Поскольку я живу (СИ) - Светлая et Jk. Страница 73

Он глушил которую чашку чаю, усердно подливаемого Владом, шуршал страницами документов, цепляясь за них, будто они могли дать ему ответы прямо сейчас. И выходил из состояния комы, в которой пребывал гораздо дольше, чем последние недели со дня отъезда Полины. Он оживал. Теряя все на свете – он становился собой. Он возвращался в себя, не понимая, как такое может быть.

Перетерпев самую сильную боль, больше уже ее не боялся. В эту ночь он уже ни черта не боялся.

- Я же не выдумал это? – спросил он, только когда закончил свой рассказ, и указал на иск. – Это же не похоже на бред, а? У тебя бы вопросы возникли от этих доков?

- Не знаю, - медленно протянул Влад. – Но дело ведь в тебе. И у тебя эти вопросы возникли. Значит, надо найти на них ответы, даже если это бред. Тогда ты хотя бы будешь точно знать.

- Даже если это ничего не изменит. Она ведь сама не скажет, да?

- Твоя мать?

- Ага, Мила.

- Вряд ли, - пожал плечами Фурсов. – Она ж у тебя…

- Чокнутая алкоголичка со стажем… Не страшно – договаривай. Надо найти способ без нее обойтись…

- Ну ты же не в ней сомневаешься, - ухмыльнулся Фурсов, не сдержавшись, - а в отце. Зачем она тебе? Наука поможет.

- Дело за малым, - Иван ладонью потер затекшую шею и в который раз встал из-за стола и подошел к окну. – Материал найти. С этим все хуже.

- У-у-у… - протянул Влад. – Ты чего? Ты сейчас где? В его квартире. Тут все в его материале.

Ванька обернулся. В глазах заплясал азарт – которого тоже не было столько лет. Исключение составляла лишь сцена, где он давно уже лицедействовал, прячась ото всех. У каждого своя раковина.

- Ну значит, сейчас пойдем мешки разбирать обратно, - заговорщицким тоном проговорил он и зловеще хохотнул. – Искать волос покойника.

- Придурок! – буркнул Влад и потер лоб. Нещадно хотелось спать, а не разбирать то, что собрал несколько часов назад.

- Я не заставлял тебя просыпаться и выслушивать это все.

- А нехрен было шуметь! Слушай… тут такое дело, - Фурсов вздохнул. – В общем, Полина знает про твое Торонто.

Иван замер. Ненадолго. А потом, едва слышно хрюкнув от вырвавшегося смешка, поинтересовался:

- Я надеюсь, ты сейчас о мисс Кларк?

- Нет, не об этом.

- Трепался?

- Ну-у-у… да. Когда ты сорвал запись в Берлине. Не сдержался. Промыл ей мозг… Я же не знал!

Иван поморщился. И теперь потер переносицу. Ночь навалилась всей своей тяжестью. Ему давно уже было плевать, что думают о нем окружающие. Чувство вины перед ребятами за свои поступки мучило, чувство стыда – нет. Но Полина его, должно быть, давно уже умалишенным считала. При ней он лица сохранить не мог.

- И про подъезд рассказывал? – хрипловато спросил Ванька.

- Да, - хмуро ответил Влад и снова вскинулся. – Я просил ее, чтобы не лезла! И тебя потом видел. И… Ай! – он махнул рукой и зацепил чашку с недопитым чаем, расплескав его по столу. – Черт!

- Балбес, - Мирош крутанулся вокруг своей оси и поставил перед Фурсой салфетки. – Обжегся?

- Да ничего мне не будет.

- Ничего не будет, - повторил за ним Ванька. Выдохнул. Снова потянулся за почти пустой пачкой сигарет. И, уже закуривая, проговорил: - А знаешь, Влад, и неважно… сказал и сказал. Все равно ничего не будет, даже если… даже если отец – нихера не отец. Она не простит. Я ей жизнь поломал.

- Ну а что можно было тогда сделать?

- Не молчать, Влад. Не молчать. Если подумать, я бы тоже… предпочел знать правду.

- Ну вот теперь узнаешь – и скажешь.

- Вряд ли это поможет мне реабилитироваться, - рассмеялся Иван. – Так. Хочешь спать – иди на диван. В кресле – потом поясницу ломить будет. А я в шмотье пошуршу. Завтра еще лабораторию искать… Индийское, блин, кино!

- Бабы любят прощать, - буркнул Фурсов и поднялся. Потянулся, потопал в комнату, но обернулся с порога. – Веди себя хорошо.

