Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk. Страница 7
Мгновение. Краткое, как жизнь, долгое – как она же. Мирош оборачивается к Полине и подмигивает. На его лбу тоже капельки пота. И глаза счастливо жмурятся. Этот взгляд и это мгновение будут с ней всегда.
Бас взрывается новым аккордом, который венчает Ванин пробег от правой до левой стороны фанзоны. Он оказывается стоящим на колонке и снова начинает петь.
Звезды на моем потолке.
Термос и душа в рюкзаке.
Вечная дорога домой –
И по ней бредешь, хоть хромой.
К тишине последних ночей.
К заоконным крикам грачей.
Эту песню они разучивали с самого утра. Полине она понравилась. Но то, как звучит сейчас его голос, ей нравится гораздо сильнее. Почему-то это чувство, что он ей нравится, обостряется настолько, что она уже почти не контролирует его. Здесь все возможно. Даже выплескивать это чувство в музыку. Ощущать себя кем-то, кто может позволить себе такое открытие. Открытость. Открытость чувств.
Мирош легко спрыгивает с колонки и в очередном пробеге останавливается неподалеку от нее. Песня продолжается. Пальцы прикованы к клавишам. Взгляд – там же. Ее фрагмент, в котором она отыгрывает и ведет за собой мелодию. И точно знает, как лихорадочно блестят сейчас его глаза.
Когда он перехватывает у нее инициативу и снова начинает петь, воздух накаляется еще больше.
В мир, где протекает твой кран.
И воды почти океан.
Где я снова выну на свет
Термос, что носил столько лет.
Душу, чтоб тебе подарить.
Пепел - на века сохранить.
Над их головами, выше сцены, проносится чайка. Кажется, они вместе с ней, вот там, в небе. А потом Иван делает это. Оказывается совсем близко. Так, что еще немного, и они вместе будут стоять за синтезатором. И заставляет ее встрепенуться единственной фразой, в которой он «звезды» поменял на «зори».
Все твое, что есть в рюкзаке.
Зори… на моем потолке.
Сердце пропускает удар.
И начинает стучать так отчаянно и громко, что почти заглушает и басы, и клавиши, и ударные. Не заглушает только его голос, который снова, раз за разом повторяет ее фамилию, звучащую в наборе букв. Его экспромт. Его – ей.
Все твое, что есть в рюкзаке.
Зори на моем потолке.
Все твое, что есть в рюкзаке.
Зоринамоемпотолке.
Зоринамоемпотолке.
Она тоже закончила свой экспромт. Неожиданно, не завершив пассаж, и, пока в воздухе замирали последние звуки, привычно сложила руки на коленях.
Потом была тишина. Недолгая. Фонящая по углам большого зала в течение нескольких оглушительных секунд. Комогоров не выдержал этой тишины первым. Хлопки его ладоней, скрежет сдвинутого стула, вскакивание на ноги – все это не могло не заставить остальных последовать за ним.
Сейчас она уже точно видела, что за ближайшими столиками расположилось с десяток человек – это самое большее. Рыба-молот, удовлетворенно, с видом, демонстрирующим явственное выражение «доннерветтер, детка, ты крута», со стула не вскочила, но хлопала оживленно. И ее лицо горело энергией, которая сомнений не оставляла. Если решающее слово за этой толстой бабой, то Полина в проекте.
Только Фурса выглядел сдержанным и испепелял ее странным взглядом, значения которого она совсем не понимала.
- Я же говорил, что она сыграет! – хохотнул Тарас, обернувшись к Марине. Та видимого внимания на него не обратила, даже ухом не повела. Только настойчиво и жадно изучала всю фигуру пианистки на сцене.
- Ну, поздравляю, - усмехнулась она. – Это впечатляет.
- Спасибо, - поблагодарила Полина и, не сдержавшись, быстро глянула на Влада. – Сыграть что-то еще?
- Да нет… достаточно, - проговорил он. – Все нормально.
- Хорошо, - Полина кивнула, поднялась с банкетки и проделала обратный путь к столу, за которым по-прежнему сидела Таранич.
