Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира. Страница 108
- Ты урок… - качает Аарон головой. – Да, я думаю, что он жесток. Ты сама сказала, что была прощена за любовь ко мне.
- Это все… треп, Аарон. Бесполезные рассуждения, - пожимаю я плечами. – Он же отдал меня Сэму, Он же позволил родиться заново. Об этом можно говорить до бесконечности, это… как теории Канта… хождение по кругу в поисках ненужных, по сути, ответов.
- Ты не злишься? – в его глазах удивление и непонимание.
- Злюсь. Но это все равно что злиться на кирпич, свалившийся на голову, на застрявший лифт, на дождь. Я жива, я здесь, и ты со мной. Будь я человеком, каковы шансы на встречу? Вообще на все? На то, что я вытянула бы все это? Вытянула бы тебя рядом с собой? Вспомни Бэмби…
- Ты вторая за последние несколько дней, кто говорит мне нечто подобное, - усмехается падший. - Пойдем спать, Лис, - гибко поднимается бывший серафим на ноги, хрустя осколками и крошкой под ногами. – День обещает быть долгим, - он не дожидается моего ответа, просто подхватывает под задницу, заставляя плотнее обхватить талию и шею, и выходит из кухни в гостиную.
Я жмурюсь, потому что свет в комнате слишком яркий, а когда все-таки открываю глаза, невольно разжимаю ноги и оглядываюсь, сползая вниз по сильному телу.
Бумаги.
Целый ворох бумаг и фотографий, открытый ноут, брошенный телефон. Зарецкий говорил, что это добралось до собирателя, поэтому он сорвался…
- Я был вчера у Игоря в квартире, заходил к Доронину, - поясняет Аарон, неохотно выпуская меня из рук. – Комната Озеровой, как алтарь, - качает головой падший, а я склоняюсь над диваном. Фотография, очевидно, Алины сама прыгает в руки.
Она улыбается, лет семь, не больше. Два хвостика, шорты ниже колена и майка с мультяшным зайцем, в руках держит кепку. Открытая и счастливая девочка, стоит возле палатки, чуть сбоку горит костер и торчит открытый багажник машины. Похожа, скорее, на Катю, чем на отца.
- Ты знала ее мать?
- Не близко, - качаю головой. – Собиратели не особенно стремятся к общению между собой. И вообще… к общению с кем бы то ни было. Слишком устаешь от людей, от того, что видишь, чтобы хотелось просто… потрепаться. Но слухи ходили. Знаю, что она танцевала в каком-то клубе, чтобы свести концы с концами, потому что на ставку в пятнадцать тысяч не особенно проживешь, забирала жертв автомобильных аварий и сменила несколько смотрителей прежде, чем встретила Игоря, - я бросаю фотографию назад, скольжу взглядом по вороху бумаг.
- Почему?
- М-м-м, непростой характер, - пожимаю плечами. – Не любила подчиняться правилам, все время опаздывала к телам, пыталась лезть к семьям тех, кого забирала. Ну… типа утешить, по факту только хуже делала…
- Вы не вмешиваетесь.
- Да, мы не вмешиваемся. Именно потому, что, как правило, делаем хуже, - киваю. - А Катя… Ей тяжело давалось собирательство, она поздно стала такой, - машу рукой. – Лет в двадцать примерно, никак не могла смириться. Иногда я думаю, что детям все-таки с этим проще, психика еще достаточно гибкая, чтобы согнуться, но не сломаться.
- Катя сломалась?
- В конечном итоге, - киваю, рассматривая теперь клочок бумаги со смутно знакомыми символами. – После родов. Она не хотела рожать, об этом все знали, панически боялась.
- Почему? – Аарон замирает за моей спиной, прижимает к себе, обхватывая талию, пока я верчу в руках исписанный убористым, танцующим почерком клочок бумаги.
- Много было причин: не хотела, чтобы Алина стала такой, как она, боялась ответственности, боялась, что однажды придется забрать собственную дочь. А Игорь слишком старался. Киндер, кюхе, кирхе – его девиз по жизни.
- В каком смысле?
- До встречи с ним Катя вела достаточно беспорядочную жизнь: клубы, алкоголь, иногда случайный секс, гонки и экстрим. Все собиратели адреналиновые наркоманы – своеобразный способ почувствовать хоть что-нибудь. Игорь заставил ее бросить все это, заставил вернуться к учебе, слишком подавил… Роды были тяжелыми и долгими, а после них она сорвалась, депрессия усилилась. И собирательница в конце концов шагнула в брешь.
