Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира. Страница 103

Чуть больше порадовали допросы людей из очереди, но и там… Ковалевский, как, сука, сраный первоклассник, задавал вопросы строго по учебнику: криво, косо, тупо.

Кто додумался поставить его на это дело?

Я понимаю… в Совете кадровый голод такой силы, что все занимаются всем, но это…

Я закрываю очередной файл и откидываюсь на спинку кресла, думаю о том, что делать дальше. Для начала надо все-таки покопаться в мозгах теток из палатки, и, исходя из того, что они скажут, двигаться дальше, а пока можно заняться документами по трупам. 

Но сначала…

Я тянусь к телефону и набираю Вэла, следя за ведьмами, снова слушая то, о чем говорит Тира, но не вслушиваясь. Она вещает о природе сил северных, о структуре ковена, о природных источниках, о том, почему темные – темные и бла-бла-бла. Теория – скука смертная, но для Дашки необходимая. 

- Вэл, - говорю, когда слышу быстрое «да», - пришли сюда кого-нибудь с бургерами и картошкой для моих гостей. И нарой мне все, что сможешь, о пропаже иных, любых иных, - добавляю после недолгих раздумий, - в период с двухтысячных, интересует нераскрытое дерьмо, по Москве и области.

- Да, босс, - ничему не удивляясь вполне бодро отвечает бармен. - Буду скидывать по мере. С едой пришлю Юлю.

 - Отлично, спасибо. Разрешаю подключить того, кого сочтешь нужным.

- Да, босс, - в голосе Вэла слышны довольные нотки.

Я кладу трубку и вставляю в ноут флэшку с материалами по трупам. Ночь мне предстоит долгая. 

Начинаю с тел ведьм. В конце концов, это они были целью, это у них забрали органы: глаза, сердце, печень. И странно, но, несмотря на бесцеремонность, на общую небрежность, на лужи крови, разодранные ткани и мышцы, обрывки вен и обломки костей, сами органы изъяты аккуратно. Вряд ли бы они, конечно, сгодились для пересадки, но, скорее всего, их целостность не нарушена.

И если с печенью и сердцем все вполне понятно – немного сноровки, знаний анатомии и, очевидно, практики – то глаза вызывают вопросы. Способ их изъятия вызывает вопросы.

Он расколол девчонке череп, пробил теменную кость, снял ее, вытащил часть мозга и добрался до глаз. Достал предельно аккуратно. Гребаный педант. Такое чувство, что вообще никуда не торопился.

Ну хоть фотограф у Совета старательный. Цветные картинки, подшитые к файлу с информацией по трупу ребенка, радуют глаз деталями и подробностями чужого пиршества.

Ткани и органы, скорее всего побывавшие в непосредственном контакте с уродом, почернели и сгнили, куски и пятна разложившейся рыхлой плоти как следы проказы на коже, и личинки гребаных мух повсюду: на земле, одежде, в волосах и на обнаженных участках кожи, на том, что осталось от лица. Ребенок почему-то в одном ботинке. 

И да, девчонка была жива, по крайней мере какое-то время. Все они были живы. Лесовой досталось больше всех и до, и после смерти, как будто он стравливал злость, как будто никак не мог унять ее. Тело искромсано и истерзано, почти ничего целого, крови так много, что она блестит черным глянцем.

Я бы предположил, что урод просто псих, но для психа в действиях этого слишком много рационального и слишком мало того, за что можно было бы зацепиться. Мухи и непонятное дерьмо вместо душ – так себе зацепка.

Да и информации по трупам в целом не то чтобы много: анализы, те, которые успели взять, не готовы, выводы трупорезов исключительно предварительные, дрянь, оставшаяся на месте душ, не определена, классификации, как привык совет «на глаз», не поддается.

Я еще раз бегло просматриваю отчеты, вчитываюсь в сухие строчки и хмурюсь. Потому что… пусть органы он вытаскивал выборочно, конкретные у конкретных иных, но… души забрал у всех, и у якобы побочной Карины. Почему?

Что-то скребется из-за этого, зудит на подкорке, призрачный силуэт догадки, которую никак не удается сформулировать.

У него нет ни души, ни плоти. И плоть, очевидно, нужна, чтобы закрепиться здесь, вот только…

Сраный доктор Франкенштейн.

