Сандро, не плачь! (СИ) - Монакова Юлия. Страница 46

Галинка совсем не представляла, как будет теперь жить, но одно понимала точно — жить, как прежде, больше не получится. Для кого-то, быть может, это не трагедия, ну уж точно не конец света, если муж целуется с другой женщиной: не переспали же, а это самое главное. Но она была воспитана матерью иначе. Поцелуй — это уже измена, как ни крути. Нечто очень интимное и сокровенное, даже в какой-то степени более значимое и важное, чем секс. Это символ единения не только тел, но и душ. Одно обжигающее дыхание на двоих, влажное соприкосновение нетерпеливо приоткрывшихся губ, будоражащее кровь тесное объятие, непередаваемое ощущение биения чужого сердца рядом… Это близость и взаимное влечение двух людей, которым больше невыносимо находиться на расстоянии друг от друга. Высшая степень доверия и взаимного притяжения.

А ведь тут был не просто поцелуй с абстрактной "другой женщиной". Это — Кети, его больная, безумная, кровоточащая юношеская любовь… Не может быть так, что всё произошло случайно, спонтанно и мимолётно.

Галинка старалась гнать от себя эти мазохистские мысли, но у неё не выходило не думать о том, как её муж целовал Кетеван, как засовывал, должно быть, язык ей в рот, как обхватывал руками её талию и прижимался к ней всем телом… её мутило от этих жестоких фантазий, но ничего поделать с собой она не могла.

Наверное, отчасти в случившемся была виновата и она сама. Слишком уж она… идеализировала его. Слишком доверяла — всецело, безоговорочно. Уверовала в то, что она для него в целом мире — одна-единственная, и что это никогда не изменится. Она ни разу не унизила мужа ревностью и подозрениями, и, видимо, несколько переоценила то место, которое занимала в его жизни. Но он же… он же горячо поддерживал в ней эту веру!

Господи, да разве можно было так играть?.. Так притворяться?.. И эти глаза, полные нежности, и ласковое, мягкое обращение “Галюша”, от которого её словно обволакивало уютное облачко тепла… И его горячие руки на её теле, знающие все самые чувствительные точки… Даже во сне он часто бессознательно находил и сжимал её ладонь, словно боялся, что она исчезнет… Как он мог всё это обесценить одним-единственным поступком?!

На смену недоумению пришло физическое отторжение, отрицание случившегося. Этакий протест организма. Её кидало то в жар, то в холод. Кожа то становилась влажной, то покрывалась мурашками. Внезапно начинали гореть щёки, и сразу же вслед за этим Галинку трясло, словно в ознобе. Одновременно подташнивало, болела голова, ныли живот и поясница. Таксист, который вёз её в Ялту, то и дело с подозрением косился на странную пассажирку, которую букально корёжило, словно наркоманку во время ломки. Кажется, он выдохнул с видимым облегчением, когда, наконец, они прибыли по адресу…

Мать выскочила ей навстречу из ворот. Обняла, заохала, запричитала, забросала какими-то торопливыми словами утешения… Галинка не успела рассказать ей всего по телефону, но главное женщина уловила: её драгоценный зять спутался с другой бабой. Этого было достаточно…

Самым тяжёлым оказалось войти в дом. Дом, который был свадебным подарком Белецкого. Сколько счастливых дней они провели здесь вместе!.. Большую часть года супруги обычно жили в Москве, но иногда могли сорваться в Крым на недельку-другую, а то и на целый месяц, если, к примеру, у Белецкого не было съёмок и он не был занят в театре. За домом следила мама — она переехала туда после уговоров зятя.

Откровенно говоря, Галинка предпочла бы сейчас вернуться в их с матерью старый домик, в котором она родилась и выросла, слишком уж тяжело ей было оставаться здесь, где всё, каждая мелочь, напоминала о муже. Но их прежнее жилище было отдано под съём отдыхающим. Желающие не переводились: старый тихий район, частный сектор, нет толп и шума, море в пешей доступности… а то, что домик старый и давно не видел ремонта — да кого из туристов волнует это в Крыму?!

