За границами легенд (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 4

Знаешь, где-то в чужом краю

Я увидел, как солнце плачет.

Чтоб людей веселить, я пою.

Так как понял, что это значит.

Когда допел последнее слово, обнаружил, что все слушатели погрустнели: моя печаль отозвалась на струнах их душ, сыграла там ту же мелодию, что звучала в моём сердце. Рыжеволосая женщина и вовсе разрыдалась: не то прониклась моей песней, не то она ей напомнила о чём-то плохом. А у неё и без того жизнь несладкая.

Вздохнув, я принялся рассказывать им байки и травить анекдоты. Цель поставил перед собой: рассмешить эту несчастную женщину, чтобы она хохотала от души, позабыв про свои несчастья хотя бы на несколько мгновений. Все прочие развеселились довольно-таки быстро, а её тоска воевала с моими шутками несколько часов. Впрочем, наконец-то и она засмеялась. Видя, как посветлели глаза этой селянки, слыша её искренний смех, испытал большое удовольствие. Такое глубокое, которое редко появлялась, только тогда, когда я видел, что радуются самые мрачные мои слушатели, самые неподатливые из них. Счастливое лицо нелюбимой всеми селянки необычайно вдохновило меня: я говорил, говорил без остановки, выуживая из памяти самые драгоценные свои шутки, а так же походу создавая новые, пока не охрип. А это случилось уже вечером, когда сумерки начали сглаживать очертания слушателей, зданий, заборов и деревьев.

Счастливые люди почти все принесли мне по пять-десять мелких монет, старенькую вязанную шерстяную безрукавку и кой-какую еду. Получился приличный свёрток, в который все дары не влезли: кто-то отдал мне новенький мешок. Затем староста утащил меня к себе и усердно пичкал ужином, пока его жена и дочери: вдова, замужняя и только-только созревшая, а так же две девчонки без устали на меня пялились, к зависти матери хозяина и негодованию зятя. Двум мальчишкам, сыну зятя и самого хозяина было всё равно. Я наелся овощей, ягод и варенья, соврал, что сладкое почитаю более чем мясное. От двух больших блюд: с холодцом и с жаренной курицей так сильно воняло мясом, что едва сумел скрыть своё отвращение. А квас у хозяйки был чудесен. Я упился им до того, что более ничего в меня не влезло. А на улицу меня выпустили очень неохотно, как будто боялись, что там с верёвками ждут соседи, желавшие приютить рассказчика у себя.

Мне предложили дать свечку или проводить до нужного строения, но я честно объявил, что найду его по запаху: и хозяин вернулся в дом.

Ночь была безлунная, тёмная. Вдруг на другом краю деревни кто-то отчаянно вскрикнул. Что-то зашуршало, кто-то тихо выругался. Первый голос молодой, женский, второй, постарше и мужской.

Вздохнув, я бесшумно перемахнул через забор. И наощупь, быстро, но аккуратно, двинулся сквозь волны темноты к источнику шума.

Мужчина так увлёкся лапаньем отчаянно брыкавшейся женщины, так присосался к её губам, мешая ей кричать, что моё появление и удар по спине заставили насильника растеряться. Я треснул его несколько раз, оторвал от пойманной жертвы и хорошо приложил об забор. Тихо потребовал:

— Оторви полосу от подола.

— Лента подойдёт? — голос сообразительной девицы дрожал, не то от потрясения, не то от гнева, не то от обоих чувств сразу.

— Давай.

Прислушался, определив, что селянин дышит, где именно, забрал толстую полотняную полоску из дрожащей руки спасённой, нащупал насильника и крепко связал ему руки. Он не пришёл в себя. Но живой. Я недовольно спросил у девицы:

— Ты где живёшь? — квас уже терзал меня, но за эту соплю, шатавшуюся по деревне ночью, я беспокоился.

Она некоторое время определялась, крутясь и разглядывая немногочисленные освещённые окна. И всё-таки нашла дорогу, двинулась к дому, стараясь держаться шагах в пяти-шести от меня. Я нарочно ступил к ней на шаг поближе — она торопливо отодвинулась вперёд, на шаг или два.

Проворчал:

— Лучше бы ты по ночам дома сидела.

— Я… посмотреть хотела… — робко ответила селянка.

— На что?

Молчание.

— На меня?

Её дыханье сбилось: я угадал.

— Понравился?

— Нет! — резко возразила девица.

— Песня по душе пришлась?

— Да! — произнесла она уж слишком быстро.

Дружелюбно осведомился:

— Врёшь?

— С чего ты… вы взяли?

— Предположил. И попал в точку.

Её дыханье участилось. Должно быть, сердце бешено забилось от волненья. Не желая, чтоб у меня возникло определённых мыслей на счёт её отношения ко мне, она торопливо ответила:

— Ты… Вы… странный какой-то…

— Чем?

