Капитан Пересмешника (СИ) - Вольная Мира. Страница 89
Четвертый — Фирс, его убил градоправитель Эльрама, когда мы пришли за осколком Вагора.
Я доставала пузырьки один за другим, выливала кровь на осколки, смотрела, как они вспыхивают, и вспоминала лица пиратов и друзей, навеки ушедших в океан, и снова переживала их смерти. Одну за другой, одну за другой, одну за другой. И просила у всех у них прощения за свою глупость, неопытность, излишнюю мягкость. Пока выливала кровь, команда сзади пела покаяние Ватэр, вспоминая, так же как и я поименно каждого из погибших.
Через двадцать лучей, я готова была почти упасть на руки стоящему сзади оборотню, но лишь привалилась к нему спиной, пропуская вперед свою команду, вышвыривая в воду проклятый ларец. Пришла очередь ребят напитать осколки.
Руки дрожали у всех, нервничали и беспокойно передергивали плечами, тоже все. Они отдавали свою кровь и отходили, часто дышали и разрезали себе ладони, закрывали глаза и стискивали кулаки. А я смотрела на них и снова считала, на этот раз удары своего сердца. Когда последний из пиратов отошел от алтаря, я вздрогнула, по телу прошла новая судорога, но я все-таки заставила себя сделать шаг к плите.
Закрыла глаза.
«Прости меня, мой Ник, мой западный ветер, Король океанов. Я люблю тебя».
Из груди сам собой вырвался крик, протяжный и очень громкий. Я с размаху впечатала кристалл в плиту, размазывая по теплому осколку свою кровь, продолжая кричать, падая на колени. Я почти касалась лбом пола, впиваясь когтями в собственные плечи, надеясь болью физической заглушить боль сердца.
«Прости меня, прости меня, прости меня, прости меня, прости меня…»
А нрифтовая плита под звездой раскололась на тысячу осколков, разлетелась в стороны, одуряюще бирюзовым вспыхнула собранная звезда, поднимаясь в воздух, вокруг храма начала пениться вода, поднялся почти ураганный ветер. И руки оборотня вдруг оторвали меня от мраморных плит, прижали к теплому телу.
Ватэр поднималась из океанских глубин, чтобы забрать то, от чего отказалась так невероятно много лет назад. Поднималась, чтобы окончательно забрать у меня моего «Пересмешника».
Глупая ведьма пришла за своей душой.
Она ступила на мраморный пол храма, холодная и безразличная, как всегда, обвела взглядом присутствующих, ни на ком не задерживаясь, посмотрела на свою душу, едва различимым жестом руки успокоила сходящий с ума океан. Я отшатнулась от Ватэр, как от проклятой, заставив Тивора сделать несколько шагов назад, но напряженного взгляда оторвать не могла, внутри все скручивалось, во рту стоял невыносимо горький привкус ярости, сожаления и вины. Этот привкус заставлял морщиться.
А она спокойно стояла возле собственной статуи, разглядывая девушку на коленях, словно видела ее очень давно и сейчас пыталась вспомнить.
Странно, но Белая Луна практически обесцветила ведьму: выбелила руки и лицо, приглушила краски одежды, съела блеск браслетов и короны, лишь глаза блестели глубиной и бирюзой, да тускло мерцала мелкая россыпь ракушек, идущая от предплечий и заканчивающаяся на кончиках пальцев.
Моя команда, казалось, забыла, как дышать, я видела сжатые кулаки и плотно сомкнутые губы. Мы все смотрели на Ватэр и хранили молчание.
Ждали.
Ведьма протянула руку к звезде, но в последний миг замерла, обернулась.
— Что это значит, иметь душу? — спросила она, глядя мне в глаза.
— Боишься? — скривила я губы.
— Я не знаю, что такое страх.
— Это будет самый незабываемый опыт в твоей жизни, — раздался голос волка из-за плеча, он сильнее сомкнул руки на моей талии. — Бери же.
Большой и яркий до этого артефакт потускнел и уменьшился в размерах, стал чуть больше ладони.
Ватэр осторожно взяла его в руки, опустила голову, разглядывая, и стихии отражались в ее глазах, меняя их цвет: вода, огонь, земля, лед, тьма, свет и ветер. Мой ветер. Бывшая лекарка вздрогнула и дернулась несколько раз, а когда все же смогла оторваться от собственной души, переложила ее в левую руку, а правую подняла к небу.
Она плела какое-то заклинание, плела его прямо из лучей ночного светила, не обращая внимания на силу, которая всех нас буквально придавила к полу. Невероятно сложная вязь, запутанная, непонятная, древняя магия, невесомым узором тянулась от Белой Луны к ее руке. А мы стояли на коленях и хватали воздух, а в какой-то момент даже колени перестали нас держать, и мы рухнули на мокрые плиты, только Ватэр все плела. Плела и пела.
И это было очень похоже на покаяние, вот только слова… Их сначала сложно было разобрать, как и мелодию — казалось, что просто шумит океан, но… Но все же это была именно песня.
Песня на странном, неизвестном языке с такой знакомой, терзающей душу мелодией. Каждое слово, будто камнем падало мне на сердце — я снова вспоминала лица друзей.
А плетение росло, окутывало богиню и ее душу белой дрожащей дымкой, сила Белой Луны продолжала тянуться к заклинанию, делая его плотнее и сильнее. Оно буквально горело нестерпимо белым.
Вдох.
Выдох.
Глаза слезились, дышать становилось все труднее и труднее, время, словно остановилось. И даже океан замер. Вечно бушующий и бурлящий он тоже застыл, будто присматривался и прислушивался к своей глупой дочери.
Тоже ждал.
Вдох.
Выдох.
Гул, доносившийся из водных глубин, начал нарастать, усиливался голос Ватэр.
Вдох.
Выдох.
По мраморным колоннам поползли тонкими змеями трещины.