Пока мама хлопотала на кухне, рассудив, что дочку первым делом нужно напоить-накормить, а потом уже лезть в душу с расспросами, Галинка пошла в ванную комнату. Отражение в зеркале ей не польстило: совершенно потухший взгляд, застывшее, словно маска, лицо, напряжённо сжатые губы… тень от неё, прежней. Галинка не узнала бы себя, если бы увидела вдруг со стороны. Она включила воду и присела на бортик ванны, ожидая, пока она наполнится.

Низ живота снова дал о себе знать болезненным спазмом. Галинка опустила голову и отстранённо наблюдала, как на внутренней стороне её бедра расплывается красное пятно. Месячные пришли, сообразила она, и вдруг её обожгло, как плетью, воспоминанием: ещё вчера муж сказал, что хочет от неё детей. “Роди мне дочку, пожалуйста… такую же красотку, как и ты”.

Ничего не будет, отчётливо поняла вдруг Галинка. Впервые — окончательно осознала масштаб случившегося. Не будет дочки. Не будет общих детей. Вообще ничего больше не будет. Никогда…

И вот тут она, наконец, заплакала.

2019 год, Москва, накануне описываемых событий

— Мы назвали сына Мурад. Это означает “желанный”.

Голос Кетеван звучал глухо. Она не смотрела в сторону Белецкого, уставившись на сцепленные в замок собственные руки.

— Ты даже не представляешь себе, насколько его имя соответствует действительности. Я очень долго не могла забеременеть и выносить ребёнка. Всё постоянно срывалось и не получалось. Десять выкидышей за пятнадцать лет. Десять… — повторила она, словно прислушиваясь к этой цифре и заново осмысливая её. — У нас в семье по женской линии как-то неладно с этим. У родителей я — единственный ребёнок. У тёти Нателлы с дядей Нодаром вообще не было детей. Теперь вот я со своими многолетними попытками… Ты мужчина, едва ли ты можешь даже вполовину вообразить, представить себе — каково это. Когда чёртовы пятнадцать лет ты ждёшь этого грёбаного чуда. Как осторожно радуешься двум полоскам на тесте, а потом снова и снова рыдаешь от того, что опять сорвалось. Я даже не знаю, что хуже: когда после очередного выкидыша слышишь эти дежурные утешения — вот, мол, пропьёшь курс лекарств, восстановишься, и через полгодика можно опять беременеть… или когда ловишь на себе красноречивые косые взгляды свекрови. Как же она меня ненавидела! Как, вероятно, втайне желала мне сдохнуть… Я изначально ей не нравилась, она была против нашего брака, но стиснула зубы и смирилась — ради блага любимого сыночка. А тут вдруг выясняется, что невестка — ущербная. Пустоцвет! Всё никак не может родить долгожданного наследника. Доходило даже до того, что она прозрачно намекала Аслану: ладно, официального развода через загс не надо, но можно же взять здоровую жену по исламским законам — совершить обряд “имам никах”. Правда, до этого дело так и не дошло. Просто, видимо, не нашлось дуры, которая согласилась бы войти в дом Аслана второй женой…

Они так и сидели в его машине. Снаружи хлестал дождь, стёкла были исполосованы водяными дорожками, но Белецкий не включал “дворники”, отчего создавалась иллюзия, что они полностью отрезаны от внешнего мира этой стеной из дождя. Так Кетеван было проще говорить…

— Я почти уже и не надеялась. И вдруг, в тридцать шесть лет — внезапная, нечаянная, но очень желанная беременность. Врачи сказали мне: будешь лежать на сохранении все девять месяцев. Именно “лежать”, это не фигура речи. Но я была готова абсолютно на всё. Конечно, по мнению окружающих, это выглядело очень рискованно и даже безрассудно. Я была уже не просто “старородящей”, но ещё и проблемной старородящей. Не буду подробно описывать, как провела всё время до родов в больнице — в горизонтальном положении, под капельницами. И сами роды… это был кошмар и ужас. Но когда я впервые посмотрела в личико своего сына… — её голос сорвался. — Оно стоило того, даже миллион раз ещё можно было бы повторить все эти жертвы…

Она немного помолчала, собираясь с мыслями.

— Аслан устроил большой праздник по этому поводу. Мы так радовались, были так счастливы… и даже понятия не имели, что Мурад родился с ВПС.