- Спасибо, что отозвались на приглашение, госпожа Штофель, - медленно произнесла Рыба-молот, продолжая рассматривать пианистку. Вероятно, силясь вспомнить ее, раз очевидно помнили Фурсов и Комогоров. Могла или не могла эта «акула» держать в голове ту девочку, которая на несколько дней заменила клавишника «Меты» на заре их существования. Девочку, которая тоже дала Мирошу, которого здесь даже нет, шанс. Ее взгляд впился в лицо молодой женщины по имени Полина. Она закусила губу, после чего сказала: - Мы позвоним вам в ближайшее время. Я полагаю, нам есть, что обсудить.
- Надеюсь, - подхватив со стула пальто, Полина улыбнулась в ответ. – Спасибо, что позвали. Ваш проект весьма интересен для меня, и я с удовольствием приму в нем участие.
- Я думаю, это будет взаимовыгодно, - кивнула Таранич. Голова Фурсы резко повернулась к ней, он хотел что-то сказать, но, перебивая его, в разговор ворвался Комогоров:
- Главное, меня не пододвинь, Поля.
- Не переживай, - рассмеялась она в ответ, - я – всегда лишь временное явление.
И попрощавшись, вышла из зала.
Шаги по коридору – снова темному после света на сцене. Там были и другие музыканты. Но они вне игры. У них – без шансов. Потому что она сама – целую вечность так не играла, как сегодня. И пусть в висках болезненно стучит которые сутки неумолкающее «как так?» – уже плевать.
Где Мирош? Где он? Когда он скажет свое чертово «нет» ее участию? Почему он не произнес его сегодня? Для того, чтобы держать ситуацию под контролем, ей нужно ощущение борьбы. А сегодня борьбы не было. Она их за десять минут распластала. Потому что они – не Мирош.
Сегодня она удостоверилась – это приглашение ошибка организаторов.
- Полина, стой! – раздалось у нее за спиной, когда она почти добралась до выхода.
Она остановилась и, обернувшись, увидела Влада. Отошла чуть в сторону и подождала, пока он подойдет ближе.
- Привет, - выдохнул он, оказавшись поблизости. И сейчас, в этом освещении, она видела, что он скорее растерян, чем зол или недоволен. Оцепенение с него слетело. Серьезные карие с желтизной глаза были настороженными, но не ожесточившимися.
- Привет.
- Как ты… как ты?
- Я плохо выгляжу? – усмехнулась Полька.
- Да нет… еще лучше выглядишь… - он сглотнул и опустил глаза: - Зачем пришла? Могла же проморозиться.
- Не могла.
- Почему?
- Потому что я хочу участвовать в этом проекте, - проговорила она твердо, глядя на Фурсова. – Хочу и буду.
- Нахрена он тебе? Я прочитал твою анкету… тебе своих впечатлений мало? Я не знал, что Полина Штофель – это ты!
- Теперь знаешь. И, Влад, я не уйду.
- Когда он узнает, он не позволит. Тебе это надо?
- Я не уйду, - упрямо повторила Полина. – Можешь ему передать. Даже если у вас все будут против, я найду, как остаться.
- Там пара десятков других, - Фурсов мотнул головой в сторону коридора. – Нам их слушать сегодня весь день.
- Я же не говорю, чтобы вы их не слушали, – ее брови удивленно взлетели вверх.
- Но ты уже уверена, что ты лучше, - констатировал Влад.
- Конечно!
Он помолчал, сосредоточенно о чем-то думая – она почти видела, как обрывки мыслей мелькают в его глазах. Если бы только по этим обрывкам можно было читать! Теперь Фурса казался ей почти беспомощным. Черт его разберет, почему.
- Я приложу все свое влияние, чтобы тебя здесь не было, - вдруг сказал он. – Потому что если узнает Иван, то откажется от работы.
- Не думаю.
- Я вижу. Если бы думала, тебя бы здесь не было.
- Спасибо, - хмыкнула она. – Тебя, наверное, ждут?
- Ждут.
- Тогда до встречи. Всем привет.
Полина повернулась обратно к выходу и неспешно вышла из здания. Фурсов смотрел ей вслед. Все то время, пока ее шаги были доступны слуху, он смотрел ей вслед. До тех пор, пока она не прошла через стеклянную дверь и не направилась к парковке.
Полина Штофель. Та самая, от которой рвало крышу его лучшему другу.
Влад чертыхнулся и, развернувшись, направился назад, в зал, где временно приостановили прослушивания. Без него они не имели смысла. Как бы это ни выглядело внешне, но у Фурсова было чутье, без которого давно уже никто в команде «Меты» не обходился.