Всё, что любовью названо людьми - Фальк Макс. Страница 33

— Не смей!..

— Я не уйду, пока ты не выйдешь ко мне или не впустишь в дом! — громко объявил Кроули. — Или пока эти добрые люди не выйдут на улицу с дубинками, чтобы переломать мне все кости.

— За этим дело не станет! — воскликнул первый.

— Господи!.. — Азирафель всплеснул руками: — Немедленно зайди в дом, пока ты не разбудил всю улицу!.. Простите его, добрые люди! — громко крикнул он. — Он сумасшедший.

— У тебя дверь заперта!.. — позвал Кроули.

— Открой ему чёртову дверь! — потребовал первый голос.

Азирафель захлопнул окно и исчез. Через минуту дверь его дома открылась, и он помахал рукой, торопливо маня Кроули внутрь.

Кроули, шагнув к порогу, развернулся у самой двери — и послал окрестным домам воздушный поцелуй. Кто-то томно вздохнул в ответ, кто-то экспрессивно возблагодарил бога за то, что ночной покой восстановлен.

С другого конца улицы вновь послышались чьи-то горячие стоны.

— Да что вы никак не уймётесь, дайте же спать! — отчаянно потребовал первый голос.

— Разве же тут уснёшь, — меланхолично заметил четвёртый голос, молчавший до этих пор. — Эй, синьор сосед, если тебя мучает бессонница — я открыл бутылочку вина, заходи — скоротаем время до рассвета.

Кроули захлопнул за собой дверь дома.

— Я впустил тебя только потому, что ты тревожишь покой моих соседей, — напряжённо заявил Азирафель, поднимаясь по лестнице со свечой. Кроули следовал за ним — ему было совершенно всё равно, по какой причине ангел сменил гнев на милость — главное, что он это сделал. — Теперь они бог знает что будут обо мне думать!..

— Ты ещё можешь вернуться и убедить их, что они ошибаются, — предложил Кроули. — Скажи им, что мы просто друзья. Хотя нет, не стоит, — спохватился он, усмехаясь. — Выйдет ещё хуже. Друзьями сейчас называют кого попало, особенно во Флоренции. У Лоренцо весь дом полон друзьями…

Азирафель зашёл в комнату, поставил свечу на стол.

— Можешь переждать ночь здесь, но утром ты уйдёшь, — предупредил он. — Я иду спать.

— Тебе не нужно спать, ангел, — вкрадчиво заметил Кроули. — Спят только старики, из немощности, и молодые девицы, чтобы сохранить цвет лица. Твой цвет лица не нуждается во сне, он и без него прелестно выглядит.

— О, пожалуйста, — сказал Азирафель тем тоном, в котором явно читалось «пожалуйста, заткнись».

Кроули занял место на скамье возле окна, забранного переплётом с цветными стёклами, принял удобную позу, опираясь спиной о стену. Азирафель задержал на нём взгляд.

— Я не знал, что ты играешь, — мягче добавил он. — Кто научил тебя?

— Это было давно, — небрежно отозвался Кроули. — Давид.

— Давид?..

— Пастух. Который потом стал царём.

— О, я помню его. Приятный молодой человек.

Кроули угукнул. Теперь его охватило смущение, что он выдал Азирафелю свою тайну, и он старался найти какое-нибудь средство от неловкости, шаря глазами по комнате. Здесь было много книг — он узнал несколько томов из библиотеки Лоренцо. Вскочил, взял их в руки, пролистал.

— Всё же уговорил продать?..

— Я стараюсь спасти, что могу, — коротко ответил Азирафель. — Не думаю, что новые хозяева Флоренции сохранят их.

— Задержись здесь, пока всё не началось, — попросил Кроули.

Азирафель вздохнул.

— Ты сам сказал, что Лоренцо скоро умрёт. Я хочу скрасить остаток его дней. Знаешь, разными искушениями и прочими радостями жизни.

— Полагаю, в таком случае я обязан остаться, — негромко сказал Азирафель. — Чтобы противостоять тебе.

— О, ангел, ты лишаешь меня всякой надежды на успех, — с притворным унынием сказал Кроули.

Азирафель кинул на него быстрый взгляд и невольно улыбнулся.

— Ты не мог бы, — начал он, — сыграть ещё что-нибудь?.. Мне понравилась одна мелодия, я хочу разобрать её. Для себя. Видишь ли, я тоже немного играю…

Кроули заинтересованно поднял брови — так высоко, как мог. Азирафель вышел из комнаты, вернулся с лютней. Кроули посмотрел на него в замешательстве.

