Точка невозврата - Банцер Сергей. Страница 36

— Но ты же один, да? Тебя же не много есть, а?

Перепробовав все методы и не добившись никаких положительных сдвигов, Галимов махнул на него рукой.

За одно только это Лебедев уже стал героем. Но настоящую популярность Лебедь получил после того, как однажды на техтерритории он нашел длинную веревку, завязал на ее конце какой-то диковинный узел, а затем, раскрутив это все над головой, поймал этой петлей пробегавшего мимо духа и завалил его на землю. Наблюдавшие за всем этим деды были поражены мастерством малыша-якута. Со временем Лебедев по указанию дедов изготовил настоящий маут, якутское лассо, и ловил им под присмотром дедов замешкавшихся черпаков и духов, неосмотрительно проходивших мимо. Дедам почему-то особенно нравилось, когда Лебедев заваливал на землю одного толстого духа в очках из их дивизиона. Фамилию его Лебедь уже забыл, зачем она ему?

Все-таки эти русские странные, ага. Сначала они ему объяснили, что если к часовому на посту ночью подходит человек, то нужно скомандовать: «Стой! Осветить лицо!» Если это развод караула, то скомандовать: «Разводящий ко мне, остальные на месте!» Если эти команды не выполняются, то нужно передернуть затвор автомата и скомандовать: «Стой, стрелять буду!» Так написано в уставе.

Он так и сделал, когда капитан Галимов пошел ночью проверять посты. Лебедеву потом что-то там объясняли про батарейки в фонаре, которые сели уже года два назад. Но Галимов тогда так и не смог осветить лицо. Может, Лебедев что-то и напутал, кажется, после того, как он с лязгом передернул затвор Калашникова, он что-то кричал, типа «ложись, убью на месте!» Но смысл-то понятен, Галимов же понял? А как не понять, если Галимов сам вручал Лебедеву грамоту за первое место в соревнованиях по стрельбе из автомата Калашникова? Лег на землю Галимов, все по уставу. А может, и что-то другое написано в той книжке, Лебедь не читал. Да это ему уже и не нужно. Больше Галимов никогда не идет проверять караул, когда в него заступает Лебедев. Ну и хорошо.

В каптерке все поутихли. Колбаса съедена, чифир выпит, дембельские песни спеты. Деды расходятся по казарме. Правда, после чифира спать совсем не хочется.

Калошин вышел из каптерки и прилег на свою койку. Хочет ли он домой? Когда-то хотел. Больше всего на свете хотел. А сейчас не знает. Свыкся, хотя и надоело все. Скучно. Никаких целей в жизни, кроме как дожить до приказа. Сколько там, кстати, до приказа? Можно пнуть ногой прикрепленного духа, и тот должен назвать точную цифру. Когда-то сам Калошин получал по зубам от своего дедушки за ошибки. Калошин пнул ногой в панцирный матрац стоящей над ним на втором ярусе койки и подал команду:

— Дембель в опасности!

Спящий над ним «слон» [37], протирая глаза, соскочил с койки и, скривившись от натуги, подпер ее плечом, не давая койке таким образом обрушиться на находившегося в опасности дембеля Калошина.

— Опасность миновала! — через некоторое время скомандовал Калошин.

Слон, отдуваясь, полез наверх досматривать прерванный Калошиным сон, в котором мама звала его со двора на ужин.

Конечно, о дембеле мечтают все. Хотя бы из-за того, что там, на дембеле, есть девки, которых Калошин не видел уже почти два года. До призыва особо так и не обращал на них внимания, а только здесь понял, какие это совсем другие существа.

Поэтому сержант Калошин решил написать письмо.

Дедушка Советской армии писем родителям писать не любит. Так, телеграмму иногда, когда патруль по городу, мол, жив-здоров, подробности письмом. Правда, неприятность тогда одна вышла. Калошин попросил туркмена Алдыбергенова, который шел в патруль, дать такую телеграмму. Ну Алдыбергенов и дал: «Калошин жив, подробности письмом». Большой переполох подняли тогда родители Калошина.

Поэтому Калошин будет писать письмо девушке. Сочинять текст письма Калошин тоже не будет. Дедушке Советской армии этого не положено по сроку службы. Можно разбудить какого-нибудь грамотного духа, попадаются иногда такие поэты, что слезу прошибает. Такого духа ценят, также как и духа-художника или духа-сапожника. А можно взять толстую общую тетрадь, хранящуюся в каптерке, с разными любовными заготовками. Калошин пошел в каптерку, взял чистый лист бумаги и раскрыл наугад тетрадь с заготовками.

