Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира. Страница 82
А я смотрю на тело. Не могу перестать.
Вижу, как рой начинает иссякать. Черный жужжащий поток становится все меньше и меньше, раздувающиеся до этого щеки на сморщенном, испещренным теперь трещинами, окровавленном лице, опадают вваливаются внутрь.
А потом раздается треск, громкий, почему-то влажный крак.
В следующий миг тело Игоря, словно пустой мешок разорванный на двое, падает на пол, выплескивает к моим ногам внутренности и личинок. Кровь заполняет трещины и выбоины крыши, брызгает на мою обувь и джинсы. В этом месиве получается различить лишь съежившееся, будто сгнившее или наполовину съеденное, сердце и кишки. Остальное – трудноопределимо, просто плоть, куски мяса. Сердце лежит у моей левой ноги.
И жужжание сейчас настолько громкое, что мне хочется зажать уши руками, но я не шевелюсь. Рассматриваю то, что осталось от тела бывшего смотрителя, не могу перестать.
- Элисте! – доносится крик снизу, выдергивая из оцепенения. Громкий крик. И только с этим криком я полностью возвращаюсь в реальность, смотрю на уплотняющийся, собирающийся в подобие человеческой фигуры рой перед собой, осознаю ветер и другие звуки, с трудом пробивающиеся сквозь жужжание. Понимаю, что в заднем кармане джинсов вибрирует телефон, слышу топот ног по лестницам пустого здания, а еще понимаю, что я на самом краю крыши. Что чертов рой вокруг меня все еще слишком плотный. А фигура все яснее и яснее, все больше напоминает человеческое тело.
Меня толкает в спину, прямо в это, вниз. И я не успеваю ничего сделать.
Мерцать поздно. Мне не от чего оттолкнуться.
- Будет больно, - успеваю я услышать прежде, чем рой чертовых мух и ветер поглотят все звуки.
Урод оказался прав.
Мне действительно было больно.
Глава 16
Аарон Зарецкий
- Ты не имеешь права! – визжит Мизуки. И кажется, что ее визг будит в остальном курятнике смелость и значительно притупляет чувство самосохранения. Гул за столиками усиливается, возмущенных восклицаний становится больше. – Ты не имеешь права вмешиваться в дела ковенов! – я визг игнорирую, а Данеш – верховная восточных – бросает в сторону японской ведьмы колючий, недовольный взгляд.
Данеш такая старая, что кажется, видела динозавров во плоти, кажется, что появилась раньше их. Она опирается на трость, сжимая в сухих, пораженных артритом узловатых пальцах рукоятку с головой волка. Трость поблескивает металлом, горят сапфировые глаза наконечника так же ярко, как горели когда-то давно глаза самой Данеш. Она в темно-синем камзоле, с пучком седых волос и лицом, испещренным морщинами. И, пожалуй, она единственная здесь, кто не вызывает во мне чувство гадливости. Казашка всегда умела держать лицо.
Возможно… нет, скорее всего, я предвзят, но делать с этим ничего не собираюсь.
Есть, правда, еще та самая северная ведьма, которая так настоятельно требовала со мной встречи у Вэла вчера. Молодая и, в отличие от Данеш, полная сил, а еще тихая.
- Шелкопряд, - поднимается на ноги западная верховная, перекидывая за спину толстую косу, - полагаю, что смерть нашей северной сестры действительно тебя не касается и…
- Вэл, - поворачиваю я голову в сторону подсобки, не давая ведьме договорить, - приведи-ка нашу гостью.
И пока бармен разбирается с Андой, я все-таки решаю несколько прояснить ситуацию.
- Дамы, вы тут только для того, чтобы слушать и кивать. Большего от вас я не требую. – после того как смысл моих слов доходит до курятника, уровень шума значительно увеличивается. - Так как все в курсе смерти Марии, думаю, не сильно удивлю вас, когда скажу, что ее возможности перешли к следующей темной, - продолжаю, игнорируя возмущение. – Полагаю, вы пробовали ее искать, полагаю, думаете о том, как перетащить девчонку к себе.
Снова гвалт и гомон.
- Замолчите, - повышает голос Данеш, ударяя тростью об пол. – Замолчите, глупые девчонки, - она смотрит мне за спину, сощурившись, и кривит губы. Ведьмы замолкают, давясь воздухом и собственным раздражением. Казашка – самая старая из них, когда-то была самой сильной. Они захлопывают рты из-за уважения, страха и понимания, что несмотря на старость, восточная все еще умеет развлекаться. И развлечения у нее своеобразные.