Она искренне призналась:

— Не знаю. Что-то в вас… другое…

Иллюзия, что ли, испортилась?

— А как вы меня нашли… так вовремя? Вы же должны были ужинать в доме нашего старосты, а тот в другой части живёт от этого… — ненависть прорезалась в голосе селянки, — Места…

— Услышал твой вскрик, когда по нужде вышел. И пришёл.

— У вас хороший слух, — заметила девушка с подозрением.

— Потому и музыке учился.

— А мясо вы ненавидите? Так посмотрели, когда вам тот кусок баранины принесли…

— Сырое — не ем. И вид его мне не нравится. То ли дело — жаренное, со специями…

Через несколько шагов любопытная селянка уточнила:

— А может… вы его вообще никогда не ели?

— Да чтоб мужчина и без мяса… — начал было я возмущённо.

Девушка резко остановилась — я едва не столкнулся с ней. И что она ко мне прицепилась? Попробовал припугнуть:

— Может, мне тебя до твоей постели проводить? Что-то ты уж слишком моей персоной интересуешься.

Селянка подступила ко мне вплотную — ощутил на лице её прерывистое дыханье, потом тонкие, но сильные руки обхватили мою шею — и с неё прыгнули на мою голову, прямо на уши, пальцы нащупали мочки моих ушей, уверенно, но нежно скользнули выше…

— Я так и знала! — довольно произнесла девица и перешла на шёпот: — У вас слишком много талантов: и поёте, и сочиняете, и на музыкальных инструментах играете… У вас, кажется, край флейты из узелка торчал? Мало того, что у вас великолепный слух, так ещё и вид сырого мяса вызывает у вас отвращение… Драться-то многие мужчины умеют… А вот животных усмирять даже не все человеческие маги способны! А теперь я окончательно убедилась!

Пользуясь её близостью ко мне, сцапал догадливую селянку за голову. Та отчаянно вскрикнула, дёрнулась… Я забрался пальцами под плотные пряди волос, закрывавшие верхнюю половину ушей, скользнул по её ушам пальцами… А-а, вот откуда она это знает! А её мать уши не скрывала, и у неё они были обычной формы. Значит, отец — эльф или кто-то из предыдущих поколений.

Насмешливо осведомился:

— Ну и зачем тебе понадобилось меня ощупывать? — и выпустил девчонку.

Долгая молодость у эльфов наступает позже. А у детей, у которых один из родителей — остроухий, а другой — человек, может её и не быть вовсе.

— А вы… полукровка? — взволнованно, но едва слышно спросила девушка, отступив на шаг или два.

Неохотно признался:

— Чистокровный.

— И… давно?

Ворчливо поинтересовался:

— Всех предков перечислить?

Квас терзал меня уже нещадно. И зачем я столько выпил?!

— А у вас их много?

— Я помню только до двадцать седьмого поколения. И дальше… были… Слушай, вредина, может, отблагодаришь уже спасителя?!

— К-как? — дерзкая девица вмиг заробела.

— Или заткни уши, или проводи меня… до этого вонючего сооружения!

— Ой, вас там чем-то напоили или перекормили! — до неё дошло, она схватила меня за руку и потащила к себе.

К счастью, мы уже дошли почти до самого её дома. И на пороге нас поджидала её мать: в одной руке она держала подсвечник с тощей свечой, в другой — кочергу. Оставив дочь саму объясняться с испуганной родительницей, двинулся на нужный запах. Надо бы после сбежать или, ещё лучше, переместиться прочь, так как знакомство вышло при крайне неудобных обстоятельствах. Впрочем, у неё мать — человек, а у людей юмор грубее…

Едва вышел на свежий воздух, как наткнулся и на дочь, и на мать. Тусклое пламя выхватывало из мрака два радушно-приветливых лица. А мне хотелось под землю провалиться от стыда. И ведь уже не одно десятилетие сгинуло, как я начал жить среди людей, и, казалось, уже серьёзно пропитался ихними обычаями и словами, ан нет: временами всплывает из подсознания что-то прежнее, как вот это поганая эльфийская гордость и вытекающее из неё стремление всегда и перед всеми выглядеть красиво и достойно. Разумеется, у остроухих помимо необычайной тяги к прекрасному и всевозможных талантов есть так же и вполне земные потребности и нужды, но вот это место… эта нелепая просьба отблагодарить за спасение таким… таким способом! И какого хрена они меня тут поджидают, едва ли не у самого этого проклятого строения! Ох, да я, кажется, краснею! Только бы не разглядели… Да что ж вы тут застыли?! Ни стыда, ни такта! Боитесь, что ли, что сбегу, потому меня караулить вздумали?!