За границами легенд (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 7

А впрочем, меня не только не тянуло зря вырывать растения — я помнил, что от каждого из них бывает какая-то польза, ведь в природе зазря ничего не растёт — но и просто жаль их выдирать было, губить без умысла.

Потому мы с Зарёной занялись разными делами: она-таки сидела, делала прополку, а я сидел и плёл корзину у огорода. Выпросил себе дело около неё.

— А почему ты мне помогать отказался? — обиженно спросила девушка, спустя какое-то время.

— Не стоит зря растениям вредить.

— «Лес не одобрит»? — передразнила она мой голос, — Так тут леса нету. Здесь наш огород.

— Мир не одобрит. Не стоит без веской причины срывать и ломать растения.

— Но ведь ты корзину плетёшь? Плетёшь. А из чего? А из сломанных ивовых прутьев. В чём разница? Яя сорняки выдёргиваю, гублю, а ты ивовые заросли загубил!

Вздохнул. Сложно объяснять такие вещи человеку или даже полуэльфу, но выросшему среди людей, впитавшему их понятия.

— Корзина нам в хозяйстве нужна. Ну, на крайний случай, продадим — и деньги вырученные пойду на что-то нужное, что сами вы с матерью не производите. А корзину другие люди использовать будут и не один год. Значит, не зазря пропали ивовые ветки. Да и рвал я не слишком много, примерно столько, сколько потребуется на корзину. А вот ты, как и другие селяне, траву полезную с огородов выдираете. Мало того, что много растений пропадают, мучаются, когда их рвут, так ещё и землю открываете. Она и сохнет скорее. А травы эти удерживали бы влагу меж стеблей. И в жаркое время бы земле полегче было от этого. И поливать её надо было бы реже, меньше воду таскать. Вдобавок, часть из этих растений пошла бы на полезные лекарства, а некоторые сразу можно было б съесть.

— Постой… — Зарёна выпрямилась, смахнула пот со лба тыльной стороной руки, как самой чистой её частью, — Ты сказал… растения… «мучаются»?!

— Они ж живые по-своему! И им больно, когда их ломают или с корнями выдирают. Вдвойне им больно, что зазря. Тебе ж неприятно будет, если я тебе руки начну выкручивать или выдирать волосья? Вот ивовым кустам я сказал, что рву их ради дела, для корзины. Сказал, что польза от них будет. Извинился, что жизнь у них забираю.

— Ты… — девушка растерянно моргнула, — Ну ты и… — и, опомнившись, едва слышно добавила: — Ну, ты и эльф! Вы все такие… чудные?

Я ещё хотел кое-что добавить, чтоб прояснить, но тут в нашу беседу вмешались. Два мальчика и маленькая девочка из соседнего дома бодро перелезли через забор. Сияли в предвкушении их мордашки, глазёнки радостно сверкали. Ага, за историями пришли. Проситься будут слушать.

— Грииишка… — мальчик заныл, постарше, — Расскажи нам сказку?..

— Да, расскажи! — присоединилась девочка, — Мы так хотим послушать!

— Мы уж давно не слыхали от тебя историй, — степенно сказал младший из мальчиков, серьёзный мужчина лет пяти.

— Давайте, вечером? — им предложил.

— Давай сейчас? — тут и Зарёна законючила.

И, посмотрев на её умоляющее лицо с робкой улыбкой, не выдержал и согласился.

— А про кого рассказать вам?

Дети расселись около моих ног, полукругом, прямо на земле.

— Про злого-злого колдуна, — старший мальчик предложил.

— Так они ж не злые, — усмехаюсь.

— Колдуны не злые? Но как так? Говорят, что они сглазить могут! Взгляд один — и человек погас, захворал, а растения зачахли. И вещи ломаются от их взглядов. И животные звереют, сходят с ума, бешенными носятся и кусаются…

— Да не так они и опасны, колдуны эти, — вздыхаю, — Я вот слышал историю про парня-колдуна, который ещё и имел дар целителя.

— Как так? — растерянно выдохнула девушка, — Целители ж излечивают одним только прикосновением! И дар то редкий!

Усмехнулся:

— А вот. Те оба дара редкие — и рушить взглядом, и лечить, но у парня того их было два. Он, правда, о даре целительском не сразу узнал, а колдовской свой дар скрывал, стеснялся…

Тут мать Зарёны подошла. И попросила принести грибов из леса, на обед. И лица детей так отчаянно вытянулись, глаза прям влагой затянулись. Девушка вздохнула, поднялась.

