Он, она и три кота (СИ) - Горышина Ольга. Страница 29

Да о чем трещат эти мухи, слетевшиеся на варенье… Не сказать хуже… Работа, музыка, фильмы… Им есть, о чем поговорить: по мне, тут каждому следует заполнить анкету на «не привлекался», но на всех них, кажется, клейма негде ставить… Как они дошли до такой жизни, как?

— Мама потрясающие тортики печет, — стрекотала Оливия. — Сейчас оценишь.

Давно оценил! Интересно, чья идея была с гостями — его? По жрачке соскучился? Зачем он пришел? Зачем? Неужели нет ничего святого… Откуда святому взяться? Пришел, чтобы сделать мне больно. И сделал — очень больно. Глаза чистые-чистые, незапятнанные никаким раскаянием.

Я грохнула торт на стол и направила нож засранцу в грудь — жаль, тупым концом.

— Пусть гость разрежет.

— Это тебе честь такая выпала, — неудачно пошутила Оливия.

Не ее это шутить, она привела шутничка получше, попрофессиональнее! Даже Лешку за пояс заткнет. А лучше бы свалил и чай не пил. Свали, слышишь? Свали! Тошно, не могу, дохну… Тебе же моей смерти надо, так ты победил. Доволен?

По глазам прочитать ничего невозможно. Не судьба мне. Не умею… Умела бы, жила б спокойно. А сейчас, что мне делать, что…

— Уже поздно. Наверное, пора расходиться… — бросила на стол я в качестве гранаты.

Даже не мину замедленного действия. Валите все и прямо сейчас. И Оливия пусть валит — мне даже плевать, куда… Мне уже счастье привалило, довольно!

— И то верно. Завтра ж рабочий день.

Савка поднялся первым — впрочем, только он и думал уходить. Ну хоть крупица совести осталась: не спать с дочерью там, где спал с ее матерью! Хотя бы пока…

Оливка провожала его сама. Я осталась на кухне, чтобы не видеть их прощания. В горле стоял ком. Руки тряслись, но я донесла-таки тарелки до раковины и даже целыми загрузила в посудомоечную машину. Лешка почему-то даже не поднялся из-за стола. Своего стакана не принес. Просто сидел и смотрел на меня — молча. Впрочем, мне и самой не хотелось говорить.

— Ну что молчите? — ввалилась в гостиную Оливка.

Побоялась, что ли, подойти к столу через кухню? Ведь из прихожей два выхода — пошла через парадный. Все еще при параде: только помады нет. Съела с курочкой и с тортом, так что и не узнаешь, как голубки простились. Плевать. Не хочу, не хочу знать…

Боже, разве можно ненавидеть собственную дочь? А я ненавидела ее за дурость — повестись на парня, которому она нахрен не нужна. Для которого — она всего лишь оружие мести…

— Ну, как он вам? — решила уточнить Оливия на тот случай, если родители тупят.

— А почему наше мнение тебя волнует? — раскрыл рот ее начальник. — Мы с мамой ничего говорить не будем, — решил Лешка и за меня тоже, хотя мне много чего хотелось сказать, но все матом, отборным. — Действительно, твоя личная жизнь — это твоя личная жизнь. У нас с матерью — своя.

— Да, кстати, о птичках… — не притворно обиделась дочь. — Ты как собрался домой ехать? Ты прилично выпил…

— А мне не надо никуда ехать. Я — дома.

Оливия скривила рожу — удивленную.

— Сядь. Нам надо серьезно поговорить.

— Леша, не сегодня!

Я держала в руках тряпку, которой протирала столешницу — вот запущу сейчас в него, как пить дать…

— Почему не сегодня? Раз пошла такая пьянка… Я не хочу спать на диване с твоими котами… У меня есть в этом доме кровать!

Глава 9.3 “Дума по-семейному”

— Ничего не понимаю, — изрекла Оливия минут через десять, хотя пока ее папочка говорил, исправно кивала.

Наверное, по рабочей привычке: начальник всегда прав, а если начальник дурак, смотри пункт первый.

Я не вмешивалась. Перебивать не хотелось, затыкать было поздно. Да у меня и голоса не имелось в наличии, потому что я смотрела на экран телефона, где высветилось всего одно сообщение: «Я приду завтра в полдень. Надеюсь, ты будешь одна. Нам надо серьезно поговорить».

— Когда-нибудь на старости лет твоя мать напишет мемуары и разложит в них все по полочкам, а пока прими как данность.