- Я постараюсь, ма!

- Чур меня! – хохотнул Влад и свалил из кухни.

Следом свалил и Мирош. Мешки перетряхивать не понадобилось. Все вышло проще.

В ванной – в стаканчике у зеркала – простой гребень черного цвета. Еще с тех пор, как Ванька был мелким, он помнил, что в стакане над раковиной всегда лежит отцовская расческа. Всегда. Она и сейчас здесь была. И, глядя на нее, Иван мягко улыбался, не сдерживая этой улыбки. Ему почему-то казалось, что это и правда папа сюда его привел. Чем бы ни закончилась вся эта авантюра по установлению маловероятной правды.

Среди зубцов запутались несколько волосков – и седых, и светло-русых. Недлинных, нежестких, чуть завивающихся. Вот и весь сказ. Мешки остались неприкосновенны. Волоски отправились в свернутый из салфетки пакет.

Остаток ночи Иван проторчал на лоджии, в отцовском кресле, наплевав на собственное предостережение для Фурсова – там ему сейчас легче дышалось, когда нутро распирало от десятков переживаемых в эти часы вопросов. Здесь он даже засыпал пару раз, когда глаза смыкались. Ему снилось, как в старом яблоневом саду, среди деревьев, на солнце мелькает серебристая шерсть Лорки. Должно быть, пес искал хозяина, которого потерял. Иногда Иван возвращался в реальность, на лоджию – и видел напротив себя полку с книгами на стене, с неожиданным благоговением узнавая, как Дмитрий Иванович проводил здесь часы своего одиночества, изгнанный из жизней тех, кого любил, и тех, кто любили его.

А потом Ванька проваливался снова. Туда, где бегал Лорка. А ему самому было двадцать, и в его собственные дни и ночи только-только самым краешком, а не центром Солнечной системы вошла Поля, учащаяся академии имени Неждановой и чужая невеста.

Он проснулся от того, что похолодало. Утро оказалось куда более свежим, чем дождливая ночь. И в приоткрытое окно прошмыгивал ветер. День обещал быть пасмурным. Впрочем, любой абориген приморского города в курсе, как быстро здесь меняется погода.

Приступ бурной деятельности, как оказалось, не окончился, несмотря на ноющую шею и ломившую поясницу – потому что правда, ну нехрен же в кресле дрыхнуть! Завтрак по расписанию. А после они с Фурсовым ломанулись в ближайшую лабораторию. Фурса – в качестве группы поддержки, пожалуй. Кажется, до него только к утру и дошел вчерашний Ванькин рассказ, и он теперь и сам выглядел непривычно оживленным и одновременно напряженным.

Оплатив срочный анализ и сдав материал, который, к тому же со стороны отца оказался нестандартным, он выслушал речь о том, что из образцов подойдет всего парочка волосков.

Через пять дней результаты должны были сбросить ему на почту.

Пять дней – его очередь ждать пять дней. Не до свадьбы, как тогда, а до правды.

Впереди Харьков, куда двигать надо уже вечером. И утихомиривать собственное колотящееся и надеждой, и страхом сердце – тяжелым небом и снова разыгрывающимся ливнем.

- Сейчас бы поплавать, в дождь вода самая теплая, - зачем-то сказал он на пороге лаборатории, где его ожидал Влад.

- Ну пошли поплаваем, - согласился Фурсов. – Я, кажется, тысячу лет не плавал.

«И вынырнуть из воды через пять дней», - загадал Ванька про себя. Вслух такого не скажешь, хотя сейчас, он был уверен, друг его понял бы.

Они уехали на Аркадию, где на стыке моря и неба разыгралась гроза, подползавшая все ближе к пляжу. И народ сидел на песке – то ли самый упорный, то ли самый упоротый, и тот кутался в полотенца и спортивные кофты. «Стороной пройдет», - авторитетно бухтел какой-то дед совсем рядом и продолжал независимо разгадывать свой кроссворд под порывами ветра, шелестевшего страницами журнала. И когда сквозь рваные тучи проглядывало солнце, оно образовывало удивительное золотистое свечение над поверхностью воды и яркие искры на ней.

Иван смотрел на море недолго. Но завороженно, как если бы ничего красивее в жизни не видел. И о чем думал, по выражению его лица Влад разгадать не мог. Да он и не пытался.

А потом Ванька негромко выдал:

- Знаешь, друг мой Фурса, еще ни одна гроза стороной меня не обошла.