Ветер моих фантазий (СИ) - Свительская Елена Юрьевна. Страница 32

А еще мне было жаль самого себя. Потому что я заподозрил, что и для меня поблажек не будет перед тем, как я получу свою первую должность в нашей компании. Мыть туалеты?.. Просить милостыню?.. Жить на кладбище и мыть надгробия?.. Или к моему окончанию университета придумают что-нибудь еще?..

Тем более, я подумал, что отец отправил меня учиться в самую обычную школу, даже директора и учителей просил обращаться ко мне как к простому подростку, без каких-либо поблажек. Чтоб вообще не заикались, из какой я семьи, благо, фамилия наша распространенная. Может быть, ему все же доносили, что меня травят, но ни в младшей школе, ни в средней он внимания к этому не проявлял. И мне не раз говорил, чтоб я не смел задирать носа, поскольку сам лично ни иены не заработал, и все, что есть в доходе нашей фирмы — это заработанное нашими предками, им и тысячами наших сотрудников. Да, собственно, выпендриться было нечем: однофамильцев много, да и денег на карманные расходы мне выдавали немного, примерно столько же, сколько моим ровесникам из обычных семей. Да и… я шесть лет проучился в одной и той же младшей школе, все шесть классов. Как бы трудно мне ни приходилось, каким бы избитым и поникшим я ни попадался ему потом на глаза, отец не вмешивался. И слова ни сказал. Да, мама всегда причитала надо мной, мазала жуткой дрянью и кормила пачками каких-то витаминов. Но отец был равнодушен. Может, он хотел, чтобы я научился сам вливаться в коллектив? Но, увы, я не научился…

В общем, я стоял и слушал, как будут лютовать сотрудники фирмы над новичками. А потом, когда через два-три часа помощники поклонились, попрощались — и растеклись по домам, отец спросил, как я поживаю?..

Признаюсь, шел туда в надежде не только на его выздоровление, но еще и с надеждой, что после нескольких дней болезни и больницы он вспомнит о нас, о маме и обо мне, о важности семьи. Мечтал, чтобы он поговорил со мной. Подумывал, а вдруг родитель спросит, чего бы мне хотелось, а я скажу, что желаю перевестись в другую школу! И вдруг?.. Мне бы очень хотелось избавиться от моих одноклассников, начать все с начала!

Но я вдоволь наслушался, как строги будут в фирме с новыми сотрудниками, что поблажек не будет никому. И подумал, что и мне поблажек не будет. Разве что меня мертвого принесут. Но тогда мне будет уже все равно.

Поэтому сказал, что у меня все нормально. Отец сказал, что устал за сегодня и, пожалуй, попробует уснуть. Я пожелал ему доброй ночи — и ушел.

Домой пошел пешком. Не хотелось туда возвращаться быстро. Да и больница была в другом районе, не моей младшей и средней школы, так что мог никого и не встретить из нынешних одноклассников и бывших. Шел и мне было гадостно. У меня не было никакой надежды. Я не умел вливаться в коллектив, да и не хотел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На тротуаре попалась брошенная кем-то банка из-под лимонада. Странно, везде так чисто, а тут… не удержавшись, пнул ее со всей силы. Он загремела, покатилась… К скамейке, на которой сидел парень с большим альбомом и синим карандашом. Тот вздрогнул, когда банка коснулась его ноги. Опустил взгляд, на нее. Потом огляделся и заметил меня. Кроме меня и парочки пьяных мужчин, идущих из одного бара в другой, никого не было. Наверное, лицо у меня было слишком виноватое или напуганное. Он отложил альбом и карандаш, встал и пнул по банке так, что она подкатилась к моей ноге, правда, ударила не сильно. Затем он спокойно сел, опять взял карандаш. Посмотрел на свой рисунок.

— Извини, — сказал я.

Он молчал, игнорируя меня. Я ждал несколько минут какой-нибудь реакции, потом повернулся и пошел дальше, радуясь, что приставать и бить меня он не будет.

— Плохие дела? — вдруг спросил он с акцентом.

Обернулся. Он внимательно смотрел на меня.

— Очень плохие, — признался я.

— Понятно, — сказал незнакомец — и продолжил рисовать.

Растерянно уточил:

— И… и ты ничего больше мне не скажешь?

