Идти туда, где ты (СИ) - Светлая et Jk. Страница 56

- Это не решит ничего. Мы либо вместе, либо нет. Ради нас с тобой, без других сопутствующих факторов.

- Ты сам сказал: ты женат на мне двенадцать лет и у нас ребенок. По-моему, это больше походит на то, что мы вместе. И никакие факторы здесь ни при чем.

- Ты мне этого не простишь?

- Ты же уверен, что тебя не за что прощать.

- А ты уверена в том, что все это моя вина. Даже твой загул.

- На работу опоздаешь, - хохотнула Алиса, вышла из спальни и отправилась к Соне, в чьей комнате казалось подозрительно тихо, хотя ей тоже пора было собираться.

Девочка ее и не заметила. Стояла в наушниках над террариумом с улитками, пританцовывала и еле слышно напевала себе под нос что-то по-английски. Судя по всему, шел процесс кормления. Сонька подкладывала своим ахатинам капустные листы с порезанными огурцами. Сумка с тетрадями валялась где-то в стороне, а киндл оказался заброшен и забыт.

Она была уже одета в школу и выглядела вполне себе прилежной ученицей – даже с косой. Только челка неровно подстрижена. Явная самодеятельность. Когда только успела?

Алиса постояла некоторое время на пороге, наблюдая за дочкой. Ярким видением вспомнился Макаров, скармливающий, пока она не видела, семгу Францевичу. С точно таким же деловитым видом, как сейчас Соня. И она особенно теперь была похожа на Илью. Уменьшенная копия, разве что с косой.

Слезы подступили к глазам, и Алиса выскочила в коридор, не зная, где укрыться от прошлого, кружащего вокруг нее. Она сделала глубокий вдох и едва не хлопнула себя по лбу. «ArchSpace», Лешек, контракт… Собраться, выйти из дома и сказать Скорупе, чтобы искал другого архитектора. Не позволяя себе больше метаться в воспоминаниях, она буркнула «пока!» Никите, чуть позже чмокнула в макушку торопливо убегающую Соньку и спустя еще полчаса сама вышла из дома.

Чтобы уже через минуту наткнуться на внушительную тушу Ильи Евгеньевича, скрестившего на груди руки и опирающегося на ствол старого клена, будто стоял здесь уже давно. Очки его на солнце поблескивали так, что не видно было глаз. Носком кроссовка он преспокойно ковырял клумбу.

- Чувствую себя каким-то подпольщиком, - сообщил Макаров, едва она приблизилась.

Алиса молча взглянула на него – глаз ее тоже не было видно за темными стеклами – и свернула на дорожку к гаражу. За спиной тут же раздались торопливые шаги. Илья обогнал ее и замер, не пропуская вперед.

- Я тебя в последний раз прошу, - быстро заговорил он. – Я больше не буду тебя трогать и, если не захочешь, даже не приближусь к тебе.

- И это не могло подождать всего один час?

- В офисе мы бы подписали контракт, и ты уехала бы домой, ничего не слушая.

- Поэтому ты счел за лучшее явиться ко мне домой. Ты думаешь, мне мало воскресного скандала?

Наверное, если бы не очки, то молнии, мелькавшие в его глазах, непременно вырвались бы наружу. Но им обоим повезло – с его близорукостью. Макаров уперто выдвинул вперед свой длинный подбородок и ответил:

- Если бы я хотел скандала, вломился бы еще вчера. Но вместо этого стою и жду, когда ты соизволишь выйти. Дай мне десять минут. Десять – и я свалю из твоей замечательной жизни!

- Десять минут, - сказала Алиса, заметив мелькнувшего в окне своей квартиры домовладельца, и усмехнулась.

В ответ на эту ее усмешку он только и смог что кивнуть. Потому что в прошедшие сутки, если о чем и думал, так только о том, как уговорить Алису поговорить, уверенный в том, что она ни за что не согласится. А теперь впал в ступор, не понимая, как облечь в словесную форму то, что нужно было сказать.

Его взгляд забегал по ее лицу, по одежде, по рукам, в которых она сжимала сумку. А в голове отчаянно бился ее голос в ту минуту, когда она выкрикивала ему свое имя на том проклятом мосту, где он окончательно потерял голову. Нет, не алкоголь… Просто вдруг на мгновение ему показалось, что они те же… И что он имеет право ее целовать.

