Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 51

По залу пронеслись смешки и улыбки, отчего Фиме стало легко, как раньше – по молодости.

– Не буду тратить своё и ваше время понапрасну, а потому – пива всем за мой счёт!

Общество гуднуло одобрительно, но размякать не спешило. Не спешил и Фима, в несколько приёмов выпивший первую кружку, и цедивший теперь вторую.

– А теперь к делу, – продолжил он неторопливо, – потому как собралися здеся люди уважаемые, у которых время – деньги. Штоб не жалко было времени – сразу скажу, шо сперва будет всем пива, а потом – поесть за мой счёт, это таки понятно?

– В любом случае, – подчеркнул он, несколько удивлённо понимая, шо народ покивал благодушно, но в общем-то – равнодушно.

«– Зажрались мал-мала» – констатировал он.

– Хочу немножечко о себе, – продолжил он, азартно напрягшись, – если кто вдруг не знает.

– Знаем, – негромко сказал немолодой мужчина среднего роста, и все присутствующие утихли. Серые его глаза с прищуром глянули будто в саму душу, – ты нам лучше про забастовку в Одессе скажи – как было?

Фима открыл было рот, штобы порекомендовать себя лучшим образом, но разом понял, што здесь вам не там! Честно надо.

– Хреново, – ответил он усмешливо, – не я её затеял…

Фима с облегчением увидел едва заметное одобрение в глазах мужчины…

– … но пришлось брать на себя ответственность за Молдаванку. Не столько даже за справедливость, сколько за людей, которых с детства знал.

– Не справедливец, значица? – снова сощурился всё тот же немолодой мужчина, и Фима почувствовал себя, как перед раввином на бар-мицве, што перед гоем таки странно, но почему-то – правильно.

– Я честный коммерсант, – суховато усмехнулся Бляйшман, пытаясь не опустить глаза.

– Да не надо так давить! – возмутился он, – Я таки не сказал за закон, я говорю за совесть! Контрабанда в обе стороны, если это нормальные товары, но просто в обход удорожающей таможни, так это вам где?!

Лёгкий кивок, и будто плита чугуна с плеч. Короткие переглядки, и мужчины будто только сейчас решали – дать ему шанс? Дали.

– Хочу поговорить за эту войну, – повёл плечами Фима, с некоторой тревогой понимая, шо это если и русские, то какие-то неправильные!

«– Отборные» – постучалось в череп, и сразу стало легче. Потому как если все такие… нивроку! Пережуют вместе с бизнесом!

– Война всегда плохо, – не без труда продолжил он, пытаясь не отпустить пойманное за хвост ускользающее вдохновение, – но и она же – возможности! Я таки не буду говорить вам за патриотизм в пользу буров, скажу лишь за нашу с вами пользу!

– Все, кто хотел взять в руки винтовку и пойти воевать за чужое надо, уже в рядах! Кто-то воспринял чужие беды за свои, кто-то хочет натурализоваться через войну – не нам судить.

– Я, – поймав кураж, он наклонился вперёд, ловя взгляды вожаков, – могу сделать хорошо для всех, включая сибе! Кто-то умный давно сказал, што для войны нужны деньги, деньги, и ещё раз деньги! Но здеся денег до жопы, а вот с людьми – зась!

– Нормальными людьми, – уточнил Фима под понимающие смешки собравшихся.

– Люди, – переждав, он начал говорить, отделяя слова паузами, – требуются везде! Не только на фронте, но и на фермах, в шахтах. Везде! Вы и сами о том знаете, так што не буду мять вам уши своими словами.

– Но! – толстый палец с обгрызенным ногтем устремился в небеса, – Многие забывают за логистику, то бишь за снабжение!

На лицах начало проступать понимание.

– Твою выгоду мы видим, – из дальнего угла вышел и встал, укоренившись сапогами в пол, длиннобородый мужчина в старообрядческой поддёвке, – поясни нашу.

– Моя, – подчеркнул голосом Бляйшман, потея от волнения, жары и духоты, – транспортная компания нуждается в людях, буры нуждаются в поставках. Всё есть у меня! Связи, деньги, налаженные маршруты… людей нет.

– К себе зовёшь? – прищурился из-за столика явный горняк, с навсегда въевшейся рудной пылью на худом лице, искажённом сейчас неприязненной гримасой.