…не сходится ни черта. Как он вообще в таком случае умудряется проявляться, откуда берет силы, чтобы делать то, что делает, как выбирает тех, кого убьет? Почему собиратели и ведьмы, почему именно эти органы, а не другие?

Охота Каина и список Элисте…

Я напрягаю заржавевшую память, пробую вспомнить все, что знаю об охоте Каина, о псах и о всадниках. Последних всех уничтожили, это совершенно точно, псов… уж как получилось. Первую сотню пустили на шашлык, тут без вариантов, Эли, по факту, - второе поколение. Но вот что случилось с ведущей тварью... Не уверен, что даже Сэм в курсе. В конце концов, к моменту уничтожения своры собака должна была обладать чудовищной силой. Но тогда… что с ней стало? И имеет ли это хоть какое-то значение?

Я лезу в архивы, сохранившиеся у меня со времен работы на Совет, бегло просматриваю папки, снова хмурюсь и тру уставшие глаза. Ничего, что оказалось бы полезным, что хотя бы натолкнуло на мысль, помогло сориентироваться. Кажется, что все связано, инстинкты орут о том, что все связано, но как именно понять не удается, не получается нащупать ту единственную нить, которая поможет расплести этот узор из узлов и перекрестий.

Чего же мне не хватает?

Я тянусь к кофе, бросая короткий взгляд на ведьм, делаю глоток. Тира все еще здесь, и Дашка все еще ее слушает, перед ними на столике пустые тарелки и кости, в руках у каждой кружки, появление Юли я, очевидно, пропустил.

Взгляд, брошенный на расклад на костях, заставляет скривиться: о ком еще могла спросить Лебедева руны? Конечно, о родителях, и Тира, судя по ее интонациям и мечущемуся взгляду, из кожи вон лезет, чтобы сгладить углы.

- Давай без этого, - трет Дашка лоб, вздыхая и склоняясь ниже к столу. – Поверь, я вряд ли услышу что-то новое для себя. Но мне надо знать, а не догадываться, понимаешь?

Тира колеблется, смотрит на меня почти с отчаяньем, не потому что ей не плевать на Лебедевых-старших, а потому что она ссыт. Боится, что это занятие станет первым и последним, что неосторожное гадание разрушит то, что еще толком не успело даже зародиться.

Вот только я ей задачу облегчать не собираюсь. 

- Ну что же ты, «достаточно сильная северная ведьма», - тяну, понимая, что ничего не могу поделать с собственной перекошенной рожей и интонацией, хотя явно стоило бы, - трусишь? Ставишь собственную верховную ниже себя? Считаешь ее слабой?

Ведьма дергается, как от пощечины, и после секундного замешательство скрипит зубами, стискивает челюсти так, что я вижу желваки. Дашка закатывает показательно глаза.

- Не обращай на него внимания, - машет Лебедева тонкой рукой, - он сегодня не в духе, проблемы личного характера.

Еще секунда зависания северной и…

И мне кажется, что я слышу, как в следующий миг челюсть Тиры с глухим стуком падает на пол. Ведьма выглядит глупо.

- Дашка, - качаю предупреждающе головой.

- Сам виноват, - улыбается засранка и отворачивается к горе-учительнице. – Говори, Тира.

Ведьма прикрывает на миг глаза, трет костяшки пальцев на левой руке, колеблется еще какое-то время, а потом все-таки сдается с непонятным судорожным вздохом.

- Шансы не велики, Даш, - качает светлой головой и кажется в этот момент действительно сочувствующей и понимающей. – Они не хотят возвращаться. Мне жаль.

Дашка произносит тихое «спасибо» и утыкается взглядом в собственные колени, а мне хочется орать матом и идти убивать. Начать можно с ищущих просветления придурков.

- Дашка, - тяну снова, сцеживая злость, как яд. – Даш, я обещал не трогать твоих родителей, но на счет их учителя, прости Господи, никаких обещаний не давал. Скажи, и я оторву ему голову.

- А смысл? – смотрит на меня Лебедева. – Убьешь его, появится другой. Они найдут себе другого. Вопрос ведь не в этом, - пожимает худыми плечами, - вопрос в том, что им важнее.

Твою ж…

Я мог бы возразить, начать спорить, но… мы с Лебедевой друг другу не врем, и сейчас мы оба понимаем, что она права. Вот только ее тихий голос выскребает мои внутренности.