«Каждый день, проведенный без тебя, кажется мне вечностью», — прочитал Калошин. Слабовато. «Как я жалею, что не могу прижать к своей груди ничего, кроме холодной стали автомата!» А вот это уже получше, пожалуй, пойдет. Калошин выписал фразу и перевернул страницу. «Спи спокойно, моя девочка. Закрой свои большие ресницы. Пусть тебе приснится счастливый сон. А я здесь с автоматом в руках буду охранять твой покой». Это надо будет поставить в конце. Вот еще: «Не говори, что наш мир так печален, не говори, как трудно ждать солдата. Постарайся среди невзгод, обмана и предательства надеяться, верить и любить». Надо тоже выписать. Хотя не очень понятно, к чему это, но девчонки так любят, вот пусть и разбираются, что к чему.

Глава 17

Неприятности продолжаются

Подполковник Клещиц подошел к окну своего кабинета и уставился на видневшуюся вдали двугорбую сопку. Вот уже пять лет он смотрит из окна на эту сопку. Просто больше вокруг ничего нет, только эта сопка и все. Уезжать отсюда Клещиц будет пекинским поездом. Можно, конечно, самолетом из Борзи до Читы, потом маяться сутки с пересадкой на рейс Чита-Москва, потом вылететь в три часа дня, лететь шесть часов и прилететь в Домодедово тоже в три часа дня. Но он так не хочет. То ли дело отдельное купе, бутылочка коньяка с салями под перестук колес. Видеть уплывающий борзинский вокзал, а потом читинский, суетливых местных мужчин и женщин на перроне. Но главное не это. Главное, это знать, что ты уже никогда сюда не вернешься. Это ж удовольствие, которое необходимо растянуть. Поэтому и покидают эти края заменщики часто не самолетом, а на Пекинском поезде. Перед Иркутском несколько часов поезд будет ехать по берегу Байкала. Клещиц представил, как он будет смотреть в окно на величественные виды, а в руке у него будет дымиться чашечка заваренного кофе с коньяком. Но до этого еще нужно дожить.

Клещиц устал. От этой чертовой дыры с дурацкими голыми сопками, где нет ни одного деревца, кроме чахлых кустиков. От этого человеческого материала, который не хочет жить спокойно. От этих швей-мотористок, которые щелкают зубами и пытаются схватить проходящего мимо лейтенанта. От этих лейтенантов-двоечников, мучающихся от спермотоксикоза. А кого еще пошлют сюда после училища, отличников, что ли? Хотя вот прислали же сюда отличника боевой и политической подготовки лейтенанта Боклана. Потому что ЗабВо — это не только ссылка, но и хороший трамплин для пути наверх, на вершину военного Олимпа. Отслужит этот Боклан годик — и придет ему персональная замена куда надо, хотя бы в ту же Германию. А оттуда уже в Академию.

Клещиц хочет, чтобы за окном просто шел дождик. Чтобы капли ударялись о подоконник — кап, кап. Но в этих краях так не бывает. То месяц ни одного облачка, то потом дождик рванет такой, что телеграфные столбы поваляет.

Так вот, если этот шквал неприятностей не остановится, то не видать ему в этом году замены. Ни проплывающего за окном купе Байкала, ни дымящегося кофе с коньяком, ни перестука колес, нихрена вообще не будет тебе, дорогой товарищ Клещиц.

Клещиц опять подумал о том, какая важная сила в армии — женщина. Точнее, не женщина, а жена. Самое худшее, что может случиться с семейным офицером — это тихое пьянство. Вот как у капитана Данилова, из-за которого недавно пришлось разрывать канаву за клубом. Тихий безвредный человек, скоро в отставку по возрасту. А когда семьи нет? Вот, например, застарелый холостяк старший лейтенант Еропкин с дурацкой кличкой Полковник. Начальник радиолокационной разведки дивизиона, тут нареканий нет. А в личной жизни? Чудит мужик. То в строевой отдел рапорт написал, мол, желаю, чтобы меня послали в горячую точку, во Вьетнам, бороться с китайскими захватчиками. Выполнять интернациональный долг перед Родиной. Или в Египет, или в Корею, главное, чтобы выполнять интернациональный долг перед Родиной — и все. А на следующий день в восьмой квартире Еропкин, угрожая борзинской девице по кличке Бурятка ружьем для подводного плавания, вынудил ее танцевать на столе стриптиз. Учитывая, что на улице забайкальская зима и поддевка у девушки была соответствующая, можно себе представить, что это был за стриптиз. А на следующий день после попойки с бурятским стриптизом Еропкин заступил на боевое дежурство начальником дежурной смены. Позиция батареи находится в десяти километрах от части, в сопках. Еропкин оттуда послал в Борзю дежурную машину за чем-то, может, и за пивом, где ее остановил сам начальник гарнизонной военной автоинспекции майор Певнев. Водитель, понятно, не остановился, а рванул назад к своим на позицию в сопки. Певнев за ним погнался на газике. Так и ворвались в клубах пыли и снега на позицию боевого дежурства. Майор Певнев выскочил из газика, страшный весь такой, начальник же большой, и с кулаками на солдата-водителя набросился. Так Еропкин, даром что старший лейтенант, а спокойно так отдает приказ: