Свидетель канона (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 80

Четвертая ветка – накануне Колумба, одна тысяча четыреста девяносто первый год. Она уже напрямую следовала из третьей ветки, а та из второй, когда Орден Рыцарей Храма перебрался в Америку, уходя от преследований авиньонского папы и Железного Короля, Филлипа французского, четвертого этого имени.

На четвертой ветке возникла громадная империя Пяти Приоратов, с великолепной для того времени наукой. Например, для почтовой связи через необозримые просторы между Тихим Океаном и Атлантикой, храмовники оставленный мной планер снабдили мотором. Логично: с хорошим мотором и ворота полетят. Однако, по слабости механической технологии, получилось у них, что единственный реалистичный двигатель – реактивный, там никаких вращающихся деталей нет, особенная точность не нужна. Собственно, я им из этих соображений технологию ракетных ускорителей и оставлял. Но…

Но, намучившись с одноразовыми ракетами, в четвертой ветке храмовники вместо поклонения Бафомету и банкирства изыскивали многоразовый реактивный мотор. Единственно возможным показался им двигатель испарительный: для всего остального требовались очень уж термостойкие стали. Что ж, книжники и философы, ведомые, ясное дело, лично господом богом, подобрали подходящее рабочее тело.

Ртуть.

Ага, вот и я вздрогнул.

Температура кипения ртути – хоть руками грей. Плотность рабочего тела больше, чем у стали, значит, и отдача хорошая. Парообразование начинается почти сразу, давление от нагрева зависит плавно, аккуратно, никаких тебе рывков тяги. В общем, идеал. Ну, если не считать, что пары ртути ядовиты, как мало что.

Зато простота конструкции, зато грей чем угодно, хоть маслом, хоть спиртом, зато плавно регулируется тяга, а уж весовая отдача!

Ртуть в товарных количествах нашли у ацтеков. Те лечили кишечную непроходимость очень просто и своеобразно: полстакана ртути перорально. Не смажется, так протолкнется. Плотность огромная, все равно, что полстакана холодного чугуния выпить.

И полетели над просторами Пяти Приоратов ртутно-реактивные самолеты, но на том сюрпризы не закончились. Сумрачный орденский гений, предтеча Фоккеров и Мессершмидтов, исследовал и другие пути. Например, парение над морем на манер альбатроса, непосредственно над гребнем волны. Океанская волна, кто видел, здоровенная, как дюна или холм. И над зыбью всегда найдется поток обтекания. Научишься его седлать – лети перед волной на высоте, достаточной для того, чтобы вовремя перескочить на другую волну. Если птица может, пилоты школы Гурона тем паче смогут!

Оба типа леталок производила всемирно известная фирма "Зеленый крокодил", прославив свой тотем на века. Знаменитая шутка, что-де: "крокодилы летают, но только низенько-низенько" пошла именно отсюда. И позже боевые вертолеты назвали именно "крокодилами"; слово "зеленый" отвалилось с течением времени, ибо язык вообще стремится к экономии.

Далее империя Пяти Приоратов распалась на куски почти по сценарию распада СССР. Только пост-орденские королевства остались повязаны общей экономикой теснее, чем СНГ, и Америка в той ветке считалась довольно хорошей страной для жизни.

А еще в четвертой ветке никакие идеи – ни социалистические, ни фашистские – не мыслились вне ордена, вне организации. Так что орденов наплодилось едва ли не больше, чем сейчас вокруг меня пляшет мировых нитей. Один из них, орден коммунистов, принял себе гербовым цветом красный, в честь первооснователей.

Снова гулко ударило сердце мира, снова плеснуло тканью событий, но сейчас я уже более-менее сориентировался, и даже различал в цветном хороводе мелкие крупинки шуток:

– Царь морской, а Безумный Маркс выйдет?

– Нет, промышленный пролетариат еще не оформился.

– А скиньте "Капитал"!

Вплелась четвертая ветка в мою личность, канула в стоцветном жгуте, а осталась от ветки собственно орденская организация, да еще культ дисциплины в любой партии и любом деле.

