Чертоги демонов (СИ) - Кири Кирико. Страница 65

Плотину прорвало. Будто с этими словами она перестала себя сдерживать, так как был хоть кто-то в этом месте, к тому она могла прибиться и излить всё накопившееся. Все эмоции, копившиеся всё это время, нашли свой выход в её безмерном страшном горе. Миланье бросилась к сидящему Кенту и уткнулась ему в грудь лицом, после чего издала приглушённый, но очень громкий…

- У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У-У!!!

Она обхватила его грудь руками, на что та отозвалась болью. Теперь Миланье ни капельки не смущало, что Кент был малумом. Он был единственным живым существом и тем, кто мог тоже почувствовать её боль. Он мог сопереживать ей и мог её пожалеть, потому Миланье разрыдалась, уткнувшись в его грязную одежду. Ей требовалось просто немного тепла и ощущения того, что в этом стремительно развивающемся кошмаре она не одна.

Хотя бы кто-то, пусть даже это враг. Теперь для неё это не имело значения.

Кент продолжал сидеть, немного ошарашенный её действиями, не в силах что-либо сказать или сделать, пока Миланье ревела, уткнувшись в его грудь. Громко, больно и горько.

Но потом, словно повинуясь интуиции, обнял её своей большой рукой, когда другой стал поглаживать по голове.

А что он мог сделать? Как успокоить? Если только обнять и по голове погладить, что он и сделал. Только, как оказалось, от его действий Миланье разошлась ещё сильнее, словно получив негласное разрешение, и стала ещё громче, а земля вокруг словно бы завибрировала. Трава стала немного склоняться, словно дул ветер, хотя такового Кент не чувствовал. Ветки немного хрустели, а деревья мирно покачивались в стороны от них. Будто Миланье была эпицентром неведомой силы.

Но она этого не замечала – кричала, ныла, стонала, плакала в грязную одежду, что-то невнятно бормотала и жаловалась. Ведь пусть хоть так, пусть хоть с малумом, который хоть и тупой как пробка, но оберегает её. По крайней мере сейчас ей ничего и не нужно было. Лишь чтоб кто-нибудь обнял её и показал, что сейчас она не одна.

Потому что останься Миланье одна… Из-за неё погибла та демон Жарки, она сделала больно Кенту, её мать и сёстры погибли, та девочка в деревне умерла, солдаты, обычные сельские жители… Столько смертей, столько грусти – ей казалось, что всё это раздавит её, прежде чем она…

Уснёт.

Уснула.

Ревела так сильно и долго, что просто-напросто уснула, укрывшись в собственном сне, как в замке, от всех окружающих невзгод.

По прикидкам Кента, Миланье так проплакала около получаса, прежде чем нашла успокоение во сне, и её дыхание стало более медленным, спокойным и размеренным.

- Вот мы и приехали… - пробормотал он, оглядываясь. Сумерки ещё не спускались на землю, однако сегодня идти к гнезду он точно не собирался. Стоило найти место, где они смогут переночевать, но точно не в доме с мёртвым демоном. Если и тот вдруг решит прийти в себя…

Подумав немного, Кент решил обезопаситься.

Тело слушалось плохо, однако такое состояние было не впервой для него. Аккуратно оторвав от себя Миланье, чьи когтистые ручки судорожно продолжали его обнимать, он положил её рядом прямо на траву. Миланье даже не проснулась. Её лицо было слегка припухшим от слёз и пережитого горя, однако спокойным. Просто маленькая девочка, которой не место здесь.

Решив, что с ней за несколько минут ничего не случится, Кент вернулся к дому. То, что он увидел, было… слегка жутковато. Дело было не в трупе несчастного демона, которая лежала здесь.

Мебель около двери была разломана в щепки, словно их раздавили между стеной и чем-то ещё. Около кровати была такая заметная трещина, расходящаяся снежинкой в разные стороны, будто туда чем-то ударили. Да и сам дом был покрыт ими изрядно. Воспоминания о том, что сделала тогда с зомби Миланье, были ещё очень свежи, от чего у Кента мурашки пошли по коже. Он сомневался, что она делает подобные фокусы намеренно, однако на результат это никак не влияло.

Или влияло, но только в худшую сторону.