– Да! Но нет, – Фима выставил ладони вперёд, – Я хочу придти к Бургеру[i] и предложить себя и вас – если договоримся, за коммандо! Сугубо транспортное, понимаете? Воевать если и да, то сугубо при нападении на обоз!

– На основе твоей компании? – сощурился старообрядец.

– Да! – не стал отнекиваться коммерсант, – Готовая структура, и глупо было бы делать иначе!

– Мне, – перехватил он инициативу, – разрастание компании и прибыль на этом – потом, после войны. Война пройдёт, останутся связи, налаженные маршруты, и частично – люди. Вам – возможность хорошей работы – с повышением, а то и собственным делом опосля. Ну и натурализация, кому надо.

К некоторому, отчасти даже расстроенному, удивлению Бляйшмана, собравшиеся не стали увлекаться ни пивом, ни бесплатной едой. Обсудив меж собой предложение, вожаки русской общины Претории разошлись в наступающих сумерках.

[i] Шалк Виллем Бургер – юрист, политик, полководец, государственный деятель. Во время отъезда Крюгера в Европу выполнял обязанности президента.

Глава 31

Проснувшись весь в поту, некоторое время никак не мог понять, где я, и только тревожность чортова сердце разгоняет так, как не всякий бег. Опасаясь выдать себя самомалейшим движением, лежал недвижно, с прикрытыми глазами, пока не отпустило мал-мала.

Вспомнилось и осозналось наконец, што я не абы где и кто, а на семейной ферме Ройаккеров, укрывшейся в одной из межгорных долин Драконовых гор.

Сказались ночёвки в вельде, н-да… Раз переночевать в окружении английского патруля, да два – на фермах пробританских буров… бодрит, ети его! Нехороший звоночек, такое вот просыпанье.

Сны ещё, от которых накатывает тоска, а есть ли потом польза, нет ли… Вот и сейчас уходит потихонечку глухое чувство безвозвратной потери.

Снова летал. Шёлковые треугольные крылья за спиной, и свободное паренье на восходящих и нисходящих потоках – на десятки километров, на все четыре стороны света.

Правильно запомнилось, иль додумалось, домечталось, а в памяти врезалось, што было! Нивы и пажити внизу, крохотные фигурки людей и скота, да ветер в лицо…

Повернув голову набок, вцепился в одеяло зубами, да застонал приглушённо от безумной тоски. Как же это тяжко… будто с Небес пал! Был крылат, а теперь…

Открыв глаза, долго пялился бездумно на трещиноватую штукатурку, где пара гекконов затеяла охоту на насекомых. Будто ожившие женские броши работы искусного мастера движутся по потолку и стенам, медленно подкрадываясь к добыче. Бросок! И извивающаяся многоножка исчезает в пасти судорожно сглатывающего геккончика.

Сел наконец на кровати, зевая тягуче и беззвучно, стараясь не разбудить Саньку и Корнелиуса, но постели их уже пусты, да и за окном ни разу не раннее утро. Одевшись, вытряхиваю ботинки, в которые почти каждую ночь што-то да заползает, туго наматываю обмотки, вбиваю ноги в потрёпанную обувку, и выхожу во двор, где уже начинает закипать работа.

У загонов скота суетятся кафры, ласково поглаживая быков по большим носам и похлопывая по холкам. Те фырчат в ответ, норовя лизнуть в лицо. Ласкаются… и от этой мирной картины становится ещё тягостней.

В каретном сарае возится папаша, осматривая колёса и проверяя комплектность повозок. В зубах неизменная трубка, и время от времени он окутывается клубами дыма. Дымит часто, будто табачищем да работой оглушает голову.

Девчонки, какие-то поблёкшие за ночь, хлопочут в птичнике, доят коз и коров, и их так много, што чуть не в глазах рябит. Без работы не сидит никто, даже пятилетняя Эльза собирает в корзину яйца, вид очень важный, едва ли не торжественный.

– Доброе утро, – брат, противно бодрый с утра, успевший уже где-то пропотеть и пропахнуть свежей щепой, предложил мне полить.

– Доброе, доброе, – бурчу ответно, плеща тепловатую воду в лицо над тазом, фырча и растираясь, – меня чево не разбудили?

– Ночью во сне метался, – отозвался подошедший Корнелиус, не выпуская изо рта трубки, – думали уже, горячка тебя одолела.