Вдоль белой полосы (СИ) - Перепечина Яна. Страница 26

Увлечённого молодого инженера, сына коллег, костяк завода принял как родного. Они видели в нём самих себя сорокалетней давности и любили его за это и за проявившуюся с первых дней преданность делу. Поэтому работалось Никите так, что утром он с радостью быстрым шагом шёл на работу. Только сложно было соседей по дому, даче или гаражу называть не привычными «дядь Дим» или «тёть Люсь», а по имени-отчеству. Но ничего, перестроился.

Первой его командировкой стала байконурская. Никита летел туда, представляя, что увидит место, откуда полетел в космос Гагарин, а после него десятки других космонавтов, где неоднократно бывал его отец, и сердце его колотилось так сильно, словно хотело опередить самолёт.

Прилетели они вечером, и Никита вышел прогуляться. Он бродил между домами и представлял себе, каким здесь всё было раньше. Накатила страшная тоска по утраченной стране, по целому миру, который для него, бывшего на излёте существования этой страны подростком, казался единственно возможным, самым лучшим и нерушимым. И Никита поймал себя на том, что чуть не плачет от того, что мир этот остался в прошлом и уже никогда не вернётся. Но он тут же выпрямил спину и прошептал:

— Ничего. Выстоим.

Когда он вернулся с Байконура и попытался рассказать о том, что увидел и понял там Лике, она лишь неопределённо пожала плечами:

— Что думать о прошлом? И вообще, когда у тебя зарплата?

На их заводе, хотя и платили немного, но выплаты почти не задерживали. Лика знала об этом, однако её раздражали их скромные доходы.

— Вот получим квартиру, и что? На какие шиши мы будем делать ремонт?

— Квартиры дают с отделкой, ты же видела.

Лика и правда видела, перед командировкой они ходили смотреть доставшуюся им квартиру на семнадцатом этаже. Она оказалась неплохой: с просторной кухней, большими окнами и лоджией. Никите, жившему до свадьбы с родителями в панельной «хрущёвке», квартира понравилась очень.

— Ты что? И правда собираешься жить с этими допотопными обоями на стенах и этим подобием линолеума? — возмутилась Лика.

— Нормальные обои, светленькие, приятные…

— Они же бумажные! Насколько их хватит?

— Лик, у нас детей пока нет, Хоббит парень аккуратный, да и мы с тобой, вроде, не вытираем руки после еды о стены. Что с этими обоями будет-то? Вот когда потеряют вид, тогда и сделаем ремонт. И линолеум, кстати, вполне приличный. Во всяком случае, не хуже того, что у твоих родителей…

— Вот именно — не хуже! — взвилась Лика. — А я хочу лучше!

— Лик, давай проблемы решать по мере их поступления, — миролюбиво предложил Никита. — Надо сначала документы на квартиру получить, а уж потом о ремонте задумываться.

— А что? Могут ещё передумать и не дать? — испугалась его жена.

— Всё может быть, — философски заметил Никита. — Кто из нас мог подумать, что Байконур будет заграницей?

— О-о-о, — застонала Лика, — опять ты о своём! Только не начинай.

— Не буду. — Никите снова стало тоскливо. Теперь от того, что родной жене было всё равно, чем он живёт и о чём думает. Только бы квартиру дали. Он вздохнул и пошёл к рабочему столу: ему нужно было подумать над одной идеей, которая пришла ему в голову в самолёте и о которой он хотел поскорее рассказать коллегам.

Глава 11. Школа.

Ещё недавно Агата и представить не могла, что можно учиться так. А теперь она по утрам вскакивала в радужном настроении и бежала в школу, потому что за ночь успевала соскучиться по одноклассникам, учителям и даже стенам, в которых они проводили большую часть дня.

Здание школы было большим, светлым, с огромными окнами. Стояло оно на отшибе их спального района. Дальше были только пустырь и излучина Москвы-реки, текущей вправо, к Кольцевой дороге. Агате этот открывающийся из окон простор нравился невероятно. И по утрам она частенько специально приходила пораньше в том числе и для того, чтобы постоять у окна, глядя, как за далёким мостом через реку и еле видной колокольней Николо-Угрешского монастыря встаёт солнце или в зимней темноте бежит по мосту светящийся ручеёк машин.

