Теория большого взрыва (СИ) - Перепечина Яна. Страница 10

Ангелина и сама частенько ловила себя на том, что на уроках, да и во время перемен тоже играет. И на что — на что, а на скуку или однообразие окружающие её люди пожаловаться не могли. «Образов» и «лиц» в арсенале артистичной Ангелины Николаевны было великое множество. И она их пускала в ход регулярно и с большим удовольствием не только для себя, но и для оказавшихся рядом.

- Линка, - иногда смеялась её мама, - в тебе погибла великая актриса.

- И ничего подобного, - не соглашался папа, - она в ней живёт, цветёт и пахнет.

- Именно, - загадочно улыбалась Ангелина.

Наверное, ещё и поэтому она с такой лёгкостью согласилась на предложение Рины. Ей нравилось примерять новые роли, особенно те, которых в её обширном репертуаре пока не имелось. Кем-кем, а вот богатенькой богемной особой она ещё не была. Не жила в огромном лофте и не пила кофе на террасе с видом на исторический центр.

Нельзя сказать, чтобы ей этого очень хотелось. Её вполне устраивала их скромная квартира в доме у Кольца, в которой она жила с родителями и младшей сестрой. А уж как нравился вид на два небольших пруда и «заМКАДные» леса! Когда-то в детстве они с друзьями катались на льду одного из прудов на коньках, а за Кольцевую дорогу ходили по выходным на лыжах. Там были отличные горы, с которых семилетняя отважная Ангелина слетала вслед за своей ловкой спортивной мамой. И это было счастье, про которое ей до сих пор было приятно вспоминать, глядя из окна вдаль.

А ещё вокруг, в соседних домах, подъездах и даже на одном этаже с ними жили те, с кем она ходила в одну школу и била за Домом быта найденные лампочки, доставая из них «тараканчиков» - стеклянные ножки с закреплёнными на них электродами и перегоревшими уже спиралями накаливания, напоминавшими усики насекомых, которые им почему-то казались весьма ценным трофеем. И ей совершенно не хотелось менять их привычный уютный двор на что-то более престижное и «центральное». Но отчего ж не попробовать, если предлагают? Не навечно же она туда переселяется. А на чуть-чуть можно и переехать.

Вопрос о том, что ей всё понравится настолько, что она не захочет возвращаться в привычную жизнь, даже не стоял: Ангелина обладала редким умением абстрагироваться от вещей, ей не принадлежащих, и довольствоваться тем, что имеет. Возможность пожить в непривычных условиях она восприняла как развлечение, но и только, и точно знала, что благополучие подруги не вызовет у неё ни зависти, ни раздражения.

Рисуя Ангелине радужные перспективы от жизни в её лофте, Ринка в придачу коварно сообщила, что у неё есть настоящий мольберт и всё, что нужно для живописи, и разрешила этим богатством пользоваться. Знала, знала хитрюга, чем завлечь: рисовать Ангелина любила с детства. И хотя до недавнего времени этому не училась, но получалось у неё неплохо. Так думали не только её родители, подруги и ученики. Даже настоящий художник, победитель и лауреат каких-то многочисленных конкурсов и участник разнообразных выставок и биеннале, которого директор Полина Юрьевна каким-то невероятным образом умудрилась завлечь к ним в школу и уговорить вести студию, случайно увидев её работы, долго молчал, а потом задумчиво произнёс:

- А у вас, Ангелина Николаевна, талант. Вам обязательно нужно его развивать. Приходите ко мне на занятия.

Ангелина поначалу растерялась, но, поддавшись уговорам подруг, всё же решилась попробовать. Вместе с разновозрастными детьми она изучала разные техники, стояла за мольбертом и, робея, показывала художнику домашние задания. Он раз от раза всё восторженнее хвалил свою старательную ученицу и радовался, что не ошибся в ней. Под его внимательным руководством мастерство её неуклонно росло, а желание рисовать, и раньше частенько посещавшее её, теперь и вовсе не покидало почти никогда. За полгода Ангелина не пропустила ни одного урока и если и жалела о чём, уходя в отпуск, так это о прекратившихся в конце мая занятиях.