— Я недавно учусь, — пояснил Азирафель. — Мне не хватает практики.

— Мы могли бы, — осторожно произнёс Кроули, — сделать это вместе?..

— Вместе? — удивлённо переспросил Азирафель.

Кроули потёр флейту о рукав, будто она нуждалась в том, чтобы выглядеть достойнее ради такого случая.

— Да, почему нет?.. Это прекрасный способ отвлечь меня от совершения разных гнусностей.

— В самом деле, — обнадёженно сказал Азирафель. — Ты ведь не можешь одновременно быть со мной и толкать людей на злые дела.

— Даже я этого не могу, — подтвердил Кроули.

— Что же, тогда — я готов.

Он присел на сундук, для мягкости подложив подушку, взял лютню на колени. С ней в руках он смотрелся, как и подобало ангелу — восхитительно и естественно.

— Знаешь эту, из «Канцоньере»? — спросил Кроули. — «Non al suo amante».

— Довольно фривольная песенка, — не без озорства заметил Азирафель, пробуя струны.

— Они все фривольные, ангел, — с удовольствием сказал Кроули. — Это же мадригал, о чём там ещё должно петься? О козочках или розах?

— Я знаю одну канцону… — с воодушевлением начал Азирафель, явно собираясь поделиться, как далеко простирается человеческая фантазия насчёт роз или козочек — но, встретив пристальный любопытный взгляд Кроули, замолчал и опустил глаза.

— Плескаясь в ледяных волнах, Диана, — напел Кроули, чтобы помочь Азирафелю вспомнить мелодию. Тот тронул струны, подхватывая, пробежался по ним пальцами. Вопреки своему утверждению, что он лишь недавно взял лютню в руки, играл он очень легко.

— Любовника, следившего за ней,

Не так пленила наготою стана,

Как я пленен пастушкой был моей.

Когда Азирафель вспомнил мотив, Кроули поднёс флейту к губам. Лёгкая, изящная музыка, соединяясь в одно, как два ручья соединяются в реку, струилась между ними, плавала в воздухе, словно дымка, завиваясь кольцами, волнами, то взмывая вверх, то почти замирая, но не прерываясь, оставаясь слышимой даже когда едва звучала. Нежный лютневый перебор ложился на протяжные, тонкие звуки флейты. Азирафель негромко мурлыкал слова, постепенно смелея, переходя с речитатива к витиеватым голосовым упражнениям. Кроули смотрел на него, не отрываясь.

То, что они делали, с формальной точки зрения, было совершенно невинным занятием. Но лишь с формальной. Как же Лоренцо был прав!.. У Кроули по рукам шла дрожь, губы пересыхали, он постоянно облизывал их, отрываясь от флейты, чтобы передохнуть. Вскоре Азирафель напевал, уже не стесняясь, про шёлковые силки, расставленные влюблённому, про плен Амура и горькую сердечную страсть.

За цветными стёклами окон занимался рассвет. Кроули, привалившись головой к окну, смотрел на ангела. Тот улыбался, разминая уставшие пальцы, бросал на Кроули смущённые взгляды.

— Знаешь, — сказал Кроули, потягиваясь, — всё это музицирование страшно разжигает аппетит. Ты случайно не знаешь, где в этот час можно получить сносный завтрак?..

— Случайно знаю, — гордо отозвался Азирафель, блестя глазами.

— Ангел, — Кроули молитвенно сложил руки. — Покажи мне это прекрасное место.

Азирафель повёл плечами.

— Обещай, что больше не будешь являться мне под окна по ночам.

— Обещай, что мы повторим это маленькое музыкальное хулиганство.

Азирафель улыбнулся и сделал вид, что не уверен, стоит ли соглашаться.

— Обещаю, что буду держать флейту при себе.

— Разумеется, будешь, — тот порозовел, улыбнулся смелее. — Я же не умею на ней играть.

— Я бы обучил тебя всем тонкостям этого искусства, — с сожалением сказал Кроули, — но я боюсь, это будет слишком волнующим зрелищем для меня. Стоит тебе коснуться её — мне захочется, чтобы она осталась в твоих руках навечно.

— Уверен, она помнит немало искусных рук, — заметил Азирафель, испытующе глянув на Кроули.

— Твои руки особенные, — галантно сказал Кроули. — Нежны, как пёрышки, и пахнут туберозой.

Азирафель довольно кашлянул, отложил с колен лютню.