— Гриш, расскажи им что-нибудь. А я схожу за грибами. Ты мне вечером ту же самую историю расскажешь, после ужина. Сойдёт?

— Давай так.

— А там, говорят, на днях наследник и его свита охотились, — заметил серьёзно мальчик пяти лет, — Как бы тебе на злого-злого Борислава не натолкнуться.

— Да они уже верно уехали! — усмехнулась Зарёна, рукой потянулась, видимо, по волосам потрепать его, но передумала, заткнула палец большой за пояс. Боялась видимо, что дети потом доложат, а родители не так поймут, — И вообще… если б ранили старшего принца и, тем более, раненного потеряли, шума бы было! А раз не шумят, значит, всё хорошо: они поразвлекались, дичь собрали убитую — и уехали в город, пировать.

С час или чуть поболее прошло. Солнце уже за середину неба перевалило. Я приближался к середине моей истории.

И вдруг тревога скрутила душу, как-то отчаянно сжалось сердце. Будто что-то дурное случилось. С кем-то очень важным. И… то чувство было яркое такое, мучительное… а ведь подобное ему я почувствовал за два дня, как схватили отца и маму! То жуткое чувство тревоги… за близких… Но в тот самый день ничего не произошло. И на следующий. Тихо было. Разве что тревога, яркая, необъяснимая, не стихала. И только через два дня…

Вскочил. Огляделся — деревня бормотала как обычно, лениво или бодро текли её звуки над домами. Вот только… это чувство… это неприятное чувство…

Где-то вдалеке прозвучал отчаянный женский вскрик. Вспорхнули над кронами деревьев испуганно птицы, поднялись в небо. Тут я ощутил, как сбилась мелодия леса, окружавшего деревню. Кажется, пространство напряглось, притихло. Значит, что-то случилось в лесу. Такое яркое, что заметно по пространству, издалека. Ох… в лесу случилось! А в лес ушла Зарёна…

Корзину бросил, перепрыгнул сквозь деревенского мальца, постарше или младше который уж не разбирал — и в лес кинулся. Чуть отбежав, из вида скрывшись от селян, остановился, прислушался. Так, кажется, где-то там слева, трещали кусты. Как будто кто-то большой шёл через них. Иль кто-то, человек какой-то, отчаянно сквозь них ломился.

Я догнал их уже у оврага.

Девушку с густо исцарапанным лицом, бледным таким, что капли крови ещё отчётливее блестели на коже, в платье изодранном. И медведя, из глубокой потревоженной раны на боку которого сочилась кровь.

Зарёна отчаянно застыла на дне оврага, дёрнулась, застонала. Отчаянно водила рукой по земле, в надежде нащупать камень какой-нибудь или ветку. Медведь стоял в овраге, шагах в семи от него. Зверь напряжённо застыл и скалился, рычал. Жужжали стаи мух, вившихся над его раной, возмущаясь, что не дают присесть и нажраться загнивающей плоти.

Вдруг понял я, что зверь для прыжка напрягся…

Рука взлетела непроизвольно. Я вроде даже не успел продумать и осмыслить ни одного заклинания…

Медведь, охваченный пламенем, отчаянно взревел, встал на задние лапы…

Отчаянно заслонилась рукой девушка, не в силах смотреть на этот огромный живой факел, ревущий от боли.

Я запоздало понял, что этот зверь каким-то чудом уцелел после охоты, залёг где-то. И озверел от нанесённой раны. А Зарёна где-то неподалёку проходила, потревожила его покой. И, может, я б сумел его с эльфийским даром усмирить и даже подлечить…

Отчаянно завывая, хрипя от боли, медведь дёрнулся, стал падать на девушку. Та, дёрнулась, вскрикнула, упала снова. Видно, повредить успела ногу…

Новый жест. Пальцы сами дёрнулись, цепляя из магического слоя пространства силу…

Пламя стало ещё жарче… захрипел в агонии погибающий медведь… языки костра взлетели ввысь, почти до крон деревьев…

Несколько жутких мгновений, когда ближайшее к нам пространство и мою душу корёжило от боли и ужаса погибающего в жутких муках зверя…

И на ноги селянки, на её плечо и около неё опали несколько пригоршней пепла… Я метнулся к ней, стряхнул с неё пепел… она смотрела на меня, не узнавая, каким-то безумным взглядом… Поднял её, прижал к себе, крепко-крепко обнял… Она вцепилась в меня. Стояла долго-долго, трясясь. Потом, не выдержав, заплакала.