Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 30

Ну да старая история: насколько хороши буры в маневренной войне, и выше всяческих похвал как стрелки, настолько слабы они в столкновениях накоротке. Не потому, што трусливы, а потому, што не обучены – ни тактике, ни штыковому бою, ни… Да собственно, у них и штыков-то нет.

… и медицины, к слову, тоже. Все почти медики – из европейских волонтёров, а в исконно бурских коммандо нет ни единого санитара. Все их действия в случае ранения – перевязать кое-как, останавливая кровь, да отправить раненого в ближайший город, а то и просто – домой. Выздоравливать… Сколько таких истекло кровью по дороге!

«– Белые дикари!»

Бурские женщины хлопочут деловито, суют к ранам какие-то травы и чуть ли не… куски мяса? Бр-р… а может, и не показалось – у них в ходу такие народные средства для лечения ран, как желудок свежеубитого козла, к примеру. Што они там прикладывают, какие части туш, и главное – чьих… ничему не удивлюсь.

Средневековая медицина века этак шестнадцатого, да наложившись на африканские реалии и снадобья аборигенов, способны породить редкостные химеры, отчаянно порой препротивные.

Растрёпанная немолодая женщина в нечистом застиранном платье, из-под подола которого виднеются нижние юбки, едко пахнущая застарелым потом и порохом, перевязывает мужа чем-то… народным. В ход идёт, как я успеваю увидеть, какая-то трава, а в качестве перевязочного материала – холстины непонятного происхождения и сомнительной чистоты.

Я по соседству пользую африканера из городских, и мы – представители двух полярных школ медицины, косимся друг на друга с видом полного превосходства.

Закончив перевязывать и перейдя к следующему, успеваю заметить, как добросердечная христианка, присев рядом с «моим» раненным и коротко переговорив в ним, суёт ему што-то под повязку.

Дёргаю шеей, но наученный опытом, не лезу. Он мне не сват, не брат… хочет – пусть!

Загружая несколько завонявшие тела земляков на одолженную бурами повозку, остро пожалел об отсутствии близнецов. Вот бы где пригодилась их физическая сила! Увы.

Товия с Самуилом с моего молчаливого благословения курсируют ныне между Преторией и нашим лагерем, занимаясь перевозкой всего и вся, и мелочной торговлей до кучи. Приглядываются, принюхиваются, пробуют то и это. Выйдет што толковое, так и хорошо, а нет… тоже опыт.

От прикосновения к мёртвому телу замутило, но желудок пуст, и потому – обошлось. В версте от лагеря выкопали глубокую, штоб не достали падальщики, могилу. Тяжёлая глинистая земля с каменьями поддавалась плохо, и руки у всех троих стёрлись совершенно.

– Ну… покойтесь с миром, – сказал я, кидая на тела первую горсть. Санька забормотал привышную молитву, с ранешнего детства знакомую любому крестьянину, и в могилу полетела земля.

Дойдя до половины, остановились и сожгли немного пороха – вроде как запах этот отгоняет зверьё, хотя надежды на это не очень и много. И аммиака с той же целью… Ну может, и не выкопают гиены. Хотя надежда в основном на основательную глубину.

Вернувшись, отмылись старательно, экономя воду, и я Санькой направился на встречу Снимана[ii] с Баден-Пауэлом[iii].

Военачальники встретились на нейтральной территории, в окружении нескольких штабных каждый. Нелюбезный Сниман со своей окладистой мужицкой бородой, мешковатым костюмом и своеобычным для буров видом неухоженности, резко контрастировал с подтянутым, щеголеватым полковником.

Поздоровавшись, они некоторое время общались на военно-дипломатические темы, и снова – мужиковатый Сниман проиграл словесную баталию, придя в самое дурное расположение духа. Договорились только на выдачу тел погибших англичан в Мафекинг.

Баден-Пауэлл, воспринимающий войну как спорт и бравирующий этим, настолько чужд мировоззрению бура, насколько это вообще возможно.

Тронув коня и подъехав поближе, обратился я к генералу:

– Разрешите?

Тот кивнул, не отрывая взгляда от англичанина, и сколько ярости там было…

Сухо высказав полковнику претензии за нападение на некомбатантов и получив витиеватые извинения, в которых мне почудилась издёвка, распрощался.