Класс у них подобрался очень сильный, только несколько ребят были послабее, но и они на фоне прежних одноклассников Агаты казались ей невероятно умными, тонкими и способными. Агата впервые училась среди равных, и остальные, как выяснилось, тоже. И каждый старался соответствовать этому уровню.

Однажды на урок истории собрались учителя из окрестных школ. Их историк устроил в тот день викторину, разбив класс на две команды. Ребята играли так, что за стёклами очков в спокойных глазах учителя Агата заметила удовлетворение и даже гордость за них, а одна из гостий в конце урока сказала:

— Я такого ещё никогда не видела. Не знаю, как мои коллеги, но лично я не могу сказать, какая команда победила. Это было что-то невероятное. Спасибо, ребята! Вашим учителям с вами очень повезло.

И гости начали апплодировать. А Агатины одноклассники сидели красные, довольные и радовались, что не подвели своего учителя и друг друга.

Нет, конечно, они оставались обычными подростками и иногда озорничали, нередко прогуливали и частенько списывали алгебру, геометрию и физику у "бэшек", давая им взамен тетради по русскому языку, литературе и истории, тем предметам, которые в их гуманитарном классе любил и знал каждый. Тем более, что учителя им дали полную свободу: родителям по поводу пропусков не звонили, нотаций не читали и по школе прогульщиков не разыскивали. Наверное, другие в таких условиях распоясались бы, но не они. Оба класса старались любимых учителей не подводить и делать поменьше глупостей.

Правда, случалось всякое, конечно. Как-то раз им даже пришлось установить очерёдность прогулов. Началось всё с того, что в школе появилась новая учительница обществознания. В отличие от большинства своих коллег она была уже очень немолода.

— Слушай, ей лет восемьдесят, — прошептал на ухо Агате её приятель Саня Подкопаев, когда начался урок.

Агата кивком выразила согласие. Учительница и правда казалась едва ли не ровесницей революции да и выглядело весьма в духе начала двадцатого века: почти полностью седые волосы, уложенные в причёску, подобную той, что Агата видела на фотографиях Ольги Книппер-Чеховой, длинное платье с высоким воротом, закрывающим шею, шаль с кистями и в том месте, где находится межключичная ямка, камея.

Агнессу Сигизмундовну, а учительницу звали именно так, их класс принял по обыкновению доброжелательно. Удивились, конечно, непривычному облику, но посчитали, что это не их дело и даже за глаза дразнить или подшучивать не стали. Не принято это было у них.

На первом же уроке новая учительница потрясла их рассказами о своей бурной молодости, которые им поначалу показались очень интересными. Уже перед звонком она понизила голос и заговорщицки сообщила:

— Между прочим, я была любовницей Берии… Но об этом на следующем уроке.

— А старушка умеет заинтриговать, — восхищённо заметил всё тот же Саня. — Я теперь пятницы буду ждать с нетерпением.

— Ты думаешь, что всё это правда? — с сомнением протянула Агата.

— А то! Интереснейшая бабка нам досталась. Я весь урок сидел, челюсть пристроив на твоё плечо. Ты что? Не заметила?

— Нет, — засмеялась Агата.

— Это потому, что и сама свою руками придерживала, чтобы о парту не стучать и Агнессу с мысли не сбивать.

В пятницу они в полном составе пришли на урок обществознания задолго до звонка. Агнесса Сигизмундовна же вплыла в кабинет ровно в девять двадцать, села за свой стол, обвела сияющими глазами своих учеников и спросила:

— Ну, так и на чём мы остановились?

— На Берии, — напомнила ей их староста Нюра.

— Ах да, на Берии… — Агнесса Сигизмундовна кивнула, глаза её затуманились. — Страшный, страшный был человек… Погубил всю мою семью…

— То есть как? — не выдержал Саня Подкопаев. — Вы же с ним… Он же ваш… — Саня растерялся, не зная, как сформулировать вопрос, не обидев пожилую учительницу.