Данеш переводит взгляд на меня, смотрит молча несколько мгновений, сжимает и разжимает пальцы на трости, поглаживает голову волка. Хочет и боится задать вопрос.
Она – следующая, судя по всему, из кого Дашка потянет силу. Уже начала тянуть, и ведьма об этом знает.
- Скажи мне, Шелкопряд, - все-таки размыкает верховная восточного ковена сухие узкие губы, - кости показали мне недавно солнце и смерть моего Борана. Это правда?
Конь… Ведьма говорит про своего коня.
- Ты все увидела правильно, Данеш, - киваю, наблюдая за сменой эмоций на сморщенном лице. Верховная не выглядит удивленной, напуганной или злой, скорее задумчивой. И маневр я оценил. Вряд ли кто-то понял связь между солнцем и гибелью лошади.
Смерть коня…
Любимого коня хозяина после смерти хозяина обычно пускают на колбасу. Ведьма знает, что происходит, знает, о пробуждении Дашки.
- Благодарю, Шелкопряд, - кивает восточная. – В таком случае я бы хотела потом поговорить с тобой. Наедине.
- Почту за честь, - улыбаюсь восточной. И она снова ударяет тростью об пол, глаза волка сверкают еще ярче, а ведьма опять смотрит мне за спину.
Я ощущаю колебания воздуха, слышу, как поворачивается ручка, слышу недовольное бормотание Вэла и хриплые, тихие из-за сорванного голоса завывания ведьмы. Странно и неприятно тянет левую руку, покалывает кончики пальцев.
- Кто не знает, познакомьтесь дамы, - усмехаюсь я, когда мерзкая баба оказывается рядом со мной на коленях, - это Анда, временная действующая глава северного ковена.
Бабу у моих ног корчит и корежит от страха. За те несколько часов, что над ней висит бурубуру, ведьма успела пройти через собственный ад и за ее вменяемость я уже не ручаюсь.
Одежда порвана, лицо в крови и царапинах, сорваны ногти – сама постаралась. От самоуверенной суки остались только воспоминания.
- Что ты с ней сделал?! Как ты… - повышает голос кто-то из южных и воздух наполняется густым запахом каких-то фруктов.
Левую руку дергает сильнее.
Что за…
Я веду плечами, смотрю на сжавшую кулаки северную за дальним столом. Ту самую молодую северную. Она кажется безразличной. В отличие от тех, кто рядом с ней. Эти явно давятся проклятиями.
- Анда сегодняшней ночью создала сиркленавдед, само собой, создавала не одна, думаю, ради какой цели объяснять не имеет смысла. Так вот, чтобы снять сразу несколько вопросов, поясняю: верхушка северного ковена мертва, круг их мертвых значительно поредел. Эта, - пинаю я носком туфли корчащуюся и дрожащую тварь, - тоже сдохнет уже сегодня. А теперь то, собственно, ради чего я вас собрал. Новая верховная северного ковена под моей защитой, и я убью каждую, кто попробует к ней сунуться.
- Так уж и каждую? – скрещивает руки на груди южная. – А сил-то хватит, искатель?
Вот серьезно, я действительно не понимаю баб, что эта за страсть к саморазрушению? Феминистки всех стран объединяйтесь?
- Замолчи, Аглая, - качает седой головой Данеш, - не позорься. Или ты не чувствуешь, под чьей луной ходит Шелкопряд? Или не понимаешь, что…
- Ты стара и слепа, ведьма, - огрызается южная. – Стала слабой. С какой стати нам подчиняться мужчине? Что же до северного… Анда – всегда была тупой и заносчивой. Марина зря держала ее так близко к себе, - плюет она на пол.
Данеш собирается исторгнуть что-то колкое в ответ, что-то ядовитое, но я лишь качаю головой.
- Попробуй, южная, - пожимаю плечами и щелкаю пальцами. – Проверь меня.
Ведьму, валяющуюся на полу, прижимает к барной стойке. С громким хрустом ломаются ее руки и ноги, кости рвут кожу и остатки одежды, кровь темными пятнами проступает на ткани, капает на пол. Северная теперь как поломанная Барби. И бурубуру продолжает наполнять ее сознание картинками, страшнее которых баба никогда не видела. Пол «Безнадеги» радостно впитывает пролитую еще живую кровь. Кровь, наполненную раскаленной силой.