Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер. Страница 30

Некоторое время продолжалось молчание, старик совершенно ослабел, а Мириам, глядя на него, горько плакала.

– Не плачь, дитя, обо мне, я скоро успокоюсь! Лучше скажи, за что заперли тебя здесь?

Девушка вкратце рассказала обо всем.

– Ты – отважная женщина, и твой римлянин многим тебе обязан! Я умираю, но в этот последний час призываю благословение Бога на тебя и на него ради тебя, дитя!

После того Феофил закрыл глаза и уже больше не мог или не хотел говорить.

Прошло немного времени, вдруг дверной засов заскрипел и в келью вошли два тощих, злобного вида еврея. Один из них грубо толкнул старика.

– Проснись, видишь, мясо, – и он ткнул ему кусок мяса под нос, – что, вкусно? Так вот, скажи нам, где хранятся твои припасы, и ты получишь весь этот кусок мяса!

Ессей только отрицательно покачал головой.

– Я не стану есть и ничего вам не скажу! Я умру, и все вы умрете, а Бог воздаст каждому по делам.

Тогда евреи принялись поносить и проклинать несчастного мученика, не обращая внимания на прижавшуюся в углу Мириам, которая, как только они ушли, тихонько приблизилась к старцу, но, взглянув в лицо, увидала, что он уже умер. Тихая улыбка скользнула по лицу девушки, она была рада за старика, что мучения его кончились.

Спустя немного, дверь снова отворилась, теперь пришли за ней.

Мириам встала и пошла на допрос. Проходя через внутренний двор храма, она заметила, что повсюду на мраморных плитах лежали еще не убранные трупы, а за стеною слышался шум битвы и потрясающие удары стенобойных машин.

Ее ввели в громадную залу с белыми мраморными колоннами, по которой бесцельно бродило много голодных, истощенных до преступления людей, в том числе много женщин и детей с провалившимися щеками и глубоко ушедшими в глазные впадины глазами, другие безмолвно и неподвижно сидели группами на полу, а в дальнем конце залы, под богатым балдахином, на возвышении сидели человек 12 или 14 почтенного вида старцев в богатых резных креслах художественной работы. По правую и по левую сторону от них стояло еще много таких же кресел, но пустых. Эти старцы были одеты в дорогие и великолепные одежды, висевшие на них, как на вешалках, а лица их были бескровны, сморщены и пугали своею худобой. То были члены еврейского Синедриона.

В тот момент, когда Мириам вошла в залу, один из членов Синедриона произносил приговор над каким-то несчастным, измученным человеком. Девушка взглянула на судью и узнала в нем деда своего Бенони, но это была лишь тень прежнего Бенони. Этот высокий, прямой старик, с гордой, уверенной осанкой был теперь дряхлым, согбенным старцем, из-под тонких бесцветных губ выставлялись желтые, точно ставшие длиннее, зубы, длинная серебристо-седая борода старика вылезла клочьями, руки дрожали, голова тряслась и была лишена волос. Даже сами глаза его приняли теперь какое-то злобное выражение, выражение глаз голодного волка. -

– Обвиняемый, что ты имеешь сказать в свое оправдание? – спросил он глухим, дребезжащим голосом.

– То, что я, действительно, утаил небольшой запас пищи, приобретенный мною за весь остаток моего состояния! Твои гиены схватили мою жену, мучили и истязали ее, пока она не указала им, где у меня были спрятаны мои запасы, которыми я надеялся поддержать жизнь жены и детей. Эти люди накинулись на пищу и уничтожили почти все на моих глазах.

Жена моя умерла от нанесенных ей ран, а все дети умерли голодом, кроме младшей шестилетней малютки, которую я кормил последними крохами. Когда и она стала умирать на моих руках, я упросил римлянина накормить ее, отдав ему все драгоценности, какие у меня были, камни и жемчуг, чтобы он отвез ее в свой лагерь и там кормил ее, за что обещал указать ему слабое место в нашей стене храма. Он накормил ребенка при мне и дал ей хороший запас с собою, обещая держать ее у себя, кормить каждый день, – и я указал ему место, где легко проникнуть в ограду храма. Но, как тебе известно, я был пойман, и то место стены было укреплено, так что моя измена не имела никаких дурных последствий. Однако, я готов еще двадцать раз повторить эту измену, если бы это было нужно, чтобы спасти жизнь моего ребенка. Вы убили мою жену и других моих детей, убейте и меня! Что мне жизнь!