Макаров вытянулся в струну, став, кажется, еще выше, чем был. И медленно проговорил:

- Я… видишь ли, я не с того начал… в самый первый день не с того… Мне следовало, наверное, радоваться, но как-то не получилось радоваться… Я до сих пор не понимаю, что за подстава, - смешок из груди все-таки вырвался, но он продолжил. – И я не знаю, как к этому всему относиться. Как правильно реагировать… Ты была слишком мне дорога, чтобы сейчас вести себя так, будто ничего не произошло.

- Прости, что оказалась живой.

Макаров вздрогнул, рванулся было к ней, но удержал себя на месте. Только теперь уже на нее не смотрел.

- А я, оказывается, разучился разговаривать, - негромко рассмеялся он. – Черт, Алиса, я столько времени мечтал о том, чтобы все тебе сказать! Чтобы ты поняла, почему… Когда ты мне звонила, я валялся пьяный и ненавидел тебя. Когда протрезвел – себя возненавидел. Какого хрена ты завалилась тогда именно в тот клуб, а? Других не было?

- Прости, что доставила тебе неприятности, - проговорила она равнодушно.

- Да черт подери! Там камеры были установлены прямо напротив вас! Вас мать видела! И я видел все, понимаешь? Я знаю, что вы целовались, а потом ушли вместе. И я знал, в котором часу ты домой явилась! Я поверил! Не тебе – записи! Потому и выгнал, потому и… Сейчас звучит тупо… Наверное, можно было и не говорить. Дня не было, чтобы я не думал о том, что никогда не смогу объяснить… Такое не прощают… Мне Ник потом сказал, что тогда случилось. Так что, как видишь, я не только сволочь, но еще и тупица.

- Прости, что стала причиной твоей заниженной самооценки. Но мы рискуем опоздать в «ArchSpace».

- Десять минут еще не прошли, - выдохнул он.

- И? Что ты хочешь услышать?

- Я виноват перед тобой. Я хотел сделать тебе больно, я хотел тебя наказать, потому что больно было мне, - Макаров резко поднял глаза и посмотрел в ее лицо. Ему снова было двадцать лет, и он снова оправдывался за сыгранную когда-то игру. Таким она видела его однажды – на кухне, где он выкурил целую пепельницу сигарет и обрывал ее телефон. За день до их конца. Илья разлепил губы и снова заговорил: - Алиса, я тогда не знал ничего, я сейчас не знаю, можно ли за такое прощения просить. И, наверное, все это значения для тебя больше уже не имеет. Но если когда-нибудь сможешь… хотя бы понять, почему я сделал то, что сделал…

- Что это изменит?

- Не знаю… Меньшим мудаком я точно не стану… Но я тогда не знал, что потеряю тебя на всю жизнь.

- А как еще это могло быть? На полжизни? На полтора года? Ты выгнал меня. Это бывает только навсегда.

- Этого я тоже не знал, - хмуро ответил Макаров. – Я тогда думал только о том, чтобы ударить тебя больнее. Меня хватило на неделю, а потом все оказалось поздно. Не исправил.

- Если тебе станет легче – я никогда тебя ни в чем не винила.

- Вряд ли мне когда-нибудь станет легче, - на его губах на мгновение появилась улыбка, не нашедшая отражения в его глазах, серьезных, больных. – Но спасибо… Во всяком случае, теперь я хоть знаю, что у тебя все хорошо. Это больше, чем я мог когда бы то ни было рассчитывать. И я за тебя рад, правда… с этого надо было начинать… За то, что я в воскресенье натворил, прости. Я снова думал о себе, а не о тебе.

- Уверена, я смогу пережить, что ты обо мне не думаешь.

- Алисаа…

Он о ней не думал. Он готов был жизнь отдать за то, чтобы она была счастлива. К мыслям это отношения не имело – только к чувствам. И вместе с тем он умирал от осознания того, что она счастлива с другим. Разве это объяснишь? Разве можно это сказать словами? И сказать так, чтобы она услышала, когда она не хочет слышать?

Макаров сунул руки в карманы и глянул в небо. Солнце светило, а он будто не верил, что оно может светить – к чему? Цвета неба он не видел уже давно – в любую погоду оно было одинаково безликим.

- Тогда, наверное, все, - сказал он, запрещая себе думать об этом. – Спасибо, что выслушала. Обещаю тебе, что впредь не стану навязываться.

- В офис подвезти? – спросила Алиса, глянув на часы.