— А что говорить? Проблемы бывают у всех, — мрачный взгляд, — И вообще, я нытиков терпеть не могу.

— Извини, — повторил я. И все-таки пошел дальше.

Оставалось пройти немного до перехода железной дороги. Горел красный свет. Шел звон, предупреждающий, что сейчас проедет поезд.

Что-то на меня нашло, я было дернулся, чтобы проскочить на дорогу до того, как опустится шлагбаум. Кто-то схватил меня за ворот и оттащил назад. Вывернувшись, заметил, что меня держит тот самый подросток. Он ударил меня по лбу костяшкой согнутого указательного пальца свободной руки. И потащил назад.

— Если мой альбом уже украли, я тебя прибью, — пригрозил он.

И по дороге ругался, мешая японскую, китайскую и корейскую ругань. Наверное, на меня.

Альбом и его коробку карандашей не украли. Но над скамейкой как раз склонился парень стремной внешности, в слишком цветистой рубашке, не заправленной в штаны, с длинными взлохмаченными волосами, с серьгой-шипом в ухе. Он разглядывал рисунок моего спасителя. Янки или… якудза?..

— Отдай! — потребовал подросток, выпуская меня.

Я покосился в сторону железной дороги — и получил пинок под коленку. Со стоном упал.

— Хрен тебе! — сказал тот парень.

Точнее, он сказал другое, но мне стыдно это писать. Но примерно такой был смысл.

Подняться не вышло — нога страшно болела. Я дополз до скамейки и как-то поднялся, цепляясь за нее. Сзади шумели. Значит, этот подросток подрался с тем жутким незнакомцем. Не испугался. Но, судя по злым воплям обоих дерущихся, он все еще был жив. Мне хотелось посмотреть на этого смельчака. Только взгляд мой случайно упал на синий рисунок. Руки соскочили со скамейки. Упал. Но потянулся к альбому.

Мальчик, лежащий на кровати. Худой и бледный. Длинные темные волосы разметались по подушке, присобранные у висков маленькими заколками странной формы. Комната просторная со странной обстановкой. В огромные окна виден город. Странный город… Дома, напоминающие кристаллы. И… и два дневных светила. Летающие корабли, напоминающие птиц. И у кровати стоит другой мальчик. Рядом с ним мужчина со скорбным лицом. Второй мальчик выглядит здоровее, тоже длинноволосый, темноволосый. И… и он был очень похож на того, лежащего на постели.

Почему-то у меня перехватило дыханье. Сердце замерло, потом забилось быстро-быстро.

Больной мальчик смотрел на него растерянно. Здоровый смотрел на него равнодушно. Тот мужчина что-то говорил, судя по лицу, крайне неприятное.

Это был хороший рисунок. Тщательно прорисованы много деталей.

Это был не первый хороший рисунок, который я видел. Я любил иногда долго разглядывать мангу или какие-то картины.

Но этот рисунок вызвал у меня столько разных чувств… Так много мало кто вызвал!

Испуг. Недоумение. Восторг. Усталость. Удивление. Такое странное ощущение, будто я это где-то уже видел, хотя никак не мог вспомнить анимэ или манги, похожей картины…

— Эй, это мой альбом! — возмутились сзади.

Обернулся.

Парень бандитской наружности лежал на животе, с заломленными за спину руками. Подросток цепко держал его запястья, заодно вжимал соперника в дорогу коленом.

Э… он его победил?! Так быстро?!

— Мой альбом! — твердо повторил мой ровесник.

Опустил его вещь обратно на скамейку. Попытался подняться, но со стоном рухнул на землю. Теперь зашибленная нога так скрючилась, что было сложно подняться.

Подросток нахмурился, куснул губу, будто это ему сейчас было больно. Выпустил соперника, подбежал ко мне, подхватил под руки. Его руки неожиданно оказались очень твердыми. Рывком он поднял меня на ноги, но я стоять не смог — застонал и повалился. Он успел меня подхватить, посадил на скамейку.

— Вот я тебя, …, - проворчал поверженный, поднимаясь и отряхивая светлые штаны, — Попадись только мне!

— Нет уж, — мрачно сказал мой ровесник, — Давай решим вопрос сразу. Нападай.

— Вообще ни хрена не боишься? — проворчал парень.

Точнее, он сказал по-другому, но мне стыдно такое говорить.