Пальцы Зарецкого на моей талии отчего-то напрягаются, я вижу, как проступают вены на руках, чувствую, как каменеет вдруг сильное тело. И радуюсь тому, что он переключился с прошлого на Озеровых и тварь, шляющуюся по городу. Только не радуюсь снова изменившемуся настроению.
- Аарон?
- Ты когда-нибудь думала о том, чтобы уступить бреши?
Я вздыхаю. Молчу несколько секунд, подбирая слова, пытаясь понять, как объяснить.
- Все собиратели думают об этом так или иначе, - снова пожимаю плечами в итоге. – Чем сильнее собака, тем громче зов. Брешь зовет домой. Но… всерьез я никогда не рефлексировала на этот счет, никогда не хотела уходить вот так.
Падший выдыхает шумно и протяжно, тоже хранит молчание какое-то время.
- Что? – немного склоняю я голову набок, все еще сжимая в руках клочок бумаги, очевидно, из какого-то блокнота. Знакомые символы, кажется, что я их уже где-то видела. Может, не совсем их, но что-то подобное.
- Ничего, - качает Зарецкий головой. – Не понимаю, почему Игорь ничего не заметил, ничего не предпринял.
- Он занимался дочерью, Аарон. Катя даже на руки ее брать не хотела. К тому же кроме Кати, мотавшей его нервы на кулак, как цветную ленту, у Озерова было еще несколько собирателей. Как и я не одна у Доронина, Катя была не одна у Игоря. Смотрителей еще меньше, чем собирателей, и платят им те же пятнадцать тысяч, что и нам, а работа адская, давай на чистоту. Я их не защищаю, просто…
- Я знаю, что в Совете все через жопу, - скрипит зубами Зарецкий.
- …мы тоже не сахар, - все-таки договариваю и решаю сменить тему. – Ты все-таки считаешь, что пропажа Алины как-то связана с тем, что происходит?
- Да. Возможно, не само исчезновение. Возможно, Игорь куда-то влез, пока искал ее. Что-то вскрыл, и это что-то в итоге его убило.
- Если отбросить детали, его убила я, - кривлюсь. - Ты знаешь, что это? – я протягиваю Аарону клочок бумаги, который все не дает мне покоя. И что-то еще... что-то в его словах о Игоре, о том, что смотритель куда-то влез…
Зарецкий тянется за собственным мобильником, снимает блокировку, протягивает телефон мне. Там еще снимки. Снимки пустой комнаты и тех же символов на стенах. Я листаю и чем дальше листаю, тем больше напрягаюсь.
- Они везде, - говорит Аарон, вместе со мной разглядывая изображения. – Пол, потолок, даже ножки стола. Никак не могу понять, что это.
- Кажется очень знакомым, - киваю. Фотографии, которые я листаю, темные, даже несмотря на вспышку, символы тоже, как будто сделаны кровью. Сколько же времени это заняло у Игоря? И зачем? Почему собиратели и ведьмы, не просто ведьмы, а…
А в следующий миг в голове вдруг что-то щелкает, как будто включается нужный рубильник.
- Темные, - бормочу себе под нос.
- Что? – Аарон хмурится, когда я поднимаю на него взгляд.
- Оно забирает только темных: ведьмы темных ковенов, собиратели, Игорь… И не просто какие-то ведьмы, не просто какие-то собиратели. Он забирает сильных. Почему?
- Может, - в теплых глазах Аарона светится понимание, - потому что только эту энергию он способен переварить. Подобное к подобному. Оно само хуже ада, квинтэссенция дерьма…
Скулы Зарецкого заостряются, взгляд становится хищным и предвкушающим, уголки губ кривит едва заметная улыбка.
Черт!
- Нет, Зарецкий, - качаю головой насмешливо и тяну за руку, прежде, чем он успевает подхватить ноут. – Завтра. Сейчас мы идем спать.
- Лис… - хозяин «Безнадеги» тормозит, оглядывает бумаги, разбросанные по дивану, возвращает просящий взгляд ко мне.
- Без вариантов, падший, - киваю и все-таки утаскиваю его за собой. В конце концов, кому-то еще предстоит ремонт на кухне.
- Не сходится, - бормочет Зарецкий, когда я почти проваливаюсь в сон. Господи, выключи этого мужика хотя бы на ночь…
Я вздыхаю, переворачиваюсь в его руках, чтобы видеть лицо.