Пятая ветка, одна тысяча девятьсот четырнадцатый, от исходного мира отличалась, на первый взгляд, мало. Точные уколы спецслужб в нужные места, и вот результат: герцог Фердинанд прожил отведенный судьбой срок, а вместо Первой Мировой раскалился и заплевал всю Европу кровью Балканский Котел. Неслась цветная нить, брызгала на изгибах алыми искрами, видел я результат – всего лишь чуть менее смертельный, чем в моей исходной реальности, но и на том спасибо. Великобритания не распалась, революций не случилось. Случилась Балканская ССР.

Зато Мировая Война – здесь Первая – началась Японией в союзе с Российской Империей. После всепланетарной мясорубки обе империи сравнительно мирно трансформировались в конституционные монархии. Мирно по двум причинам. Во-первых, перед глазами маячил Балканский Котел, и никто не хотел себе такого. Во-вторых, все революционеры охотно уезжали в Африку, до которой великие державы дотягивались разве что криком.

Правда, уже в шестидесятые годы революционеры с опытом наперевес поперли из Африки обратно. Поэтому Советский Союз на пятой ветке создался, как у нас, кровавой революцией из Российской Империи. А гражданская война шла сразу на танках. И коммунизм оказался намного яростнее, потому что многие вещи успели обкатать на Балканской ССР и на той же Африке. С другой стороны, это позволило обойти самые очевидные грабли, вроде той же кровавой коллективизации.

Сразу же стартовала космическая гонка. Советский Союз ее не выиграл, но соперники его к восьмидесятому году и вовсе попросту рассыпались на мозаику классических "десятимиллионных" евронаций. Дальше пятая ветка повернула далеко в сторону, и я потерял ее из виду. На память остался в копилке космос, очень сильный космос, ну и обеспечивающая его приличная наука.

На этом фоне визит мой в одна тысяча девятьсот восемнадцатый год, обошедшийся мне так дорого, в копилку бросил до обидного мало: с немцами в той ветке не воевали, танки сразу делали правильные, и тоже успели заключить союз с японцами. А на блок трех сильнейших континентальных держав заокеанцы не полезли. Но ветка оказалась чересчур самобытная: как это коммунисты с немцами в союзе? Неканон! А как же товарищ Сталин и командирская башенка? И ветка скоро вильнула в темноту, на глухие окольные тропы.

В копилке задержалось еще стихотворение Маяковского про военно-морскую любовь. Там, где: "Плач и вой морями носится: овдовела миноносица". Настоящему поэту не нужно секретных архивов; уверен я, что Владим Владимыч тоже в свой срок пропускал через пальцы эти вот сияющие нити, ступал под сводами лично своего пламенного леса; обошелся без неуклюжих моих намеков, хватило вежливого умолчания.

Вспыхнуло надо мной багровым, заколотило невидимое громадное сердце часто и резко, барабаном, но запахов никаких не появилось, и потому я знал, что все еще не в реальности, а то ли сбоку, то ли между, вне шестеренок мироздания.

Шестеренки подавали в станок следующую нить: год сорок первый. Без уточнений, и так понятно. Здесь все почему-то сохранилось в точности как я помнил. Мерцала единственная погрешность в состряпанной мной "расстрельной телеграмме Жукова" – я там слово "офицер" влепил, а оно тогда не применялось вовсе, правильно говорилось: "красный командир", "краском". Но как-то со временем спорное слово стерлось. Наверное, историки сочли, что кто-то из них уже потом, после войны, неправильно скопировал исходник телеграммы; оригинал же, понятное дело, пропал, об этом я в первую очередь позаботился.

Так вот, после красного знамени над Рейхстагом, державы шестой ветки бросили все силы в космос, а не на ядерную физику. Страшные Бомбы появились поздно, зато сразу на орбите. Так что холодная война затянулась до двухтысячных.

А тогда СССР сравнительно мирно рассыпался на республики, но и Америка тоже расселась оплывшим снеговиком: на Восток, Запад, Библейский пояс (по английски "The Belt of The Bible"), конечно же гордый одинокий Техас, ну и Озера; куда девались Бомбы с орбиты, я, признаться, побоялся досматривать.