?

Она затравленно кивнула, не в силах отвести от него взгляда.

- А летние, бабушкины, с грядки?

- Конечно, - еле выдавила она из себя.

- Разницу помнишь? Вот огурцы с грядки – это дети, которые выросли в любящих семьях. А зимние – это мы, сироты…

- Мы?!

- Да, мы. Я тоже сирота. И меня тоже бросила та, кто по всем законам, природы или человеческим, должна оберегать, защищать, жертвовать собой и любить. И я такой же, как твой ребёнок. Только я уже большой и сильный, и для меня всё самое страшное уже позади. А вот твой сын две недели был в реанимации. Ты об этом знала? Да нет… О чём я говорю?! Тебе же и было, и есть всё равно. Только бы ничто не нарушало твой покой. Родился малыш? Да шут с ним! Пусть выкручивается, как сумеет! Помрёт – не помрёт для тебя неважно! – он был так зол, что сам поражался себе. Олеся и вовсе смотрела на него остановившимся взглядом обречённого на смерть. Он уже хотел развернуться и выйти, когда она всё же разомкнула свой красный вампирский рот:

- Васечка, постой… прости… прости меня. Я всё, всё, всё поняла и на всё согласна. Хочешь, мы поедем и заберём… - она замялась, - мальчика… к себе? Ты только скажи – я всё сделаю.

Виталий замер вполоборота к ней и подумал, что сейчас задохнётся от душащей его ненависти. О чём она говорит?! О ком она говорит?! Есть ли хоть незначительный по объёму мозг в этой не слишком симпатичной голове?! И сердце? Есть ли у неё сердце? Да и женщина ли она вообще?

Он снова повернулся к ней лицом и медленно процедил, чувствуя, как выплёскиваются через край переполняющие его презрение и омерзение:

- Вчера у твоего несчастного ребёнка появились настоящие родители. Которые будут его любить и никогда не бросят. Они назвали его Артёмкой… Ты ему теперь никто. Да и всегда была никем. Биоинкубатор – не более.

Когда он выходил, то слышал, как она страшно выла за его спиной. Но ему хотелось только как можно скорее оказаться подальше от неё и принять душ со всеми моющими средствами, которые только найдутся в доме.

В тот день Виталий сознательно припарковался не там, где обычно, не под самыми окнами Олесиной квартиры, а гораздо дальше. Подойдя к машине и уже открыв дверь, он краем глаза заметил движение на балконе — Олеся имела привычку махать ему, когда он уезжал. Вот и в этот раз она не выдержала, выскочила на балкон. Возможно, хотела что-то крикнуть, остановить. Виталий видел её, а она его — нет.

Всё произошло очень быстро… Высунувшись по пояс, Олеся пыталась разглядеть среди других его машину, крутила головой во все стороны и всё больше перегибалась через перила. Ещё мгновение — и неверные руки сильно выпившего человека подогнулись, она потеряла равновесие и полетела вниз. Виталий сел в машину.

Пока он курил, пытаясь унять нервную дрожь в руках, раздались крики и почти все, кто был у дома, побежали к ещё не до конца оттаявшему газону, на котором лежала Олеся. Виталий плавно тронул свою «БМВ»: он не пошёл за бежавшими. Ему было неинтересно…

Через две недели он приступил к реализации второй части плана…

Москва, декабрь 2002 года. Александра Катунина (1)

- Ты уверен, что Олеся упала случайно? В милиции сказали…

- Я ни в чём не уверен. Она была пьяна. Как обычно, впрочем… Мне показалось, что всё вышло случайно… Но одиннадцатый этаж высоко. Да и сумерки уже были… Да мне и безразлично, что и как произошло… Не тот человек, о котором стоит жалеть… Да и человек ли?