Вскоре по приезду в лагерь начался артиллерийский обстрел Мафекинга, и как стало мне известно значительно позже – Сниман приказал обстреливать жилые кварталы.

[i] Неприятно поражены, удивлены, ошеломлены.

[ii] Бурский генерал, руководящий осадой Мафекинга после отзыва Кронье.

[iii] Комендант крепости (города) Мафекинг, полковник, основатель скаутского движения.

Глава 18

Перекатывая во рту зубочистку, Мишка с деланно невозмутимым видом наблюдал за соревнованием подростков-африканеров в стрелковом деле. После вчерашней вылазки и последующего обстрела англичане вели себя особенно сторожко, и потому своеобычная у буров охота за головами была решительно невозможна.

В ход пошли бутылки, расставленные чуть не тыщу шагов. Вот очередной соревнователь, мальчишка лет двенадцати, начал гнездиться на пыльной красноватой земле, ёрзая всем телом и устраиваясь поудобней, без малейшего внимания на загрязняющуюся одёжку и возможных насекомых.

Прадедовское, кремневое ещё ружьё монструозного калибра, с необыкновенной толщины стволом и самодельным, грубо струганным прикладом, повело чудовищным дулом, будто хоботом…

Выстрел! Звук едва ли не пушечный, и четверть фунта свинца, упакованного в промасленную кожу, сбило горлышко у бутылки.

Встал… и почти незаметный взгляд на Мишку, полный превосходства.

Пономарёнок хмыкнул еле заметно, но признаться по чести – заедает. Глупо соревноваться в стрельбе со степняками, способными с полувзгляда опознать человека в лицо на таком расстоянии, на котором обычные люди едва ли увидят просто фигуру. Но заноза зависти сидит, себе-то врать зачем?

Не худший среди них далеко не худший, но и… Собственно, именно потому и взгляды такие, с вызовом.

Стрельба продолжилась, и Мишка, сидя всё с тем же безмятежным видом, наблюдал, подмечая детали. Заедает… отчасти ещё из-за отношения к войне. Возьмись они за осаду всерьёз, Мафекинг давно был бы взят.

А так… то соревновательной стрельбой занимаются, то целое коммандо, наскучив службой, уедет проведать жён, оставив дыру в лагере осаждающих. Осада ведётся ни шатко, ни валко – даже он, ни разу не военный, видит возможности, которые не могут быть реализованы сугубо из-за специфики буров.

– Они войну до сих пор войной не считают, – сказал подошедший Егор, – всё-то у них охота! И концепция вооружённого народа безусловно хороша, но…

Брат замолк, уйдя в свои мысли и зачеркав пометки в блокноте, а Мишка уцепился за сказанное.

«– Охота! Точно! Будто зверя скрадывают, а не человека. А надо бы…»

Он по-новому уставился на стрелков – уже критическим, а не созерцательным взглядом. Пыль от земли при каждом выстреле, выдающая стрелка. При охоте на льва оно и не страшно, но британцы куда как посерьёзней будут!

Это войска из Метрополии привыкли колоннами маршировать, в красных своих мундирах. Переселенцы же из Британии всякие бывают, в том числе и такие, што вот ни полушку не хуже самих буров в вельде ориентируются. А бывает, што и получше, притом нередко!

Бур, он в первую голову пастух, потом уже охотник, а воин – когда придётся.

Британец же, голодный и злой, нацелен на завоевание богатства, будь то собственный кусок земли, хищничанье на золотом прииске, или торговля с воинственными племенами, часто перетекающая то в грабёж, а то и в оборону от оного. Прожить вот этак годочков несколько, и такой себе хищник получается, што любово африканера прожуёт сырьём!

Уйдя на позиции, Пономарёнок неожиданно увидел их совершенно иначе. Обычные широкие траншеи, а местами так и вовсе – мешки с песком или земляные валы. Где-то можно ходить в полный рост, а где-то – добежать, согнувшись в три погибели. Всё тоже самое… но видится уже иначе.

Выбрав себе позицию с учётом того, што на противоположной стороне сидят такие же охотники, Мишка задумался, и отдвинулся чуть назад. Теперь дуло его винтовки не торчало наружу, и соответственно, охотникам на той стороне придётся чуть сложней.