— Богдан знает? — голос у Оливии дрогнул.

А у меня дрогнула рука, но я сумела отключить телефон и бросить его на подоконник между розовыми букетами. Туда ему и дорога — черный прямоугольник, сгубившись миллионы жизней. Мою — в том числе. Приложением Убер пришлепнул, как муху… Я уже даже лапками не дергаю.

— Мы с твоей мамой еще не решили, как ему это сказать и когда…

— Не сейчас! — отрезала я. — Сейчас спать! Всем! Твой кот уже извелся!

— Мам, еще нет одиннадцати. Соломон идет спать ровно по часам.

— А я хочу пойти сейчас! У меня голова от вас болит!

— Голова у неё болит? — подскочила Оливия. — А что у меня должно от вас с папой болеть? Вы… — у нее слюни так и летели изо рта. — Думаете, я сейчас вот так вот запросто усну…

— Можешь не просто! — огрызалась я в ответ. — Можешь через душ! И отцу заодно повесь чистое полотенце!

— Ты здесь всегда теперь будешь жить? — уставилась она на отца, но ответила я:

— У меня к тебе такой же вопрос: ты с нами будешь жить или сама по себе с котом?

Я не стала уточнять, с каким. И очень надеялась, что этот кот тоже не станет ничего мне завтра уточнять. Меня с ним дома не будет, с ним я встречусь на нейтральной территории, хотя после кафе и подъезда я уж и не знаю, есть ли в городе нейтральные полосы для переговоров с врагом по имени Савелий. Или его Сергеем на самом деле зовут?

— А где я должна жить?! — не додумалась промолчать наша дочь.

— Так папа тебе квартиру снял. Только в ней живет посторонний. Интересно, а другого постороннего ты сюда к нам приведешь?

— Надя, ну пожалуйста! — подал голос Лешка и даже по столу ударил: не кулаком, ладонью, но все же: на лицо попытка призвать меня к порядку.

Только порядки тут устанавливаю я. Это они все без разрешения ввалились на мою территорию с котами и собаками.

— Что, пожалуйста?! Ты же еще до кучи Шарика приведешь! Мне с ним на коврике у двери спать?

— Надя, я сказал, что загородный дом куплю. Сказал?

— Да ты слишком много чего сказал сегодня! А твоя дочь — молчит. Спроси ее, чего она меня со своим Сергеем за нос водила, а? Я видела его в кафе, он дорогу у меня спрашивал… в библиотеку! Плевать куда! Она же мне ничего не сказала потом…

Да, я очень хотела знать ее версию до «алиби» этого самого «Сергея»!

— Мама, он был в маске! — взвизгнула Оливка.

— Он не был в маске! — перекричала ее я.

— Тогда я не знала, что это он! Сказала же тебе, что не узнала его…

— А потом?

— Я не показывала тебе его фото, потому что мне было стыдно, что он испугался и хотел сбежать до моего появления. Он-то мое фото в сети видел, это я его — нет. А потом он попросил меня познакомить его с тобой, чтобы он мог сам лично извиниться за кафе. Но ты хорошо держалась весь ужин — папу жалела?

Какой вызов? Что она знает, что?

— Чем я его жалела? — мой голос дрогнул.

— Но ты же сделала зачем-то вид, что не знаешь Сергея…

— Да откуда я могу его знать — я его три метра провожала всего…

— Слушайте! — наконец вышел Лёшка из себя и из-за стола. — Больше двух говорят вслух. Вы о чем, мои прекрасные дамы?

— О рыцаре! — сплюнула я. — Лишенного наследства…

— Мама, какое тебе дело, сколько он зарабатывает! — снова кричала Оливия…

— Господи, это про Айвенго… Который шлем отказывался снимать, чтобы оставаться инкогнито. Я тебе читала Вальтера Скотта, и ты должна была хотя бы фильм вспомнить…

— Мам…

— Что мам? Пошла спать! С котом! Нет, в душ! И отцу полотенце возьми!

— А ты, мам, не можешь взять?

Какая злость в глазах — будто это я виновата, что она такая дура. Она дура в отца!

— Ты можешь хоть что-то сделать сама? А то ты ни профессию выбрать не можешь, ни на работу не к отцу устроиться, ни от парня нормально уйти, ни с новым нормально познакомиться… И кота даже воспитать не можешь!

— Надя!

На этот раз Супрядкин схватил меня за руку, за обе руки. Завел их за спину, точно смирительную рубашку, хотя я не собиралась кидаться на дочь с кулаками.