Дела и случаи нестарой школьной девы (СИ) - Перепечина Яна. Страница 8

Сколько ей лет? Двадцать два — двадцать три? На родительских собраниях, в строгих костюмах и на высоченных каблуках, она казалась старше. Тоже молодой, но не такой вызывающе юной. А тут… Натурально девчонка-старшеклассница. Тридцатиоднолетний Симонов почувствовал себя стариком. И ещё педофилом. Потому что трогательное юное создание на стуле ему вдруг страшно понравилось.

Она и раньше была ему очень симпатична. Весёлая, добрая, умная. Ум у неё острый, как он успел заметить, язвительный. Ему такие нравились всегда. Да ещё и Алёшка его о ней с восторгом отзывался, то и дело в разговоре «наша Ирина то, да наша Ирина сё». С родителями учеников она была неизменно доброжелательна, однако сдержанна. А уж с ним-то вообще вежлива, но холодна, как льды Гренландии. Чем-то он ей, видимо, не нравился. А жаль. Он усмехнулся: откуда взялись эти самые гренландские льды? Что за бред? Пора выключать педофила и включать профессионала.

Он подошёл к Ирине, сел рядом и стал осматривать. Лицо пострадало не сильно. Только ссадина на лбу, неглубокая, следа не останется. Синяк, конечно, огромный, на всю бледную щёку. Он потрогал. Ага, больно, вон как морщится, бедненькая. Ну, ничего, гематому мы тоже быстро уберём. А вот шея, голова и спина его сильно беспокоили.

Подружка Злата, узнав его, в коридоре успела рассказать, что упавшая доска была не простой, а ездящей вверх-вниз. С противовесом. А в роли этого самого противовеса выступала самая обыкновенная бетонная плита, пусть и не очень большая. То есть тяжесть была приличная. Собственно доска, основание, да ещё и противовес. И всё это рухнуло на сорок пять максимум килограммов живого веса и метр шестьдесят примерно роста. Да-а, досталось ей.

Бегло осмотрев Ирину, чтобы сверх меры не травмировать и без того травмированную психику трепетной пациентки, Андрей встал:

— Ирина Сергеевна, с лицом ничего страшного, а вот всё остальное будем проверять. Пойдёмте сейчас на рентген, а потом посмотрим, что с шеей и спиной и поговорим по поводу головы. Потому что сотрясение у вас почти стопроцентно есть.

Учительница встала, молниеносно натянула белоснежную маечку, поморщилась — синяки на спине причиняли боль. И тут же нырнула в большой свитер — спряталась, как улитка. Только вот не рассчитала что-то и застряла головой в горловине. Андрей шагнул, чтобы помочь. Из отверстия на него глядели до нельзя расстроенные огромные серые глаза.

Так смотрел на него его чёрно-белый кот Джаз, пострадавший на даче в боях за благосклонность соседской кошки. Ему тогда основательно подрали шкуру, откусили ухо и чуть не выцарапали глаз. Он долго отлёживался где-то, в довершение картины простыл и приплёлся домой, чихая и кашляя кровью, с воспалёнными, гноящимися ранами. Симонов долго лечил его, заматывал в свитер — иначе он не давался — и ставил уколы, капал в нос и вливал в него всевозможные лекарства. Вот примерно так кот и зыркал на своего спасителя и мучителя из тугого свёртка.

Доктор Симонов грустно вздохнул, протянул руки и аккуратно повернул свитер, помогая голове пройти в ворот. Показалась макушка, потом и вся голова. Ирина благодарно кивнула и слабо улыбнулась.

Он тоже улыбнулся:

— Ну, так-то лучше.

Когда они вышли в коридор, с кургузой банкетки подскочила Злата — вид испуганный, в руках вещи, так много вещей, что саму почти не видно. Ещё одна пигалица. Их по маломерности подбирают, что ли, на работу? Андрей Евгеньевич усмехнулся и подошёл к ней:

— Злата Андреевна, вам, наверное, на уроки надо?

Она тревожно закивала, придерживая подбородком ярко-васильковый шарф.

— Так вы езжайте тогда, потому что у нас Ирина Сергеевна ещё надолго задержится, а у меня как раз смена заканчивается, я её и отвезу потом. Ей всё равно надо будет не в школу, а домой. Она на больничном, я думаю, пару недель пробудет.