– Презренный, что значит жизнь твоей жены и детей в сравнении с неприкосновенностью этого святилища, которое мы отстаиваем от врагов Иеговы?! Уведите его, и пусть его казнят на стене, в глазах римлян, его друзей!

Несчастного увели, а чей-то голос приказал: «Введите следующего изменника». Подвели Мириам. Бенони взглянул на нее и сразу узнал ее.

– Мириам! – простонал он, поднявшись со своего кресла, и тотчас же упал обратно. – Тут какое-нибудь недоразумение… Эта девушка не может быть виновна… отпустите ее!..

– Сперва выслушай обвинение против нее! – сказал угрюмо и подозрительно один из судей, тогда как другой прибавил:

– Это как будто та самая девушка, что жила в доме твоем, рабби Бенони, как говорят, она христианка!

– Скажи нам, женщина, ты принадлежишь к секте назареев?

– Да, господин, я христианка! – спокойно ответила Мириам.

– Мы собрались здесь теперь не для того, чтобы разбирать вопросы веры. Теперь не время заниматься этим! – вмешался Бенони.

– Пусть так, – произнес один из судей, – оставим вопросы веры. Кто обвиняет эту женщину и в чем?

Тогда выступил человек, за спиной которого, как заметила Мириам, стоял Халев, видимо, расстроенный и взволнованный, а за ним – тот еврей, который сторожил Марка.

– Я обвиняю ее в том, что она дала возможность бежать римскому префекту Марку, захваченному в плен Халевом. Мы положили его в старой башне, пока он не пришел в себя от ран.

– Римский префект Марк! – проговорил один из членов Синедриона. – Он ближайший друг Тита и один стоит сотни других римлян! Скажи нам, женщина, помогла ты ему бежать? Впрочем, ты, конечно, не скажешь! Обвинитель, изложи свои основания и доказательства!

Тот передал уже известное читателю.

За ним был допрошен страж и, наконец, Халев.

– Я ничего не знаю, кроме того, что ранил и взял в плен римлянина, которого на моих глазах снесли в бесчувственном состоянии в старую башню. Когда же я вернулся после новой атаки, римлянин исчез, а эта госпожа находилась в башне и утверждала, что он ушел в дверь. Вместе я их не видал! – кратко дал отчет Халев.

– Это – ложь! – грубо окликнул его один из судей. – Ты говорил, что префект был ее возлюбленным!

– Я сказал это потому, что много лет тому назад, на берегах Иордана, она сделала его бюст из камня. Она – скульптор!

– Разве это доказывает, что она была его возлюбленной? – спросил Бенони.

Халев молчал, но один из членов Синедриона, Симеон, друг Симона, сына Гиора-Зилота, сидевший подле него, крикнул:

– Перестаньте препираться! Эта дочь сатаны прекрасна, и, по-видимому, Халев желает взять ее за себя. Но какое нам дело до всего этого? Надо только иметь в виду, что он старается утаить истину!

– Никаких улик против нее нет! Отпустите эту женщину! – воскликнул Бенони.

– Что удивительного в том, что таково решение ее родного деда? – с едким сарказмом заметил Симеон. – Тяжелые настали времена, недаром рука Господня тяготеет над нами, если рабби укрывают христиан и потворствуют им, а воины лжесвидетельствуют потому только, что виновная прекрасна! Я же говорю, что она достойна смерти, так как укрыла римлянина, не то зачем бы она загасила светильник?!

– Быть может для того, чтобы самой укрыться от стражей! – сказал кто-то. – Только каким образом очутилась она в этой башне?!

– Я жила в ней! – ответила девушка.

– Одна, без воды и без пищи, словно сова или летучая мышь! Ведь, до вчерашнего дня башня была заложена кирпичами! Значит, ей известен был какой-нибудь потайной ход, которым она и спровадила римлянина, сама же не успела уйти за ним! Вот и все! По-моему, она достойна смерти!

Тогда старый Бенони встал и разодрал на себе одежды.

– Не достаточно ли крови льется здесь изо дня в день, чтобы нам искать и крови невинных?! Мы давали клятву чинить суд справедливый. Где же тут доказательства или улики? Многие годы она не видала даже этого римлянина. Именем Всевышнего протестую против этого приговора!