Поэтому, когда Ринка с улыбкой змея-искусителя сказала:

- Представь, стоишь ты у мольберта на террасе и пишешь Москву... Вокруг живёт, дышит, бурлит город, а у тебя цветы в горшках, плетёный диван с полосатыми подушками и кофе на столике… Твори — не хочу... - Ангелина живо представила себе эту картину и захотела, чтобы всё это стало явью как можно скорее.

Собираясь к Рине, она взяла минимум вещей и несколько пар обуви на разную погоду. Ведь, как известно, в наших широтах даже летом нельзя быть уверенным в том, что не понадобятся… нет, ну не валенки, конечно, но хотя бы кроссовки и резиновые сапоги. Кроме того, в небольшом чемодане поместились и кисти, краски, сангина и палитра. Хотя Рина и обещала обеспечить всем необходимым, Ангелина предпочитала использовать те материалы, к которым «привыкли» её руки. Ну, и книги, разумеется, тоже пришлось брать с собой. Она заранее поинтересовалась содержимым Ринкиной библиотеки и поняла, что многочисленными учебниками и пособиями по дизайну точно не удовлетворится. Вот и набрала полчемодана разномастных томов. Завершив сборы косметичкой, коробочкой с украшениями и объёмной сумочкой с самыми разными аксессуарами и бижутерией, которые она нежно любила, Ангелина с громким звуком закрыла молнию и удовлетворённо улыбнулась: больше ей не нужно было ровным счётом ничего. Она была готова к переселению полностью: начиная от подходящего настроения и заканчивая необходимыми вещами.

Глава восьмая. Суета

В четверг у группы Валдайцева был день занятий. Вадим после ночного разговора не видел Гришу Москвина и, хотя очень волновался за него, решил не звонить и лишний раз не бередить парню рану. Но на душе было неспокойно и хотелось, чтобы уже поскорее наступила пятница и бедный мальчишка был на глазах хотя бы в течение суток. Из-за этого постоянного напряжения Валдайцев и на работу заявился раньше привычных семи часов утра и теперь стоял на уличном посту, вроде как ведя непринуждённую светскую беседу с дежурившим там сотрудником, а на самом деле в нетерпении поглядывая в ту сторону, откуда должен был показаться Гриша.

Тот появился вовремя. Вадим заметил его, когда Гриша только свернул со Страстного бульвара и направился по почти пустой ещё улице к их объекту. Шагал Гриша быстро и ровно. «Трезвый», - облегчённо подумал Вадим, титаническим усилием воли изгоняя ещё одну, совсем страшную мысль, которая вдруг появилась на самом краешке сознания. Только сейчас, ранним солнечным утром он вдруг понял, что все два выходных дня постоянно думал, а выдержит ли вообще славный мальчик Гриша Москвин? Кто ж их поймёт, этих влюблённых? То и дело ведь слышишь, как один солдатик после письма из дома повесился, то другой застрелился. Вот и нервничал Вадим, опасаясь самого худшего. Но, слава Богу, Гриша шёл по улице целый и невредимый.

Чем ближе он подходил, тем явственнее на его очень бледном лице становились видны бессонные ночи. Он как будто повзрослел. Или просто осунулся. Вадим, разговаривая с коллегой, время от времени коротко, чтобы никто не заметил, поглядывал на приближающегося Гришу, но ничего особенно тревожащего не видел. Всё как должно быть: да, парню тяжело, да, плохо спит и много думает, но на работу пришёл трезвым, выбритым, аккуратно одетым.

«Справится, выдержит, не сломается», - облегчённо выдохнул Вадим, как бы случайно посмотрел в сторону подошедшего уже подчинённого, широко улыбнулся и протянул руку:

- Доброе утро, Гриш.

- Здравствуйте… - тот явно хотел сказать привычное «товарищ подполковник», но, неловко улыбнувшись, всё же обошёлся без официоза:

- Здравствуйте, Вадим Дмитриевич!

Они вместе вошли в здание и отправились переодеваться. В семь тридцать подполковник Валдайцев лично присутствовал на заряжании своей группы. Гриша спокойно, без суеты выполнял все уже ставшие привычными движения. Заместитель Вадима напряжённо и встревоженно следил за заряжанием, потом вопросительно посмотрел на Валдайцева.

Тот успокаивающе кивнул: не волнуйся, мол, всё будет хорошо, парень что надо, не сломается. Зам кивнул в ответ: понял. День пошёл своим чередом.