— Мне на работу надо! — Ирина аж подпрыгнула. — У меня там коробка с подарком маме, а у неё завтра день рождения! И дневники! Дневники я собиралась проверить!

— Тише, тише, не скачите вы так… Ну, значит, мы сначала в школу заедем, а потом домой. А вещи можно вот сюда положить, — доктор Симонов открыл своим ключом неприметную дверь, за которой оказалась крохотная комнатушечка, — это мой кабинет. Вот сюда, на стульчик, и кладите.

Злата определила в указанное место всю кучу одежды и стала в ней рыться — пыталась вытащить свою и не уронить подружкину. Ирина кинулась помогать, они столкнулись лбами и дружно начали их тереть.

— Девушки, полегче, вы сейчас по сотрясению мозга заработаете, — не выдержал Андрей, — одна первично, а вторая, похоже, повторно.

Он подвинул учительниц и сам рассортировал одежду на две кучки. Оранжево-коричневую определил как вещи рыже-каштановой Златы, а бело-голубые — блондинки Ирины. И не ошибся.

Злата подхватила свою кучку и принялась неловко одеваться, путаясь в рукавах, шарфе и сумке. Ирина снова попыталась помочь. Но подруга её, наконец, справилась и, взлохмаченная, раскрасневшаяся, вывалилась в коридор. После чего облобызала через порог пострадавшую, помахала доктору Симонову и всем присутствующим, десять раз в разных вариациях поблагодарила и его, и окружающих за помощь, поддержку, понимание и терпение, и, наконец, с достоинством удалилась в своих изящных чёрных туфельках, немилосердно измазанных весенней грязью. Доктор Симонов и присутствующие и не заметили, как разулыбались, весело глядя ей вслед.

— Она что, так и приехала в туфлях? — Андрей вопросительно поднял правую бровь. Ирина, натренированная требовательной во всём, что касалось её любимого русского языка, Златой, машинально отметила, что говорит он правильно, ставя ударение на «у», и снова восхитилась — ну что за парень! А восхитившись, кивнула и поморщилась — шея болела:

— Ага, так и приехала. Торопилась очень, за её вещами ваш брат бегал, а она постеснялась попросить его и сапоги захватить.

— Понятно, — хмыкнул Симонов. А про себя подумал: откуда ж они такие тонкие и деликатные взялись? Что одна, что другая не от мира сего — два сапога пара.

У Ирины Сергеевны определили сотрясение мозга. Со спиной и шеей, к счастью, ничего страшного не было. Андрей успокоился, потому что, глядя на почти прозрачную учительницу, всерьёз опасался за целостность её костей. Осматривать себя Ирина теперь позволила, но при этом щёки её так полыхали, что Симонов с трудом удержался, чтобы не потрогать, горячие ли. Слава Богу — удержался. За что себя потом очень хвалил.

Когда доктор Симонов, — Ирина изо всех сил старалась думать о нём только так — осматривая, трогал её спину и шею длинными прохладными пальцами, по коже табунами носились ополоумевшие мурашки. Ирина закусила губу и закрыла глаза, стремясь сидеть ровно. Хотя страшно хотелось откинуться назад и прижаться к Андрею спиной. Но она удержалась. За что тоже потом очень себя хвалила.

Наконец всё было закончено, доктор переоделся и вышел к ожидавшей его в коридоре пациентке в джинсах и короткой кожаной куртке. Ирина с трудом отвела глаза. Ну нельзя же так бессовестно походить на мужчину её мечты! Симонов, понятия не имея о страданиях учительницы, заботливо подхватил её под локоток, после непродолжительной, но отчаянной борьбы отвоевал у неё тяжеленную сумку, в которую вполне можно было погрузить средних размеров слона (судя по весу, таковой слон там и пребывал в настоящий момент) и вывел Ирину на крыльцо.

День был совершенно неприлично хорош. Солнце, казалось, хотело отработать сполна за все те дни, что отлёживалось за облаками. Даром что девятнадцатое марта, а снега уже почти не было, только слякоть таилась ещё в тени. Зато лужи — всем лужам лужи. По таким можно кораблики в кругосветку пускать, — подумалось Андрею.

Ирина стояла и улыбалась, сквозь опущенные ресницы весело блестели глаза. Славная какая, — Андрей покачал головой и отвернулся, — жаль только, что меня почему-то не любит и холодна, как льды Гренландии… Тьфу ты! Опять эти льды. Откуда они взялись-то?!