Подойдя к демону, он без каких-либо раздумий воткнул ей в висок нож, а потом в другой на всякий случай. Оглянулся в поисках чего-нибудь полезного, однако, кроме посуды, да постельных принадлежностей, он ничего не видел. Были какие-то баночки, коробки и прочее, однако без Миланье он трогать это не собирался. Не дай бог чего ещё нажрётся и помрёт.

Вышел, оглянулся, но, не найдя ничего интересного, двинулся обратно к Миланье. Та как лежала на траве, мирно путешествуя в собственном сне, так и осталась лежать. Аккуратно её поднял и углубился в лес. Неизвестно, придут ли пациенты к ней сегодня или нет, а если придут, меньше всего Кенту хотелось оказаться рядом с трупом и недовольными демонами, которые будут искать виновника.

***

Миланье проснулась ближе к вечеру.

Чувствовала она себя не очень. Голова болела и кружилась, словно она ей стукнулась, тело ощущалось каким-то ватным, слишком расслабленным. Руки и ноги слишком плохо слушались, как будто состояли из желе. В голове творился полный бардак, и Миланье не сразу смогла прийти в себя.

Когда она открыла глаза, на мир уже опускались сумерки. Свет от солнца уже стал оранжевого света. Вдоль деревьев гулял свежий вечерний ветерок, и спасал только костёр, разожжённый, по-видимому, её малумом. На небе уже появлялись особо яркие звёзды.

Но всё это стало не важно, стоило ей вспомнить последние новости.

Те неожиданной вспышкой озарили сознание, заставив увидеть всё произошедшее, все картины и кадры того, что случилось за несколько секунд. Она сидела с широко раскрытыми глазами, словно смотря какой-то шокирующий скоротечный фильм и вспоминая сегодняшний день.

В душу тут же пробралось неприятное, щемящее сердце чувство, схожее с грустью, но усиленное во много раз. Оно сковывало всё внутри её груди, пробираясь до самого сердца и пронизывая его иглами, наполняя болью. Казалось, что теперь для неё не будет слова «завтра» или «радость». Будто всё счастье откачали из мира вместе с той новостью. Будет только боль, страдание и бесконечная серость.

Миланье с тоской почувствовала, что ей и не нужно ни радости, ни счастья. Ей даже не нужно жизни, если уж на то пошло - просто-напросто не хочется жить. Хочется просто лечь прямо здесь и умереть, больше никогда не просыпаться и не открывать глаза. Забыться в той тьме, в которой она сама недавно была, где эти все чувства уже не будут тревожить её. И если бы её убили прямо сейчас, Миланье бы даже не расстроилась.

Она даже без энтузиазма призналась в том, что частичкой своей души этого желала.

Перед глазами пронеслись воспоминания о её матери и сёстрах. О том, как её наказывали, как она иногда ругалась, а с сёстрами даже дралась. Но это не вызывало обиды, скорее наполняло грудь каким-то теплом, которое… через пару секунд отдавалось страшной душевной болью, стоило просто вспомнить, что больше их она не увидит. Никто её уже не отругает и не накажет, не обнимет и не скажет, что любит.

Про хорошие воспоминания, наполненные радостью и счастьем, она даже не вспоминала. Память милосердно не стала подкидывать ей эти воспоминания, напомнив, что больше этого она никогда не увидит. Зато сразу вспомнила, что она успела наговорить им за всё это время. Вспомнила, как однажды сказала матери, что ненавидит её, а сёстрам, что не будет грустить, если они потеряются в лесу и больше не вернутся.

Знают ли они, что она сказала это из-за злости и вредности? Или они действительно думали, что она их ненавидит так сильно? Сказала ли она тогда, что это всё ложь? Что ей стыдно за сказанное и что она их очень любит? Любит так сильно, что предпочла бы сама потеряться в лесу и умереть там с голоду. Попросила ли она у них за это прощения и простили ли они её?

Но…

Я так и не попросила у них прощения за всё сказанное.

Воспоминание того, как она попрощалась со своими сёстрами, резануло сердце. Истерика, скандалы, разбитая картина их семьи… И теперь ей придётся жить с тем, что она там устроила. И некому больше сказать, как же она раскаивается. Некому сказать, что она их любит.